Принц из-за моря (СИ) - Чайка Дмитрий

— Говори, — пристально посмотрел на него хан. — Мы пошли за тобой, потому что главный шаман из Рима сказал, что ты король франков. Но мы помним тебя как Ирхана, сына Онура от славянской наложницы.

— Для Онура было честью назвать меня своим сыном, — пояснил Добрята. — Я потомок Меровея, а не ханов рода кочагир. Я предлагаю тебе вот что. Мы возьмем земли Бургундии, и вы станете там новой знатью наряду с франками. Твоему народу не придется искать новую землю, у вас ее будет много. И на этой земле будут жить рабы, которые станут давать зерно, вино и масло. Воины степи станут господами в тех землях. А ты, Октар, станешь герцогом, вторым человеком королевства.

— Хорошее предложение, — усмехнулся хан. — Но королевство еще нужно завоевать. Не так ли?

— Когда я приду в Бургундию, многие станут под мою руку, — пожал плечами Добрята. — Я предлагаю твоему народу жизнь. Тут вас рано или поздно перебьют. У лангобардов отличная конница.

— Мы пойдем с тобой, Ирхан, или король Хильдеберт, — ответил Октар после раздумья. — Мы возьмем новую землю и станем там господами.

— Да будет так, — важно кивнул Добрята с уверенностью, которой не чувствовал.

Павия показалась на горизонте. Римский Тицинум не сдавался лангобардам три года, но теперь он стал столицей их королевства и сменил прежнее название на германское. Римлян после взятия города перебили и продали в рабство, а потому старые порядки были тут прочно забыты. Авары стали лагерем у ворот. Им не было нужды грабить местное население. Епископ Рима на радостях снабдил их зерном из своих запасов. Впрочем, грабить тут было почти некого. Жестокая длань германцев опустошила благодатные некогда земли. Тут сейчас и пятой части не осталось от прежнего населения. Римляне для захватчиков вообще не были людьми. И если за убийство чьего-то раба полагалась вира, то за убийство римлян не полагалось и вовсе никакого наказания. Их сгоняли с земли, грабили, убивали по малейшей прихоти и тысячами продавали в Бургундию. Почтенный купец Приск в свое время вывел отсюда немало народу, отбирая мастеров для новгородского князя.

Крепостные стены города, в котором жило когда-то пятьдесят тысяч человек, теперь вмещали тысячи три-четыре. И именно здесь была последняя остановка Добряты перед броском в земли франков. Король Ариоальд был зятем Теоделинды, но зятем непутевым. Он сверг ее сына, а потом силой взял за себя ее дочь Гундебергу. В браке они прожили недолго, и молодая королева уже три года томилась в монастыре, обвиненная в государственной измене и в супружеской измене заодно. Но главным было вовсе не это. В Павию прибыло посольство короля Хлотаря, который был очень недоволен тем, как обошлись с его дальней родственницей.

— Король! Мой государь спрашивает, почему его родственница томится в монастыре, словно она совершила преступление? — граф Ансоальд упрямо выставил вперед бороду.

— Она виновна в измене, — король Ариоальд насмешливо посмотрел на посла. Он прекрасно себя чувствовал в то время, как законная жена посвящала время молитвам. Тем более, что он был арианином, а его жена фанатично исповедовала православие.

— Кто ее обвинил и чем он доказал свои обвинения? — спросил Ансоальд.

— Адалульф! — хлопнул в ладоши король. — Иди-ка сюда, и повтори свои слова!

Один из придворных с готовностью вышел вперед, оправил расшитую тунику и сказал, усмехаясь в усы:

— Королева предлагала мне спать с ней, — глумливо сказал он. — Все слышали, как она расхваливала мою внешность. А когда я отказал ей, как верный слуга короля, предложила убить его и править вместе. Она говорила, что баварский герцог, ее родственник, поможет нам.

— Врет, скотина, — с чувством сказала Теоделинда Добряте. Они сидели по правую руку от Ариоальда, и если королева особого интереса не вызывала, но на Добряту пялились все, без исключения, особенно франки. На их лицах было написано изумление и затаенный страх.

— Моя дочь похвалила его внешность, а он стал домогаться ее, — продолжила королева. — Она отказала ему, а он ее оболгал. А зятек-то и рад. Запер в монастырь и гуляет напропалую. Все вы, мужики, одинаковые.

