Алексей Кулаков - Великий князь
"Охо-хо, это ж сколько бочек чернил мне придётся ещё извести!"
С некоторым опозданием, зато большим аппетитом (а чего, организм-то молодой, растущий!) пообедав, удельный князь Твери расслабленно откинулся на спинку стула и прикинул дальнейшие планы: поработать часик с челобитными, затем показать себя большой свите – соскучились поди, ироды пустоголовые. Ну а перед сном можно немного погулять на свежем воздухе. Хотя какой он, к черту, свежий? То кузней запахнет, то берёзовым дымком из печей, налетит вонь с кожевенных промыслов – и незаметно сменится на запах конского навоза. Настоящая свежесть только за городскими стенами! Аромат луговых трав и свежескошенного сена, сырая свежесть, постоянно веющая от Волги, многообразие запахов дикого леса…
– Господин мой.
Без какого-либо раздражения вынырнув из расслабленно-умиротворённого состояния, царевич выслушал верную Авдотью и разрешающе качнул головой, предвкушающее оживившись. Новости из Тулы!..
– Государь мой!
Переступивший порог княжеского Кабинета Богдан Бутурлин, уставший и буквально пропитавшийся дорожной пылью, первым же делом отвесил глубокий поклон. А затем, не говоря лишних слов, положил перед своим повелителем увесистый кожаный тул с бумагами.
"Так-так, что у нас здесь? Ну, это не к спеху, это тоже прочитаю завтра…".
Развернув сложенную вчетверо карту, густо покрытую разноцветными значками и линиями, Дмитрий окинул её беглым взглядом. После чего уделил заметно большее внимание довольно коряво написанным отчётам семерых розмыслов-рудознатцев – кои с ранней весны и до середины лета проверяли все его "откровения" касательно тульских месторождений полезных ископаемых. Ну, и заодно "выгуливали" своих учеников, набранных по настоятельной просьбе государя-наследника, и находящихся на его же полном обеспечении – что довольно чувствительно отозвалось на его личном, далеко не резиновом кармане.
"Прекрасно!".
Свёрнутая карта и отчёты пропали в одном из ящиков стола. В другой ящик упала плотная и весьма основательно исписанная пачка листов с бумагами из первого металлургического завода – с ними требовалось разбираться без спешки и весьма обстоятельно. Жалобы, заявки и прошения, вопросы от бывших учеников касательно разных производственных тонкостей, кое-какая статистика… В результате этих нехитрых манипуляций, перед Дмитрием остался лежать опустевший тул, и – грамотка, отчего-то сплющенная едва ли не в плоский блин. Судя по остаткам небольшой сургучной печати с половинкой оттиска, сие послание было от его личной ученицы Домны.
"Никак Бутурлин рискнул проявить любопытство?".
– Хм?..
– Это я локтем приложился, Димитрий Иванович. Случайно вышло…
Скользнув чувствами по эмоциям своего ближника, и не обнаружив в них даже и мельчайших оттенков лжи, царевич едва заметно кивнул, милостиво принимая объяснение. Аккуратно развернул грамотку-блин, вчитался и на пару мгновений слегка прикрыл глаза.
– Я доволен тобой. Отдыхай.
Прижав правую ладонь к сердцу, весьма обрадованный заслуженной похвалой и в особенности – своим успешным участием в настоящем взрослом деле (пусть и не на первых ролях), Бутурлин откланялся.
Динь-динь-динь!
На мелодичные звуки небольшого колокольчика в Кабинет тут же заглянул Мишка Салтыков. Честно говоря, секретарь из него был так себе – но за неимением лучшего… Огласив своё желание незамедлительно увидеть княжича Горбатого-Шуйского, царевич вновь подхватил письмо, в котором шестнадцатилетняя Дивеева коротенько хвалилась своими успехами на лекарской ниве и довольно толсто намекала, что изрядно скучает по временам своей учёбы вообще, и по сереброволосому учителю в частности. Который, кстати, мог бы уже и призвать свою Драгоценность обратно, для дальнейшего наставления в лекарском деле.
"Ну да, из столичной Москвы да в провинциальную Тулу, где иные пациенты её не то что ровней – и человеком-то не считают. Какой девице такое понравится? Ничего, отрицательный опыт тоже полезен".
Впрочем, самое главное в послании Домны было изложено ближе к концу, и было это главное сведениями о семье потомственных коновалов, широко известной в окрестностях тульской Засечной черты. К сожалению, оная не смогла спасти четыре года назад деревеньку Бёхово от визита крымских людоловов – которые в один совсем не прекрасный день всё взрослое население и младенцев посекли-постреляли или сожгли вместе с избами, а часть юных мальчиков и всех пригожих девиц определили в полон… Который, в свою очередь, через два дня нагнали и отбили порубежники, частично перебив, частично рассеяв кочевников в короткой и изрядно свирепой сшибке.
