Алексей Кулаков - Великий князь
– Всё исполню, Димитрий Иванович.
– Перед отъездом зайди – возьмёшь грамотку для Дивеевой.
Вот тут никакого недовольства не было – общаться с красивыми девицами восемнадцатилетний ловелас был готов где угодно и когда угодно.
– Ступай.
Проводив ближника нечитаемым взглядом, Дмитрий легонько вздохнул и покачал головой.
"Дело вроде простое – но отчего же мне кажется, что он и такое может запороть?".
К сожалению, из всех кандидатов на общение с тульским помещиком княжич Александр подходил больше всех. Такому родовитому просителю и отказать-то толком не получится, а уж обматерить… После такого подвига только в вольные казаки и уходить, причём всем семейством.
"Ладно, будем надеяться что Горбатый-Шуйский и Горбов всё же найдут общий язык. Всё же они, хе-хе, некоторым образом, тёзки".
Пододвинув к себе высокую горку челобитных, царевич взял в руки первую орленую бумагу, но вчитаться в её содержимое не успел:
– Господин мой.
На стол легло колечко светлого янтаря.
– Купец гостиной сотни Акинфий слёзно просится до тебя.
"Никак у купчины кто-то умирать наладился? Эх, не видать мне сегодня свежего воздуха…".
***
Бах!
От вздымающейся в небо перепёлки брызнули в разные стороны перья и кровь, после чего она камнем полетела к земле.
– Хм!..
Горделиво подбоченившись, княжич Семён Курбский украдкой покосился по сторонам – все ли видели, все ли оценили?
Бух!
Ещё одну птицу постигла скоропостижная смерть, на сей раз от твёрдой руки Ивана Захарьина.
– Давай!
Понятливый сокольничий выпустил из корзины сразу пятёрку перепёлок – прямо под частые выстрелы родовитых недорослей. Треск и грохот короткой канонады лишь придал лесным птицам дополнительных сил. И удачи – судя по тому, что трое пернатых благополучно выжили и обрели волю.
– Ха, косорукие!
– Сам такой…
– Кто в крайнюю справа после меня поцелил!?!
– Мой выстрел своим выдать хочешь?..
– Ты это. На чужой каравай роток не разевай!!!
Честно говоря, пернатый "каравай" выглядел неважнецки, разорванный чуть ли не на три части попаданием рубленого куска свинца. Но уступить его ровеснику-сопернику? Да никогда!
Буфф! Буфф!
Резко замолчав, задиристые свитские внимательно пронаблюдали, как в сотне шагов от них медленно, и даже как-то величаво упала оземь жердина с распяленным на ней рваным тягиляем, плотно набитым прошлогодней соломой и старыми тряпками.
Буфф!
Ещё у одного чучела, кое-как изображающего степняка на коне, отлетел в сторону небольшой щит – а Василий Скопин-Шуйский, малость припоздавший со своим выстрелом, белозубо улыбнулся и с явным удовольствием погладил простецкого вида пищаль, выделанную для государя-наследника в царских мастерских Александровской слободы. Без каких-либо узоров, украшений, и с прикладом необычного вида. Да что там приклад – стенки у ствола были такие тонкие, что и стрелять-то страшно было. А ну как металл разорвёт? То ли дело привычные самопалы: ложи всячески изукрашены, стволы из железа кованного, толстостенного, да и калибр вполне хорош – мало у кого внутрь дула большой палец не пролазит. Тяжеловаты, правда, просто так с рук не стрельнешь… Зато надёжные! Особенно те, что с фитильным замком, у которого, как известно, и ломаться-то особо нечему.
Буфф!
– Смазал.
Тарх Адашев досадливо покривился:
– Всё привыкнуть не могу. Прямо не пищаль – пушинка какая-то!..
– Ружьё.
Слегка поклонившись своему господину, свитский тут же поправился – а Дмитрий, взвесив пятикилограммовую "пушинку" на руке, тихо хмыкнул и вытянул из небольшой сумки бумажный цилиндрик с уже отмеренным зарядом и увесистым шариком пули. Скусил верхушку, сыпанув пороха на запальную полку кремнёвого замка, и одним движением задвинул крышечку на полке, уберегая крупные гранулы горючего порошка от ветра и высыпания. Вытряс остальной порох в пованивающий свежим нагаром дульный срез, перевернул цилиндрик донышком вверх и вдавил его туда же, поработав затем деревянным шомполом. Тихо щелкнул курок, вставая на боевой взвод…
Буфф!
Многострадальное чучело-всадник отчётливо покачнулось, но падать и не подумало. Пропустив мимо ушей немудрёные славословия большой свиты, Дмитрий упёр ружьё прикладом в землю и с непонятным для окружающих выражением лица оглядел овальную мушку и исходящий лёгким дымком дульный срез.
"Ну и куда здесь пришпандорить штык? А главное – как?".
