Артур Дойл - Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул (сборник)
Лорд Джон Рокстон чем-то напоминает профессора Саммерли, а в чем-то являет собой полную его противоположность. Рокстон на двадцать лет моложе профессора, но обладает таким же сухощавым, жилистым телосложением. Что касается его внешности, то, насколько я помню, она уже была описана в той части моего рассказа, которую я оставил в Лондоне. Рокстон по-своему чрезвычайно опрятен и чистоплотен, одевается всегда очень аккуратно в белые тиковые костюмы и высокие кожаные ботинки, защищающие от москитов, бреется, по крайней мере, раз в день. Как это часто бывает с человеком действия, речь его лаконична и он легко погружается в собственные мысли, но при этом всегда готов ответить на вопрос или присоединиться к беседе, разговаривая в странной отрывистой манере полушутливым тоном. Опыт путешественника, и в особенности то, что лорд Джон знает о Южной Америке, просто поражает, он искренне, всей душой верит в успех нашей экспедиции, и веру эту не омрачают даже постоянные насмешки профессора Саммерли. У Рокстона мягкий голос и спокойная манера говорить, но за его блестящими голубыми глазами скрываются непреклонная воля и готовая вспыхнуть в любой момент неистовая ярость, сдерживаемая и от этого еще более опасная. Он мало рассказывает о своих похождениях в Бразилии и Перу, но для меня было настоящим откровением, когда я заметил возбуждение среди речных жителей, вызванное его пребыванием. Индейцы смотрели на него как на своего сторонника и защитника. Среди них ходят легенды о подвигах Красного Вождя, как они называют лорда Джона, но, насколько мне известно, и реальные факты его биографии не менее поразительны.
А факты эти таковы: несколько лет тому назад судьба забросила лорда Джона в безлюдные края, где сходятся Бразилия, Перу и Колумбия, границы которых здесь обозначены весьма условно. На этом громадном пространстве произрастает дикое каучуковое дерево, ставшее, как и в Конго, настоящим проклятием для местных жителей, каторжный труд которых тут можно сравнить разве что с жалкой участью индейцев на испанских серебряных копях в Панаме. В стране правила горстка злодеев-метисов[74]; они вооружили часть местного населения, согласившуюся поддерживать их, а остальных превратили в рабов, которых с помощью нечеловеческих пыток заставляли собирать каучук, отправляемый затем вниз по реке в Пару. Лорд Джон Рокстон попытался вступиться за несчастных, но в ответ на свои увещевания услышал лишь угрозы и оскорбления. Тогда он формально объявил войну Педро Лопесу, лидеру рабовладельцев, привлек на свою сторону группу беглых рабов, раздал им оружие и самостоятельно провел военную кампанию, окончившуюся тем, что он лично, своими руками убил главного негодяя и разрушил систему, которую тот создал.
Так что неудивительно, что этого рыжеволосого человека с шелковым голосом и свободными и непринужденными манерами теперь с таким интересом рассматривали на берегах великой южноамериканской реки, хотя чувства, которые он вызывал у людей, естественно, были разными, поскольку благодарность коренных жителей страны была ничуть не меньше, чем ненависть тех, кто стремился их эксплуатировать.
Еще одним полезным следствием опыта лорда Джона было то, что он мог бегло говорить на особом наречии, на треть состоящем из португальского и на две трети – из языка индейцев, на котором говорят по всей Бразилии.
Я уже упоминал, что лорд Джон Рокстон по-своему помешан на Южной Америке. Он не может говорить об этом великом континенте спокойно, и его энтузиазм весьма заразителен, поскольку, например, у меня, как у человека несведущего, его рассказы вызывают неизменный интерес. Мне очень жаль, что я не в состоянии передать все их очарование, особую смесь точного знания и бешеной фантазии, которые придают повествованию такое неповторимое обаяние, что с лица профессора Саммерли, когда он слушает, постепенно исчезает циничная и скептическая улыбка. Рокстон рассказал нам историю могучей реки, которую так быстро освоили (поскольку еще первые завоеватели Перу фактически пересекли весь континент по ее водам). Тем не менее, практически неизвестно, что лежит за ее вечно изменяющимися берегами.
– Что находится здесь?! – восклицал он, указывая на север. – Лес, болото и непроходимые джунгли. Кто знает, что может скрываться за всем этим? А там, к югу? Дикий заболоченный лес, куда никогда не ступала нога белого человека. Неизведанное окружает нас со всех сторон. Никто не знает тут ничего, кроме узеньких полосок текущих в лесу рек. Кто может с уверенностью сказать, что возможно и что невозможно в этой стране? Почему бы тогда нам не поверить старине Челленджеру? – При упоминании этого имени на лице профессора Саммерли вновь появлялась презрительная усмешка, и он начинал недоверчиво качать головой, сидя в клубах дыма со своей извечной трубкой из тернового корня.