"Так, Иван сын Сергиев, пятнадцать лет от роду, бывший закуп бояр Горбовых…Ставший обельным холопом после женитьбы на робе год назад. Это что же, в четырнадцать лет женилка зачесалась? Видать, сильное чувство было, раз сам в полное рабство пошёл. А боярин молодец – вначале нашёл, а потом и намертво привязал ценного специалиста".
Правда, в связи с тем, что Иван не успел постигнуть все тонкости родового ремесла, как коновал он всё же уступал покойным отцу и деду. Но всё равно смотрелся очень даже прилично – иначе кто бы ему доверил лечение домашней скотины и боевых жеребцов? Которые признают только хозяев, и всегда рады кого-нибудь приласкать копытом или оценить на вкус.
"С другой стороны – а куда ему было податься? Имущество сгорело вместе с избой, других родственников не осталось… М-да. Ладно, что там с его сестрой?".
Сестра молодого коновала по имени Аглая, тоже оказалась ценным приобретением для боярина Горбова – потому что к своим одиннадцати годкам показала очень даже неплохие задатки лекарки и будущей красавицы. С некоторым опозданием сообразив о возможной двойной выгоде (такая девка и в баньке пригодится, и после боя – раны целить), тульский помещик тут же огляделся по сторонам в поисках подходящей наставницы. А после, по зрелому размышлению, попытался пристроить девочку служанкой в недавно открытую в Туле лекарскую избу. А что – и ухваток лекарских понемногу нахватается, и у попов к такому учению никаких претензий не будет!.. Ну, положим, пристроить Аглаю у него вышло… А вот то, что травница Дивеева ссудит закупную холопку серебром, а та при свидетелях вернёт свой долг благодетелю-боярину – было довольно неожиданно. И, наверное, обидно – поэтому на предложение продать травнице обельного холопа Иванца сына Сергия (разумеется, вместе с его женой) мужчина ответил крайне нецензурно.
– Димитрий Иванович!..
Восемнадцатилетний княжич Горбатый-Шуйский коротко поклонился, одновременно скашивая глаза на удобный стул – но без разрешения сесть и не подумал.
– Ты, никак, губы красить начал?
– Я?!?..
Отправив любвеобильного Александра полюбоваться на себя в зеркало, царственный подросток со скрытой усмешкой наблюдал, как тот прямо рукавом ожесточённо стирает с нижней губы мазок виноградной помады. Ох уж эти тверские модницы…
– И ведь никто даже полсловечка не сказал. Аспиды! Уж я им!..
– Довольно. Читай.
Согнув и сложив письмо так, чтобы на виду осталась лишь нижняя часть, царевич протянул его ближнику. А затем, дождавшись, пока тот одолеет невеликий текст, бросил на стол маленькую калиту, тихонечко звякнувшую новенькими копийками, и положил рядом с ней невзрачное янтарное кольцо.
– Найди этого Иванца. Выкупи. Привези ко мне.
Ох как полыхнул эмоциями наследник удельных суздальских князей! Для начала сильным раздражением и даже гневом – как так, его, наследника знатнейшего рода, посылают за каким-то там ничтожным холопом!.. Затем пришла досада с изрядной толикой обречённости. Первое – потому что по всем канонам родовой чести ему полагалось всеми силами откреститься от предложенного "счастья". А второе… Отказаться-то можно, вот только как это воспримет государь-наследник? И так-то до дел своих допускает редко, чуть ли не награждая ими тех, кому по-настоящему благоволит и доверяет. Проявишь норов – а ну как из ближней свиты изгонит? Или того хуже, просто перестанет замечать?..
Впрочем, на смену досаде и обречённости довольно быстро пришла внезапная радость – когда молодой княжич наконец-то сообразил, что следующие две-три седьмицы (а то и поболее) он будет сам себе голова и хозяин. Ни тебе завистливых и внимательных глаз других свитских, ни дядьки-пестуна, даже служилых людишек подле него – и то самую малость будет. Свободен, аки ветер! С этой позиции поручение выглядело совсем иначе. Хотя даже так сомнения и тлеющее недовольство никуда не ушли, всего лишь до времени утихнув.
– Всё исполню, Димитрий Иванович.
– Перед отъездом зайди – возьмёшь грамотку для Дивеевой.
Вот тут никакого недовольства не было – общаться с красивыми девицами восемнадцатилетний ловелас был готов где угодно и когда угодно.
![Айзек Азимов - Роботы зари [Роботы утренней зари]](/uploads/posts/books/58421/58421.jpg)