Расплата по счетам (СИ) - Романов Герман Иванович
В бинокль были хорошо видны оба вражеских крейсера, люди на верхней палубе суетились возле прикрытых щитами орудий. И чем страшен продольный огонь, так тем, что мало промахов, именно к бою на курсовых углах и готовились до войны русские комендоры. И хотя с началом боевых действий учебные стрельбы почти прекратились (берегли боеприпасы), то сейчас навыки полностью восстановились. Ведь три дня из боев не выходили, с утра до вечера, вот комендоры и артиллерийские офицеры приноровились уже, хотя отсутствие оптических прицелов, какие были на японских кораблях, неизбежно снижало точность стрельбы.
Зато опыт сказывался, и мастерство возросло — стреляли намного точнее, чем противник. А может все дело в том, что лучшие наводчики у японцев отбирались на броненосцы Того, потом ими укомплектовывались расчеты броненосных крейсеров Камимуры, на других кораблях Объединенного Флота оставались комендоры несколько худшей выделки, что и проявлялось не раз в столкновениях. К тому же «Аскольд» с «Новиком» были самыми воюющими кораблями русской эскадры, чаще других выходящие в море — даже миноносцы не делали столько выходов навстречу врагу.
— Есть! Ура!!!
По «Аскольду» прокатился ликующий крик — «Читозе» не выдержал столкновения, оказавшись под обстрелом сразу пяти шестидюймовых пушек. Эссен ясно видел, что носовое 203 мм орудие задрало ствол, и прекратило стрелять, впрочем, и до этого палило не часто, и не метко — бак маленького и отнюдь не отличавшегося хорошей мореходностью крейсера, слишком неудобная и качающаяся платформа для столь тяжелого орудия. По батарее из пяти 120 мм пушек словно сама смерть прошлась со своей «косой» — хорошо если два ствола в ответ стреляли, но уже не столь быстро как раньше.
— «Асама» выбита «Пересветом», вывалилась из строя!
Эссен обрадовался от известия — броненосный крейсер теперь действительно выглядел жалко, лишившись половины кормовой трубы. А русские броненосцы наседали, да и стрелять стали намного чаще. Николай Оттович в эту минуту по наитию почувствовал, что наступил решающий момент. Японцы не чувствовали себя столь уверенно как раньше, а скорее как в первый день войны, когда не решились добивать подорванные русские броненосцы. А такие моменты упускать нельзя, и Эссен решился…
Встреча с «Аскольдом» для японских малых крейсеров грозила неприятностями вплоть до самых фатальных — ни убежать, ни сражаться с ним они просто не могли. Зато пятитрубный силуэт был хорошо узнаваем — других таких кораблей на Дальнем Востоке не было ни в одном флоте…
Глава 15
— Это безумцы, они все спятили…
Генерал Фок не верил собственным глазам — японцы лезли и лезли вперед как заведенные, с безумными глазами и гибли сотнями. Да что там — все пятиверстное пространство перед нангалинскими позициями было усеяно тысячами тел убитых и раненых солдат, виднелись даже кучи тел, а порой павшие лежали рядами, там, где их накрыла взрывающаяся над головами шрапнель, посланная из новых скорострельных трехдюймовых пушек, способных за минуту дать десяток выстрелов. Александру Викторовичу приходилось видеть отчаянный напор турецких аскеров, которые не раз с отчаянной храбростью бросались в атаки под Плевной, и в туркестанских походах русские солдаты не раз сталкивались с фанатичной яростью местных воинственных племен — но пушки и берданки совершали свое кровавое дело. Шрапнель, гранаты и пули выкашивали ряды безумцев и если первый, наиболее страшный напор удавалось отразить огнем, не прибегая к штуку, то басурмане бежали, и если позже начинались снова атаки, то они были гораздо слабее, пока вообще не сходили на нет. Почти также вели себя китайцы, во время «боксерского» восстания, только им хватало за глаза одного «кровавого урока», после чего многотысячные скопища рассеивались — каждый «ходя» спасал свою жизнь, чтобы не попасть под штык или казачью пику. А потому чего-то подобного он ожидал и от японцев — «макаки» с островов такие же азиаты, и хоть одели их во вполне европейскую форму, и научили делать винтовки и пушки, но воевать они будут своим обычаем,как и все туземцы, пусть и дрессированные европейцами.
