Светлана Щелкунова - Сказки и рассказы Светланы Щелкуновой
– У бабушки, – ответил за Тупикова сын.
– Ты че! Бабушка в Самаре. Мама что, в Самаре?
– Нет, – Тупиков наконец поймал морковину и, подцепив ложкой, отнес в мусорное ведро, – Пакость какая! Мама не в Самаре. И вообще, вам спать пора!
– Не хочу спать! – взорвалась дочь.– И почему суп на ужин?! Не хочу суп!
Но Тупиков был непреклонен.
Супруга явилась под утро, всхлипывающая, зареванная, она включила свет и бросилась в объятия мужа.
– Ну-ну! Что случилось? Где ты была? Ну, хватит, хватит!
Тупиков долго гладил ее и жалел, повторяя бесчисленное "что случилось". Вид у жены был как у обиженной маленькой девочки.
– Он посмеялся надо мной! Он сказал, что у меня нет соска! Представляешь, этот негодяй смеялся надо мной!!!
– Кто? – икнул взволнованно Тупиков.
– Да этот, с первого этажа! Глазьев, что ли…
– А как?.. А откуда?.. Как ты могла! – возмущенный Тупиков никак не мог сформулировать вопрос. Но жена уже вскочила и, подбежав к зеркалу, затараторила:
– Я заскочила к нему на минутку. Он давно звал меня. Ну, попили мы с ним чаю. А чего такого? И вообще, что за нападки? Что за недоверие, пупсик? О, какие-то мещанские предрассудки! Всего лишь чашечка чаю! Ну, он, конечно, после чаю стал ко мне приставать и все такое… Но я была непреклонна. "Я замужняя женщина!" – сказала я ему, а он…
Тупиков схватился за голову. Дальнейшее помнил расплывчато. Кажется, он упал в обморок, а, может, просто упал на диван, накрыв голову подушкой, чтобы не слышать откровенного рассказа жены, в котором наглость граничила с детской наивностью.
Жизнь стала кошмаром, страшным сном, в который никак не мог поверить Тупиков. К величайшей радости змеиных старушек, мадам Тупикова завела себе сразу двух любовников, причем, из собственного же подъезда. Первым стал военный, молоденький красавчик по фамилии Глазьев с первого этажа. Вторым – старый, обрюзгший, толстый ювелир Карл Эмильевич Эдисон с пятого. Первый мучил ее, издевался, как хотел, выгонял и даже бил, но она неизменно возвращалась к нему, как побитая хозяином собака, поскуливая и выпрашивая прощения. Второй – баловал без меры, дарил колечки, браслетки и кулончики, уговаривая бросить Тупикова и переехать к нему, на пятый. Дома она бывала теперь крайне редко, и в эти нечастые посещения Тупиков с ужасом обнаружил, что жена его с каждым днем все больше и больше начинает походить на обычную женщину. Она перестала шуршать и блестеть при ходьбе, уплотнилась, обрела нежные кожные покровы и упругие формы. Как обычная женщина, жена Тупикова была очень даже красивой, но в ней все же чего-то не хватало: то ли тихого шуршания, то ли плавности. Она стала непривычно стремительной и резкой, и все время вертелась перед зеркалом. На детей и мужа глядела теперь тоже только через зеркало.
Как-то ночью, сидя на полупустом супружеском ложе, Тупиков предавался воспоминаниям. Он представлял себе жену такой, какою она была совсем недавно, необыкновенной, кроткой, ласковой и сравнивал мысленно ее с кокетливой, истеричной красоткой с ямочкой на щеке. "Ямочка ей к лицу!"– подумал Тупиков, и тут его осенило. Он нашел фонарик и выскочил на лестницу, как и был, прямо в пижаме. Включив по всюду свет, принялся ползать на четвереньках, снова и снова заглядывая во все щели. И как это он его пропустил! Один из потерянных шариков закатился в дыру между подоконником третьего этажа и стеной. Шарик никак не хотел выковыриваться. Тупиков сбегал за ножиком. Подцепив шарик, Тупиков подул на него, вытер пыль и грязь рукавом и опустил в карман пижамных штанов. "Раз!"– сказал он.
С удвоенной энергией принялся Тупиков за дальнейшие поиски, заглядывая под каждый коврик. У дверей Глазьева он задержался и затих. А потом решительно позвонил. Сонный Глазьев в семейных трусах и фуражке, зевая, открыл дверь. Увидев Тупикова, отпрянул и побледнел:
– Тебе чего?
Только тут Тупиков вспомнил, что в руках у него нож.
– Я… Вы не думайте!.. Я сейчас… Мне бы посмотреть только. Подвиньтесь, пожалуйста, – попросил он тихо, но тот, моментально подвинулся, пропустив Тупикова в коридор. Тупиков принялся ползать по полу, умудряясь в одной руке держать при этом нож. Схватив ботинок, перевернул… Так и есть! В рифленой подошве блеснул пропавший шарик. "Два!" Тупиков ушел, не сказав изумленному Глазьеву ни слова.
Конечно же, сразу бросился на пятый этаж и принялся звонить и стучать. Он был уверен, что жена находится именно там, но ему не открывали.
– Откройте! Откройте немедленно! Я знаю, что ты там. Вели ему отворить. Мы горим. Пожар!
