Анатолий Логинов - «Попаданец» Сталин. Вождь танкистов из будущего
– Товарищи летчики! Согласно поступившим приказам, наш полк приводится в состояние боевой готовности. Немецкие нацисты, нарушая все подписанные договоры, вероломно собираются напасть на нас. Они думали, что сделают это внезапно, неожиданно для нас. Но наше советское правительство не спит! Получив от разведки сведения о готовящемся нападении, товарищ Сталин, наше Советское правительство, нарком товарищ Тимошенко приняли решение приготовить армию к отражению возможного удара. Мы должны быть начеку, товарищи! Не поддаваясь на провокации, наша армия должна уверенно отразить нападение противника! Не дадим фашистам сунуть рыло в наш советский огород! А если сунут – то ударим так, чтобы не только рыло, а и все остальное они уже совать никуда не смогли!
Умеет же говорить комиссар полка Шабанов! Такое в конце завернул, что все аж грохнули от смеха. Даже командир не удержался, посмеялся вместе со всеми.
– Товарищи, сейчас будут машины. Всем даю два часа на сборы, после чего собираемся на аэродроме. Тыловики тем временем подготовят нам все необходимое для жизни в казарменных условиях. Дежурная эскадрилья отправляется вторым рейсом, после возвращения остальных. Ее подменяет третья. Смирно! Вольно, свободны.
Поговорив с женой, расстроенный ее упрямством и нежеланием эвакуироваться Козлов садится в машину мрачный настолько, что Коротин решает отвлечь его от мрачных мыслей, рассказав несколько анекдотов.
– Ладно, Вячеслав, не старайся. Все равно не умеешь анекдоты рассказывать. Вот капитан Пятин, тот да, как начнет травить – все со смеху умирают, а ты у нас в другом талант, – подначивает его Николай, напоминая о «козле».
– Приехали, вещи складываем у домика, а сами – по самолетам!
Вот и комэска ставит летчикам первую боевую задачу. Рубикон перейден. Война для них уже началась…
«Где-то[16] в середине последней предвоенной недели – это было либо семнадцатого, либо восемнадцатого июня сорок первого года – я получил приказ командующего авиацией Западного Особого военного округа пролететь над западной границей. Протяженность маршрута составляла километров четыреста, а лететь предстояло с юга на север – до Белостока.
Я вылетел на У-2 вместе со штурманом 43-й истребительной авиадивизии майором Румянцевым. Приграничные районы западнее государственной границы были забиты войсками. В деревнях, на хуторах, в рощах стояли плохо замаскированные, а то и совсем не замаскированные танки, бронемашины, орудия. По дорогам шныряли мотоциклы, легковые – судя по всему, штабные – автомобили. Где-то в глубине огромной территории зарождалось движение, которое здесь, у самой нашей границы, притормаживалось, упираясь в нее, как в невидимую преграду, и готовое вот-вот перехлестнуть через нее.
Количество войск, зафиксированное нами на глазок, вприглядку, не оставляло мне никаких иных вариантов для размышлений, кроме одного-единственного: близится война. […]
Мы летали тогда немногим больше трех часов. Я часто сажал самолет на любой подходящей площадке, которая могла бы показаться случайной, если бы к самолету тут же не подходил пограничник. Пограничник возникал бесшумно, молча брал под козырек и несколько минут ждал, пока я писал на крыле донесение. Получив донесение, пограничник исчезал, а мы снова поднимались в воздух…[…]
Командующий ВВС округа генерал И.И. Копец выслушал мой доклад с тем вниманием, которое свидетельствовало о его давнем и полном ко мне доверии. Поэтому мы тут же отправились с ним на доклад к командующему округом… Слушая, генерал армии Д.Г. Павлов поглядывал на меня так, словно видел впервые[17]. У меня возникло чувство неудовлетворенности, когда в конце моего сообщения он, улыбнувшись, спросил, а не преувеличиваю ли я. Интонация командующего откровенно заменяла слово «преувеличивать» на «паниковать» – он явно не принял до конца всего того, что я говорил. Тогда Копец, опередив меня, заявил, что нет никаких оснований брать мой доклад под сомнение, и командующий округом, чтобы сгладить возникшую неловкую паузу, произнес несколько примирительных по тону фраз и поблагодарил за четко выполненное задание. […]»
Генерал Г. Захаров. «Я – истребитель»Мы не дрогнем в бою за Отчизну свою
Мы не дрогнем в бою за Отчизну свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Победим, уничтожим врага.
