Алексей Шеховцов - Чёрный властелин
Абун перевёл дух:
– Что я сейчас сказал?
– Символ веры, Верую во единого Бога, и дальше по тексту… Подожди, ты говоришь по-русски?!
– Нет, Ягба. Много лет назад, когда я был молод, повстречал инока из далёких северных земель… Паломничество привело его на нашу Святую землю, и он окончил свои дни в монастыре, где я рос. Вот и научил меня словам символа веры на его родном языке…
– Это и есть мой секрет. Я – Ягба Цион, не помнящий себя, но помнящий другого. Хотя, если честно, больше и сам не уверен, кто я… Я помню себя совсем другим… Но эти руки – мои руки, голос – мой голос, сердце – моё сердце.
– Йикуно Амлак просил Господа, чтобы он дал тебе мудрость, ибо ты был… плохим наследником. Я просил у него насытить моё любопытство и открыть твою тайну – и я, и негус видели, что ты изменился. Он исполнил оба наших желания, но какой ценой… Успокойся, принц, ты – Ягба Цион, чью бы ещё жизнь ни прожила твоя душа.
Абун поманил меня за собой. Мы отошли в подсобку, где он указал мне на стул и достал кувшин с церковным вином. Он налил себе чашку и выпил залпом. Достал ещё одну и налил уже на двоих.
– Пей. Я знаю тебя с пелёнок, и знал твоего отца с детства. Раньше ты был прямой, как стрела, и тупой, как дубина. Сейчас ты стал хитрый, прямо как твой отец. И, совсем как твой отец, не можешь врать на исповеди. Он, кстати, из-за этого норовил пропускать исповеди под любым предлогом. Но когда приходилось исповедоваться, выкладывал всё. Сначала я был его духовным наставником, потом Текле. Неспроста он возвысил именно нас… Знаешь, сначала я подумал, что ты просто сошёл с ума. Ты не одержим – да и сам это понимаешь, какая одержимость на Святой земле среди молитв? Но с ума сойти мог… Но вот когда ты заговорил на языке славян… которого знать ты не мог никак, я вновь осознал – пути Господни воистину неисповедимы. Я стар и многое повидал. Видел я и чудеса… Так что ты всего лишь ещё одно чудо, сотворённое Господом нашим. Смотри только не зазнайся. – Йесус-Моа грустно улыбнулся. – А теперь рассказывай про свою жизнь во сне. Не оттуда ли законы спроса и предложения?
– Оттуда. – Я хряпнул свою чашку. Вино оказалось кисловатым и слабым, но приятным на вкус. – Я тебе ещё не всё сказал, абун. Жизнь эта прошла примерно через восемьсот лет.
Абун выронил чашку.
– Кстати, насчёт веры, я тебе немного соврал сегодня – я знаю, что человек, познав творение, может очень и очень многое. Хотя, может, и не соврал – я не знаю, сможем ли мы повторить сейчас то, что в той памяти люди строили восемь веков… но верю, что сможем.
Абун молча поднял чашку и налил нам ещё.
– Что за жизнь, хочешь спросить ты? Другая, очень другая. Хотя люди остались такими же. Так же любили, воевали, верили в Бога. Хотя веры было меньше, намного. Человек стал сильнее. Воздвигли города, что затмили собой Рим и Вавилон… Железные корабли избороздили все океаны. Железные птицы летали по небу и возили внутри людей с одного конца Земли до другого. Человек побывал на Луне, а железные птицы добрались и до далёких планет… Человек строил дома выше египетских пирамид, подчинил себе силу молний, оседлал реки и заставил их работать. Да что сейчас говорить…
– Опять Вавилонские башни.
Мы выпили ещё по одной.
– Да нет, не осилил человек Вавилонскую башню. Человек стал сильнее, познал больше, но совсем не стал мудрее. Так же разобщены народы. Нет единой веры – кто верит в Христа, кто в Магомета. На Востоке веруют в Будду и в языческих богов. Создали новые культы. Кто-то верит в то, что Бога нет вообще.
– Тогда зачем ты хочешь нести к нам эти знания, раз в той жизни было не меньше горя, чем сейчас?
– А зачем ещё Господь мне их дал? – Точнее, прислал меня, но не стоит, пожалуй, лезть в детали. – Зачем дал вам принца с памятью человека будущего? Эфиопия через восемьсот лет – захолустная африканская страна. Единственная, не ставшая колонией европейцев, но всё равно бедная и слабая. Доступа к морю у неё нет. Православие… Оно живо, но магометан очень много. Вообще, православие осталось в Эфиопии, на Руси, в Греции, Балканах и на Кавказе. Византия падёт лет этак через сто пятьдесят, и в Константинополе будут турки. На Западе есть два огромных континента, их заселят католики и протестанты – тоже католики, но отрёкшиеся от папы римского, – католическая церковь прогниёт до невозможности. Кстати, последнего негуса нагаста где-то через восемьсот лет и свергнут… Думаю, что не понравился Богу тот мир. Там говорили: знание – сила. Но сила сама по себе не есть зло или добро.
– Откровение…
– Не знаю. Ангелы со мной не говорили, просто помню ту жизнь, сам её прожил. На то, что сказал в Евангелии Иоанн, не похоже.