Ювелир, кряхтя, застучал засовами, загремел замками. Оттолкнув полуголую жену и ее толстого любовника в шелковой пижаме, Тупиков ворвался в коридор, включил свет.
– У него нож! – завизжала жена.
– Успокойтесь, ради Бога! Я понимаю ваши чувства. Но давайте поговорим как мужчина с мужчиной!
– Потом, – сухо сказал Тупиков и деловито стал осматривать всю обувь. Он тряс коврик, осмотрел обувной шкафчик. Ничего!
– Может, скорую вызвать? – шепотом спросил ювелир у жены Тупикова.
– Но должен же он где-то быть! – в исступлении Тупиков ударил кулаком по вешалке.
– Вы что-то ищете? – поинтересовался ювелир, уже больше сочувственно, чем испуганно.
– Да…
– Дорогой! Пойдем домой. Я тебе валерьяночки налью…
Тупиков, разозлившись, ударил еще раз. Попадали шляпы и шапки. И тут.. Или ему послышалось….
– Ну-ка, тихо! – рявкнул он. Жена с любовником затаили дыхание. В наступившей тишине послышалась робкое шуршание. Крохотный шарик катился по коридору. "Вот ты где! – обрадовался Тупиков и схватил шарик, – Три!" Бережно погладил его и пожурил: "И как ты мог оказаться в шляпе! Как же ты туда забрался?" Каким образом шарик мог оказаться в шляпе ювелира, можно только гадать, но Тупиков сразу отправился домой, ничего не объяснив жене. Жена Тупикова разумно решила остатки ночи провести дома. Она вообще в последнее время плохо себя чувствовала. Глазьев доставал ее своими солдафонскими шутками, а ювелир оказался гадким старикашкой.
Когда она уснула, Тупиков какое-то время смотрел на нее спящую, чужую, незнакомую. И боялся. А вдруг, она уже так изменилась, что никакие шарики не помогут, не вернут ему прежнюю возлюбленную? Или, вдруг, они не прилепятся, или…
Впрочем, другого выхода не было. Чуть дыша, приложил шарик к щеке. "Раз". Щека с готовностью приняла его, и ямочка тут же исчезла. Как не бывало! Осторожно перевернув спящую на спину, Тупиков, раскрыл у нее на груди рубашку. Он так нервничал, что даже вспотел. "Два!" Розовая, почти детская нежная пятка торчала из-под одеяла. Она словно уже тянулась к шарику. "Три!" – сказал Тупиков и приставил последний шарик. Дело сделано.
Первые два дня жена Тупикова чувствовала себя не очень. Пришлось даже вызвать доктора. Зато она постепенно возвращалась в свое обычное шарикообразное состояние. Тупиков поил ее бульоном и морсом. На третий день любимая встала.
– Как ты себя чувствуешь?– не без трепета спросил он.
– Хорошо! Очень хорошо! Только вот щека чешется. Наверное, аллергия. Надо будет с доктором посоветоваться. А ты как? – жена поглядела на Тупикова влюбленными глазами.
С тех пор все пошло по-старому. Тупиков, правда, подозревал, что, скорее всего, перепутал шарики местами. Потому что щека у жены периодически чесалась, а пятка стала вдруг такой чувствительной, что любое прикосновение вызывало бурю страсти. Но это уже, собственно, их дело, интимное. Ничего менять Тупиков не пожелал, а вдруг да сделается хуже! К супруге относился с еще большей нежностью, суетился вокруг нее, словно бы она была сделана из богемского хрусталя.
– Осторожно, милая! Тут так темно и опасно, – бормотал он на лестнице, поддерживая ее по обыкновению под локоток, – Ах! Не торопись так. Здесь очень крутые ступеньки!
А к котам и кошкам Тупиков и вовсе охладел.
Сачок для дамочек
Лемуркин любил чужих жен и терпеть не мог, когда его били. Уж таким он появился на свет. Никто не знал, почему женщины свободные интересовали его меньше замужних. Странная привычка, тем более, что он не выносил даже одного вида насилия. Но ничего не мог поделать с собой, такой он уж был противоречивый. Заметив красивую замужнюю даму, супруг которой на минуту отлучился, Лемуркин бил копытом, как бывалый конь. И даже становился выше ростом и шире в плечах, словно кто-то невидимый поддувал его, как мячик. Кругленький и увеличившийся в объеме Лемуркин начинал похаживать возле дамы, бросая пламенные взоры, понтово потряхивая длинной челкой и покуривая дорогую сигаретку.
В детстве отец, который был из крестьян, учил маленького Лемуркина: "На чужой каравай рот не разевай!" Лемуркин твердо усвоил правило и при виде чужого каравая плотно смыкал губы, сжимал зубы и даже отворачивался. Но при виде чужой жены с гибким станом или пышными формами, отвернуться не мог, губы его распускались как редкий африканский цветок, челюсть отвисала. Лемуркин распушивал невидимый хвост, надувал зоб, топтался возле предмета вожделений, закатывал томно глаза, как ему, во всяком случае, казалось, и сыпал комплиментами, гортанно, с придыханием и со знанием дела. Он выпрашивал у дамы номер телефона или одаривал ее своею визиткой. На все про все у Лемуркина выходило минут десять. За это время дама либо давала ему от ворот поворот, либо соглашалась взять визиточку: "Ах! Боже мой! Ну, о чем мы будем с вами разговаривать! Мы же совсем не знакомы. Разве что на философские темы?!"
