Товарищ "Чума" 2 (СИ) - "lanpirot"
Наконец, в конце запущенного сада показалась каменная ограда родового кладбища Виллигутов. Карл привычно направился к распахнутым настежь воротам погоста, который, похоже, тоже находился в таком же критическом состоянии, как и все поместье.
Сторож, который как помнил Рудольф, всегда встречал их у ворот, тоже отсутствовал. То ли был разжалован из-за отсутствия средств у бригадефюрера, то ли просто помер — он, на непредвзятый взгляд профессора, был в весьма преклонном возрасте. А нового нанять было, по всей видимости, не на что.
Зайдя на территорию «вселенской скорби и вечного покоя», Виллигут повел высокопоставленных камрадов из СС вдоль древних могил его предков по мощеной диким камнем «тропе». Причем эта тропа вела не к центральной части кладбища, где виднелись монументальные надгробные памятники, которые легко могли поспорить с иными могилами европейских монарших семейств, а куда-то в самый дальний и неприметный угол родового погоста.
Когда искусные творения средневековых мастеров сменились на обычные каменные плиты, непритязательные на вид, покрытые мхом и наполовину вросшие в землю, Виллигут остановился у маленького и неприметного склепа, сложенного без особых изысков из больших замшелых каменных блоков.
Вход в последний приют какого-то древнего родича старика перегораживала массивная деревянная дверь, местами изъеденная древоточцами и проклепанная проржавевшими полосами кованного вручную металла. Даже невооруженным взглядом было видно оставленные на металле следы тяжелого молота кузнеца.
Эпитафия, выбитая над самым входом в склеп, частично заросла мхом, а частично была сбита варварским способом — просто раздолблена вдрызг ударами какого-то тяжелого и тупого предмета. Кто-то явно не хотел, чтобы потомки старика получили это послание из прошлого.
Но остаток надписи Рудольф все-таки умудрился прочитать, хоть она была и выполнена на каком-то особо архаичном диалекте германского языка. Вырванный из контекста кусок эпитафии гласил: «…путь они удавятся и обосрутся от страха…».
«Недурственное послание потомкам, — мысленно усмехнулся Рудольф, „расшифровав“ древнюю надпись. — А это предок Карла был еще тем шутником».
— В 16-ом веке наш замок был захвачен врагами рода Виллигутов, — пояснил бригадефюрер, заметив заинтересованный взгляд профессора. — Эта эпитафия на склепе благородного рыцаря Гуго Виллиготена. Но он был не просто рыцарем, а древним Фюрстом[2], основавшим и построившим нашу семейную твердыню. Но врагов у нашего древнего рода всегда хватало, поэтому Гуго и распорядился выбить подобную эпитафию на собственном склепе, чтобы потомки не расслаблялись, а враги скрежетали зубами. Там были перечислены имена его заклятых врагов. Но пойдёмте же скорее… — Заторопился старик, вытащив из кармана большой медный ключ с очень сложной и фигурной бородкой, покрытый зелеными окислами патины.
Вставив его в огромный навесной замок, Карл с трудом провернул широкую головку ключа. Дужка распахнулась, и замок открылся.
— Помогите мне, мой юный друг, — попросил Рудольфа Виллигут, указав на болтающийся в петлях замок. — Боюсь, в моих руках уже нет той былой силы, чтобы его удержать.
— Давненько же ты не был здесь, Карл, — произнес, улыбаясь Гиммлер, пока Левин вытаскивал замок, действительно оказавшийся непомерно тяжелым, и распахивал скрипучую дверь склепа.
— Каждый поход в эту скорбную обитель, Генрих, лишь добавлял мне седых волос, — печально ответил, ступая на растрескавшиеся от времени каменные ступени, ведущие куда-то в кромешный мрак подземелья. — Знать, что сила где-то рядом, и не иметь возможности ей воспользоваться — тяжелое испытание, друзья…
— Я надеюсь, что все твои беды, как и разочарования целой вереницы твоих благородных предков сегодня закончатся, — весьма серьезно произнес рейхсфюрер.
И Левин понял, что этим Гиммлер давал старику понять, что, если его ожидания рухнут, бед у старого генерала станет еще больше. Виллигут тоже об этом догадывался, поэтому и спешил провести «ритуал познания силы», явно надеясь на чудо.