– Как звали того, чью жизнь ты помнишь?
– Алексей.
– Защитник… – Абун тяжело поднялся, возложил мне руку на голову и прочёл молитву о прощении грехов. – Ягба Цион, Господь изменил тебя и дал знания не просто так. Иди же и используй их во благо, но не во зло. Я помогу тебе и направлю твой дух по мере моих сил. И… продолжай говорить, что ты просто потерял память. Господь простит тебе этот грех.
Жен грыз яблоко. Принц сегодня рано отпустил его, сказав ему, Берхану и Каасе идти и наслаждаться выходным днём, пока они есть. Сначала Жен увязался за воинами – они не возражали, поскольку Ягба Цион назначил парня их учеником. Но бойцы отправились пить вино с полусотником Сэйфэ, который отправил Жена к солдатам… С солдатами Жену было неинтересно, и он пошёл гулять один.
Сегодня принц вёл себя странновато. Но если подумать, когда он не вёл себя странно? Жен усмехнулся и вспомнил, как он встретил принца. Монастырский лекарь отправил его и ещё двоих послушников помыть только что очнувшегося принца, и глупый Нишан полез омывать Ягбе Циону чресла… В гневе принц обозвал всех содомитами и выгнал вон. Нишана потом настоятель отправил в другой монастырь.
Принц был странный… Не то чтобы Жен знал много принцев, но он видел расов, приезжавших в монастырь, и слышал много историй про негусов, что правили Эфиопией. Правители всегда были заняты войной, изредка судами. Простолюдинов они замечали разве что когда пользовали девок в деревне. Девки… Жен завистливо вздохнул. Простому мальчишке, а потом послушнику, что не выдался ни силой, ни статью, с девками не везло. И хотя они влекли его, как и любого нормального парня, девки Жена просто не замечали. Ну ничего. Юноша гордо потеребил новенькую синюю портупею и прикоснулся к фуражке. Теперь Жен личный слуга самого принца Ягбы Циона! Теперь заметят. Может, даже Абеба, дочь кузнеца Берты, заметит… Красивая она. Только вот отца-кузнеца боязно.
Да, повезло Жену со странным принцем. Ягба Цион, конечно, командовал парнем, и это правильно, но в остальное время он говорил с ним как с почти равным… как будто Жен сам был расом. А как удивились кузнец Берта и портной, когда принц сам пришёл к ним делать заказы. Сын негуса был непонятен, но с ним было интересно. За короткие четыре дня Жен узнал больше, чем за последние четыре года. Он представил себе, как станет важным, богатым и женится на Абебе, и радостно улыбнулся. Но это потом, а пока он грыз яблоко.
Ночью мне приснился сон. Сумбурный, отрывочный, он почти не запомнился – утром в голове остался только бегемот в костюме. Но это был мой первый сон с тех пор, как я проснулся в теле негра. Ещё утро ознаменовалось морнинг вуд, как его называют в Америке – организм недвусмысленно заявлял «хочу бабу». Ну всё, пиши «вжился в роль». Хотя то, что абун вчера воспринял рассказ о «второй памяти» положительно и объявил меня таки Ягбой Ционом, успокаивало весьма сильно. Тылы, можно сказать, есть.
Я вылез из кровати и усилием воли успокоил страждущий женского внимания организм – вспомнил парочку девушек из тех, что ходили по финансовым кварталам родного города. Организму хватило. Хотя, конечно, нужно будет озаботиться решением женского вопроса. На меня накатило чувство потери – вспомнился тёплый, мягкий бок жены под одеялом. Чёрт! Я срочно побежал искать себе занятие.
После утреннего омовения меня ждал облом с завтраком – тяпнув вина с абуном, я проснулся поздно, и вместо еды пришлось спешно переодеваться в парадное и спешить на службу. У церкви я встретил свою команду. Особенно уматно смотрелся Жен в фуражке и портупее. Глядя на его счастливую физиономию, я решил, что правду о происхождении его наряда я унесу с собой в могилу. Вчетвером мы разыскали Йесуса-Моа (сегодня он службу не вёл) и встали рядом. Служба показалась довольно длинной. Может быть, потому, что я помню русские богослужения, а эфиопская служба была для меня в новинку. Или потому, что монастырская служба более брутальна, чем служба для мирян в простой церкви? В любом случае к концу богослужения проголодался я, как собака. Кааса обрадовал меня информацией, что солдаты вчера завалили антилопу (это пока я пачкал штаны, бегая от бегемота?) и с утра её готовили. Новость была настолько желанной, что я не обратил внимания на то, что до этого я от Каасы не слышал ни одного слова – ответственным за коммуникацию в их парочке, видимо, был Берхан. Я скомандовал отступление из церкви и утвердил поход на обжорство. Жена взяли с собой – оставлять его на монастырскую стряпню, когда рядом жарят мясо, казалось мне свинством. Тем более что даже кошка идёт с нами. Прикупили в монастыре кувшинов с медовухой – воины хоть и прикомандированы ко мне, но ходить на их харчи с пустыми руками несколько западло. Я нагрузил бойцов и Жена поклажей (не царское это дело – подарки солдатам носить, а от бойцов бойцам – другое дело), и мы выступили в «поход».