На этом пока довольно о моих белых компаньонах, чьи достоинства и недостатки, равно как и мои собственные, будут раскрываться в дальнейшем по ходу повествования. Мы подошли к описанию нашей прислуги, которая может сыграть в будущем важную роль. Начну с громадного негра по имени Замбо, черного, как Геркулес[75], усердного, словно лошадь, и такого же сообразительного. Мы наняли его в Паре по рекомендации пароходной компании, на кораблях которой он научился говорить на ломаном английском.
В Паре мы нашли и Гомеса с Мануэлем – двух метисов с верховий реки, только что прибывших оттуда с грузом красного дерева. Это очень смуглые парни, бородатые и весьма проворные, энергичные и выносливые, словно пантеры. Оба они прожили в верховьях Амазонки всю жизнь. Эту реку нам предстояло исследовать, и именно поэтому лорд Джон взял их. У одного из метисов, Гомеса, было еще и то преимущество, что он прекрасно говорил по-английски. Эти люди согласны быть нашими личными слугами, готовить, грести и выполнять любую другую работу за пятнадцать долларов в месяц. Кроме них, мы взяли еще трех индейцев из племени можо из Боливии, которое считается самым искусным в рыбной ловле и плавании на лодках из всех речных племен. Старшего из них мы зовем Можо, по названию его племени, а двух других – Хосе и Фернандо. И сейчас наша маленькая экспедиция – трое белых, двое метисов, негр и трое индейцев – расположилась в Манаусе в ожидании инструкций, готовая приступить к достижению столь необычной цели.
Наконец спустя неделю настал назначенный день и час. Представьте себе полумрак гостиной на фазенде Сан-Игнасио, расположенной в двух милях от города Манаус. Солнце за окном желтое, с медным отливом, а тени от пальм такие же темные и отчетливые, как и сами деревья, которые их отбрасывают. Спокойный воздух наполнен непрекращающимся жужжанием насекомых – настоящий тропический хор, воспроизводящий звуки сразу нескольких октав, от низкого гудения пчел до высокого и звонкого писка москитов. Сразу за верандой находится небольшой светлый сад, огороженный кактусами и украшенный зарослями цветущего кустарника, вокруг которого, переливаясь на солнце, порхают и мечутся большие синие бабочки и крошечные энергичные птички. Мы сидели вокруг стола, сплетенного из лозы, на котором лежал запечатанный конверт. На нем неровным почерком профессора Челленджера было написано:
«Инструкции для лорда Джона Рокстона и его команды. Вскрыть в Манаусе 15 июля ровно в 12 часов».
Лорд Джон положил на стол перед собой свои часы.
– Осталось семь минут – сказал он. – Наш приятель очень любит точность.
Профессор Саммерли кисло улыбнулся и взял костлявой рукой конверт.
– Какая разница, откроем мы его сейчас или через семь минут? – сказал он. – Это неотъемлемая часть все той же абсурдной шарлатанской системы, которой, к сожалению, славится писавший это человек.
– Прекратите, мы должны играть по правилам, – возразил лорд Джон. – Это шоу старины Челленджера, и мы находимся здесь именно по его воле, так что будет дурным тоном, если мы не выполним его инструкций в отношении письма.
– Хорошенькое дело! – с горечью воскликнул профессор. – Эта затея показалась мне нелепой еще в Лондоне, но, должен сказать, что при ближайшем рассмотрении она представляется мне еще более бессмысленной. Я не знаю, что находится внутри этого конверта, но если там нет чего-то вполне определенного, я намереваюсь немедленно сесть на первый корабль, идущий вниз по реке, и успеть на «Боливию», которая сейчас стоит в Паре. В конце концов, у меня есть немало более ответственной работы, имеющей значение для всей мировой науки, чем разоблачение измышлений какого-то безумца. А теперь, Рокстон, время уже точно настало.
– Вы правы, – сказал лорд Джон. – Можно давать свисток. – Он взял конверт, разрезал его перочинным ножом и вынул оттуда сложенный лист бумаги. Лорд Джон аккуратно развернул его и расправил на столе. Бумага была абсолютно чистой. Он перевернул лист, но и на другой стороне ничего не было. Мы переглянулись, и в комнате повисла неловкая пауза, которая была нарушена взрывом саркастического смеха профессора Саммерли.