Собственно, крепить пока было нечего, потому что он ещё не определился с самим штыком – вернее с тем, каким именно он будет. В пользу плоского штык-ножа была его высокая универсальность – и колоть им можно, и резать, а при нужде и как инструмент вполне ничего (за отсутствием нормального, разумеется). А в пользу четырехгранного "шила" была его простота и технологичность, вкупе с более высокой надёжностью.
– Добрые самопалы.
Глянув на боярина Канышева, незаметно для свитских подкравшегося к месту их развлечений, царевич проследил направление его взгляда – и внутренне поморщился при виде сиротливо лежащей пары седельных пистолей. Потому что это был, так сказать, "дипломный проект" одного из его самых толковых личных учеников, не без оснований претендовавшего на гордое звание токаря-станочника. И слесаря. И немного столяра. Одним словом – мастера-оружейника…
"Хрен ему, а не звание и личное клеймо! Говорил же – никакого украшательства, максимум надёжности и удобства. И калибр чтобы такой же, как и у ружей. Так нет же, взыграло ретивое!..".
Меж тем, оглядев со всех сторон явно пришедшиеся по душе и руке пистолеты, боярин вопросительно глянул на сереброволосого отрока, которого не далее как этим утром изрядно погонял два часа в конном сабельном бою. А потом с полчасика и в лучном – разумеется, стрелы метали тоже из седла и на лёгком галопе.
– Заряжены.
Щелкнув курками, наставник сразу двух царевичей (старшего и среднего) огляделся по сторонам, выбирая достойную мишень.
– Ага!
Дуф! Дуф!
Попавший под обстрел воробей прямо с места развил неплохую скорость, вдобавок передвигаясь по сложной кривой (то есть шарахаясь от всего, что его пугало). Проводив взглядом вёрткую пичугу, Аким сожалеюще цыкнул зубом и выдал довольно неожиданное мнение:
– Хороши! А, Пётр Лукич?
Сотник стражи государя-наследника, бдительно надзирающий за порядком вокруг своего подопечного, кинул на седельные пистоли равнодушный взгляд и буркнул, что ему-де лук попривычнее будет. Тем более что тот тише, скорострельнее и куда как дальнобойнее кургузых уродцев. Полностью согласившись со столь нелестной характеристикой, боярин Канышев всё же привёл и пару доводов в защиту пистолей – например, возможность резко повысить шансы на победу в поединке одного против многих. Или выбить из седла неудобного супротивника в отличном доспехе.
– Дарю.
Ленивый спор двух опытных рубак прервал царевич, без какой либо жалости расставшийся с полуметровыми шедеврами пистолестроения. А дальнейшему его продолжению помешал один из чернокафтанников, коротко шепнувший что-то моментально насторожившемуся сотнику.
– Гхм. Димитрий Иванович. Как бы твой гость не того. Ненароком. Не подох.
Перекинув ружьё подручнику, тут же принявшемуся его заряжать, тринадцатилетний тверской князь обернулся в сторону боярича Бороздина, вот уже две недели как благополучно излечившегося от врождённого слабоумия. На диво быстро освоившись в гостях, сей юноша начал потихоньку шалить, как бы невзначай хватая теремных челядинок за разные интересные места. Ладно бы только их, но ведь он и на верховую челядинку заглядывался – причём один раз сделал это прямо при её господине. После чего сластолюбивому бояричу тут же прописали воинские упражнения, прикрепив аж четырех надсмотрщиков с нагайками. Кхм, то есть наставников. Под из присмотром бедный Егорушка с самого раннего утра и до позднего вечера бегал, прыгал и даже ползал, махал деревянным клинком, бердышом и вполне себе настоящей рогатиной… Тупой, правда, зато с тяжеленным наконечником. А чтобы он, не дай бог, не поранился, наставники выдали ему толстый стёганый поддоспешник, крепкий шелом с наручами, а так же надёжнейшую кольчугу двойного плетения – и тщательно следили, чтобы великовозрастное "дитятко" всё это на себе носил. В результате такой заботы, вматывался Егорий так, что пару раз засыпал прямо на ходу, а фигура его, ещё недавно радующая глаз своей полнотой, усохла чуть ли не в двое. Кожа по всему телу обвисла, на руках появились первые мозоли – зато бесследно пропали многочисленные прыщи и привычка к всяческим разносолам и сладостям. А уж как бегать научился!..
– Сюда его.
Оглядев повисшего на руках у своих "наставников" боярича, и оценив его крайне нездоровый вид, целитель недобро улыбнулся.
– Притворяется.
И в самом деле, его гость прямо на глазах ожил и налился лёгким румянцем, бессмысленно лупая глазами по сторонам. Получив разрешающий кивок царственного отрока, старшина "наставников" незамедлительно продолжил тренировочный процесс.
![Айзек Азимов - Роботы зари [Роботы утренней зари]](/uploads/posts/books/58421/58421.jpg)