— Может быть, не все, ваше величество, — осторожно ответил Добрята.

— Все! Все до единого! — забрюзжала королева. — Вон, видишь того гота из нашей охраны? Ублюдок короля Виттериха. Обесчестил невинную девицу, дочь герцога Арехиса. И не знает ведь, что герцог сюда уже скачет, по его душу.

— Откуда же герцог узнал, что Виттерих здесь? — поинтересовался Добрята.

— Исаак его продал, — выплюнула королева. — Это жадный шакал удушится за золотой солид. Он не рискнул гота людям герцога в Равенне передать. Его воины на копья подняли бы. А тут все как бы случайно получится. Так ему и надо, кобелю! Несчастной девочке всю жизнь испоганил!

А шум и ругань у королевского трона все нарастали. К спору подключился Ариперт, герцог Асти. Опальная королева приходилась ему двоюродной сестрой.

— Божий суд! — крикнул в запальчивости граф Ансоальд. — Бог нас рассудит в этом споре! Ты согласен, король?

— Как я могу быть не согласен? — изумился Ариоальд. — Я не посмею разгневать Бога, отрицая его волю [17].

— Я выставлю бойца, — шагнул вперед герцог Асти. — Моя сестра невиновна.

— Тогда суд будет прямо сейчас! — улыбнулся король. — Выводи своего бойца!

Все повалили на двор, возбужденно обсуждая происходящее. Нечасто посольство заканчивалось смертоубийством и, по всеобщему мнению, день удался. Все лучше, чем выслушивать долгие тоскливые речи. Адалульф был воином не из последних, и он вышел, одетый в доспех, опоясанный мечом, и с копьем — фрамеей. Он был уверен в себе, пока не увидел своего противника. Против него вышло настоящее чудовище.

— Питтон! — радостно заревели присутствующие.

Этого воина знали тут все. Его голова возвышалась над остальными почти на локоть, и самые рослые воины едва доставали ему до подбородка. Его плечи входили не в каждый дверной проем, и он на спор поднимал коня. Очертания решения Господа Бога по этому спору становились все более осязаемы. Питтон был довольно богат, да и сейчас, судя по довольной морде, он тоже получил немалую сумму в золоте. Он частенько выходил на Божий Суд, и пока не проигрывал. Роскошный доспех из железных пластин, стоивший огромных денег, обтягивал мускулистую тушу, словно перчатка. На голове его был шлем, украшенный затейливой чеканкой и позолотой, а пояс стоил небольшое состояние. Он не взял меч. На этот бой Питтон вышел с копьем и булавой и, судя по всему, он прекрасно знал, что делает, ведь он был гораздо сильнее своего противника. Борода бойца доставала почти до пупка, как и у многих из его народа, называемого «длинные бороды», лангобарды.

— Начинай! — крикнул король Ариоальд. — И пусть сам господь рассудит наш спор.

Адалульф начал осторожное движение по кругу, короткими уколами прощупывая оборону противника. Тот отвечал, и сухой стук копий разносился эхом, отражаясь от каменных стен. Опытные воины проводили связку за связкой, целя в лицо и ноги. Адалульф был подвижнее своего врага, и он широким взмахом рассек тому голень. Зрители разразились криками. Питтон взревел, видя, как кровь заливает его стопу, и перехватил рукой копье противника, вырвав его у него из рук. Размахнувшись, Питтон ударил врага кулаком в грудь. Крепкий доспех смягчил удар, но Адалульф упал, сбитый с ног. Питтон взлетел в немыслимом прыжке и ударом булавы смял шлем придворного, залив утоптанную землю двора кровью. Все было кончено. Господь милосердный высказал свою волю, а королева Гундберга признавалась невиновной судебной инстанцией, высшей из всех возможных.

— Пойди сюда! — Добрята махнул рукой готу из своей охраны, что восторженно орал рядом с ним. — Беги отсюда со всех ног! Герцог Арехис скоро будет тут, и он очень зол. Экзарх Исаак продал тебя.

— Понял, король, — Виттерих разом растерял все веселье. — Вот ведь крыса ромейская. Должен буду тебе. Досмотрю, чем закончится все, и сразу же уйду.