В. Лебедев-КумачПриказ Наркомата обороны от 20.06.1941 г[18].
Для немедленного исполнения.
1. В течение 21–22 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников и разгромить противника.
ПРИКАЗЫВАЮ:
а) в течение ночи на 21 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 21 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко, Шапошников21 июня 1941 г. Москва. Кремль.
Квартира Сталина.
Тов. Сталин
Мне начинает казаться, что я понемногу схожу с ума. Или это все-таки такой длинный, фантастический, весьма логичный сон? Вчера доложили, что на нашу сторону перебежал ефрейтор немецкой армии Лисков. Черт возьми, может быть, это Лисов? Неужели это то, о чем я читал у писателя с лошадиной фамилией? Я даже ждал, что сейчас Лаврентий напомнит мне о предсказании Мессинга. Не напомнил, отчего мне стало немного легче.
Но самое главное даже не в этом. Перебежчик уверяет, что немцы нападут сегодня, то есть двадцать первого. Не верится, да. С чего бы вдруг им менять срок на более ранний?
Но на всякий случай собрал военных и отправил в войска приказ о приведении в полную боевую готовность. Самое интересное, что совпадает он с запомненной мною почти слово в слово «директивой номер один», но вот слов «границу до особого распоряжения не переходить», в ней нет. Отправили и разошлись. Решил я отдохнуть, но никак не засну, не спится совершенно. Неужели все так резко изменилось? Успеют ли части занять оборону? Как с маскировкой и рассредоточением самолетов?…
Сон навалился внезапно, но проспал я, судя по ощущениям, совсем недолго. Разбудил меня Алексей. По его лицу все было ясно без слов – «эти придурки все же идут», как отозвался кто-то из немецких генералов о французском плане «Диль». То, что это нападение – начало конца нацистской Германии, ясно всем, кажется, кроме самого Гитлера и антисоветчиков на Западе.
– Кто звонил?
– Жуков. Немцы бомбят наши аэродромы и города.
Похоже, все идет, как и в ТОТ раз. Неужели ничего не удалось изменить?
Быстро одеваюсь и выхожу к телефону.
– Слушаю, Сталин.
– Здесь Жуков. Товарищ Сталин, согласно поступившим сведениям немцы бомбардировали аэродромы и войска Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского округов, а также города Одессу, Минск, Ленинград. Одновременно противник начал артиллерийскую подготовку и атаковал наши части на всем протяжении границы от Балтийского моря до Львова. Тимошенко и Шапошников в настоящее время прибыли в наркомат и производят оценку обстановки с целью выработки решения.
– Хорошо, товарищ Жуков. Передайте товарищу Тимошенко, что я жду его доклада в шесть часов.
– Есть, товарищ Сталин.
Все повторяется. Надеюсь, не точь-в-точь, как раньше. Теперь остается только ждать. Вот тут начинаешь понимать французского генерала де Лангля, который «с болью в сердце» сидел в своем командном пункте и ждал донесений от войск. Потому что он все делал правильно, не бросая управление войсками, но… сердцу ведь не прикажешь. Сердце требовало действий, а разум – ожидания. Вот и мне теперь сидеть и ждать, что принесут наши военные. Дел, других, не относящихся напрямую к войне, я знаю, найдется много, но думать я буду все равно о фронте.