— Осторожно, камрады! Ступеньки местами разрушены! — Донесся из темноты дребезжащий голос несостоявшегося колдуна. — Сейчас я зажгу факел…
В темноте ослепительно сверкнула искра, затем другая — Виллигут старательно крутил колесико зажигалки, пока пропитанный бензином жгут на загорелся. Затем он поднес огонек к весьма обгоревшему факелу и постарался его разжечь. Некоторое время у него ничего не получалось — отсыревшая пакля, пусть и пропитанная горючим веществом, никак не хотела заниматься.
— Прощу прощения, друзья, — виновато кашлянул в кулак старый генерал, когда факел всё-таки разгорелся, — электричество я сюда не проводил… Слишком сыро… да и накладно весьма, — словно оправдываясь, наконец-то озвучил он настоящую причину.
— Ты сам виноват, Карл! — попенял Гиммлер. — Что тебе стоило открыть нам все карты еще в 39-ом?
— Виноват, герр рейхсфюрер! — По-военному вытянулся во фрунт старый бригадефюрер, щелкнув каблуками. — Этого больше не повторится! На этот раз я оправдаю оказанное мне высокое доверие…
— Ну, полноте, старина! Хватит! Мы же настоящие камрады! — воскликнул Гиммлер, но профессор Левин и на этот раз уловил фальшь в его голосе.
Рейхсфюреру было приятно, что несгибаемый ранее старикан, всю жизнь свято берегущий секреты своей колдовской семейки, наконец-то сдался, раздавленный свалившейся на его голову нищетой.
До Рудольфа даже доходили слухи, что Карл даже подумывал продать своё родовое поместье, либо сдавать его в аренду, чтобы хоть как-то свести концы с концами. И все эти проблемы создал старику никто иной, как сам Генрих Гиммлер. С его-то возможностями устроить старику проблемы не составило никакого труда. И Виллигут был об этом прекрасно осведомлён.
— Спасибо, Генрих! — Голос старика дрогнул. — Сейчас вы попадёте в самое потаенное место, куда никогда не ступала нога человека, не связанного родственными узами с Виллиготенами.
Старик выдернул факел из стены и вновь продолжил спуск в темное чрево древнего склепа. Огонь факела в его руке дрожал, и грузная фигура отставного бригадного генерала отбрасывала на выщербленные ступени его искаженную тень.
Профессору неожиданно показалось, что он видит отражение несуществующих крыльев, развернутых за спиной у теневого двойника Виллигута. Левин тряхнул головой, и «наваждение» исчезло. Затем он скосил глаза на идущего рядом рейхсфюрера, но по его непроницаемому лицу понял, что тот ничего не заметил.
Наконец, достигнув погребальной камеры, старик остановился, воткнув факел в пустую фигурную подставку, специально для этого предназначенную. В самом центре небольшого округлого помещения усыпальницы Рудольф рассмотрел массивную гробницу благородного фюрста Гуго Виллиготена.
Её каменная крышка представляла собой лежащего на смертном одре рыцаря в полных доспехах и с мечом в руках. Открытое забрало рыцарского шлема позволяло взглянуть на умиротворенное лицо прародителя Виллигута, котором профессор сразу углядел фамильные черты: тот же изгиб подбородка и тяжелый мясистый нос. Кровь древнего рыцаря явно текла в жилах старика. А скульптор, создавший этот шедевр, был настоящим мастером своего дела.
На монолитной стене, находящейся в ногах каменного рыцаря, был высечен грубый барельеф. Что там изображено в мерцающем свете факелов Левин так и не смог разобрать, но зато он отчетливо увидел две свастики — правостороннюю и левостороннюю, глубоко врезанные в древний камень. Вот к ним-то и направился старик Виллигут.
Профессор с интересом наблюдал за его действиями: сначала Карл подошел к солярному знаку, лежащему по его правую руку и вытащил из-за пазухи какое-то приспособление, отдаленно похожее на большую печать, сделанную из какого-то тусклого черненого металла. Вставив его в каменные углубления хакенкройца[3], он повторил процедуру и со вторым символом.
Это ключи, догадался Рудольф, продолжая следить за действиями старика. Взявшись за рукояти «печатей», Виллигут принялся их крутить, причем в разные стороны — по направлению «движения» символов, что-то при этом неразборчиво бормоча. Как ни вслушивался профессор в его невнятную речь, он так и не сумел разобрать даже принадлежность к какому-то языку или наречию.