Однако реальность оказалась совсем не похожей на его представления, впрочем, для большинства русских офицеров действительность стала шоком. В мае под Цзиньчжоу его 4-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия впервые встретилась в бою с японцами в бою, и все были поражены умением врага, того самого которого презирали, воевать умело и напористо, при этом храбро и дисциплинированно. И в первых боях русские стали «умываться кровью» — японцы охотно прибегали к маневрированию, совершали обходы и охваты, как под горой Самсон, а бой на горе Наньшань показал, что их артиллерия стреляет с закрытых позиций, и наносит страшный урон русским батареям. Ведь орудия привычно поставили колесо к колесу, и позиции тут же накрывались шрапнелью и фугасами. Потери понесли страшные, оставив противнику полсотни орудий и десяток пулеметов…
— С утра такое, ваше превосходительство — как в четыре часа поднялись, так и пошли валом, стволы орудийные перегреваются, вода в пулеметных кожухах закипает, доливаем сразу. Все наши кустарные картечницы уже сломались, стрелки по двести патронов извели, груды пустых ящиков. Но держимся, и пока «Гремящий» левый фланг прикрывает, японцы там не прорвутся. А вот с правым флангом беда, там нажим очень сильный…
— Не жалуйтесь, Владимир Александрович, видели бы вы, что с полком Третьякова твориться — я такое даже в мае там не видел!
Александр Викторович гневно посмотрел на полковника Ирмана, понимая, что тот начнет выпрашивать подкрепления, которых у него практически не было — одна рота стрелков из 5-го полка, да бронепоезд с десантной командой на станции стоит, за горой Наньшань — японцы его пока не видят, хотя продолжают бомбардировать перешеек во всю его глубину. Но с севера бьют в 75 мм полевые пушки, которых поддерживают 120 мм крупповские гаубицы, и огонь оттуда не такой серьезный как здесь. К тому же все три атаки японской инфантерии там отбиты благодаря «Отважному» — канонерская лодка встала на якорь у самого берега, и моряки совершенно не обращали внимания ни на шрапнель, ни на гранаты, которыми противник время от времени осыпал русский корабль. Но говорить об этом Ирману Фок не собирался, прекрасно зная, что любой командир все время жалуется, что ему хуже всех. А начальник на этот счет должен ему убедительно разъяснить, что бой на самом деле у его соседа протекает намного тяжелее, но тот не жалуется и подкрепления не выпрашивает.
Видимо, полковник Ирман понял изнанку ответа, и тяжело вздохнул. И посмотрев на дальние в четырех-пяти верстах сопки, произнес:
— Японцы тяжелую артиллерию подвезли, причем нашу — шестидюймовые и 42-х линейные пушки, которые мы с мая здесь оставили на Наньшане, когда отступили с перешейка. Вначале били беглым огнем, теперь перестали — видимо снаряды закончились. Но треть трехдюймовок мне вышибли, а из 4-х фунтовых орудий едва половина осталась. Можете позиции посмотреть, убедится, что только артиллерийским огнем атаки отбиваем. Если бы не японские шестидюймовые мортиры, нас бы отсюда уже вышибли.
Фок чуть ли не заскрипел зубами — упоминание о брошенной здесь артиллерии было невыносимо тягостным, в случившемся в мае отступлении обвиняли его облыжно, он ведь приказал отойти по приказу «свыше».
— У них наши снаряды закончились, зато у нас много их снарядов, да и орудий хватает! Учиться надо было, из них надо лучше стрелять, вас никто в боеприпасах не ограничивал. Вон, у генерала Белого в Дальнем одни японские пушки, но ведь держит как-то позиции. А чем ваши канониры, Владимир Александрович, хуже крепостных артиллеристов⁈
На такой вопрос генерала полковнику лучше не отвечать, а Фок бодро потрусил по изрытым воронками позициям, которые еще в мае китайцы выдолбили в каменистой земле. Тогда ведь работы проводились по плану предложенному генералом Кондратенко, причем линия перешейка перекрывалась тремя оборонительными линиями. Первая была на самой горе Наньшань, которая как бы выступала вперед, чуть выходя из узости. И хотя она была вся изрыта окопами, там были поставлены проволочные заграждения и вырыты ямы с фугасами, но противник ее взял в «два огня», сосредоточив до полутора сотен орудий, в два раза больше чем было у русских, и в атаку пошли две дивизии против трех батальонов 5-го полка. Тогда он не стал вводить в бой 1-ю бригаду, что заняла эшелонированные позиции за сопкой по гребню высот — у станции, и в позади, на выходе из перешейка, по нангалинским высотам. Там тоже спешно возводились позиции, и даже подготовили основания для трех 152 мм пушек Кане, которые как сообщили по телефону, уже отправили на платформах из Порт-Артура. Будь установлена эта береговая батарея с западной стороны, то вражеские канонерки не смогли бы безнаказанно мешать с землею прибрежные позиции. А так произошло то, что должно было произойти — взятый в «три огня» гарнизон Наньшаня не устоял, и полковник Третьяков стал отводить свои батальоны. И все потому, что не он сам, а Стессель и адмиралы слишком поздно пришли к мысли, что нужно всячески укреплять перешеек, и если там нет флота, то хотя бы возвести серьезные береговые батареи. Но как всегда, все запоздали, понадеялись на «авось»…
