Владимир Свержин - Чего стоит Париж?
Он направился к выходу, и из залы до нас снова донеслись слова озорной школярской песни:
Сеньор надутый город держит в страхе,
На короля косой бросает взор.
Ему отрубят голову на плахе,
Тогда школяр запишет: «Умер вор».
Ну а школяр, он не велик, не знатен —
Всевышний пожелал ему добра.
Кто будет крив в веках, кто будет статен,
Лишь он решает росчерком пера.
За короля, за Папу, за Сорбонну,
Что не подвластна светскому суду,
Мы сдвинем чаши пенные со звоном,
А кто не с нами – пусть горит в аду!
Шаги нашего гостя стихли, заглушенные радостными воплями школяров, возносящих свой вечно молодой гимн вольностям славного студенческого племени. Жозефина затворила ногою дверь и, поставив на стол принесенные яства, вопросительно уставилась на своих загостившихся клиентов:
– Ну что, договорились?
– Из того потока благочестивой галиматьи, которую сей добрый брат на нас обрушил, я понял, что скорее да, чем нет, – поморщился я. – Честно говоря, не люблю святош.
– Вам бы не следовало касаться благочестия, мсье, – внезапно хмурясь, надменно заявила хозяйка «Шишки». – Какая ни есть, но я все же добрая католичка, а брат Адриэн, хоть и плут, каких свет не видывал, но все же Божий человек!
Слушая эту пылкую тираду в защиту смиренного бенедиктинца, я едва сдерживал невольную улыбку, поражаясь кавардаку, царящему в голове милой Жози. Но более чем благочестие всех каноников Парижа вместе взятых, меня интересовало совсем другое. Невзирая на дурацкую потерю памяти, я все еще оставался главой партии гугенотов. Во всяком случае, так говорил об этом Маноэль. И вдруг помощь монаха…
Однако не успел я и рта раскрыть, чтобы изложить свои опасения, как Мано, дотоле напряженно молчавший под звуки колких замечаний брата Адриэна, пробурчал недовольно:
– Похоже, он нас узнал. Как бы не донес. Я их пиявочью душу знаю. – Он угрюмо посмотрел на закрытую дверь за спиной своей подруги. – Может, того… догнать?
Я живо себе представил, чем бы могла закончиться для священника такая негаданная встреча. Мано был скор на расправу.
– Упаси тебя бог, – замахала на него руками Жозефина. – Что ты такое удумал! Скорее львы у Дворца правосудия затянут псалмы Давида, чем он предаст того, кому обещал помочь. Но если ты его хоть пальцем тронешь – оловянный денье будет стоить дороже, чем твоя жизнь. А заодно с тобой и его. – Она ткнула в меня пальцем. – Да и моя тоже. Здесь, в Париже, всякий душегуб знает, что лишь брат Адриэн способен убедить палача не усердствовать на пытке. Лишь он может написать прошение в суд, чтобы вымолить у этих ржавых крючив помилование. Да мало ли чего! Если ты против него что недоброе удумал – забудь. На вон лучше выпей! – Мадам одним ловким движением откупорила бутыль и опрокинула ее в серебряный кубок, должно быть, военная добыча, прихваченная ею во время давних походов. – Вино действительно отменное!
В темную от времени чашу с бульканьем устремилась гранатово-алая струя благородного напитка, привезенного в столицу бургундскими виноделами.
– Да, вот еще что. – Хозяйка наполнила второй кубок и поставила полупустой сосуд на столешницу. – Мано, там внизу два твоих истукана приперлись. Выйди узнай, чего им нужно.
Де Батц ликующе поглядел на меня, явно забывая и о язвительном монахе, и о похищенной повозке, и вообще о чем бы то ни было, кроме очаровательной узницы замка Сен-Поль.
– Мой капитан, я жду приказа!
Глава 6
Стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу.
Козьма ПрутковЯ стоял у открытого окошка своей комнаты, вдыхая чуть колеблющийся от жары вечерний воздух, и глядел вниз, на вьющуюся змеей Сену, катящую свои волны вдаль, к океану. Бордель мадам Жози располагался почти на самой вершине холма, среди множества других подобных домов, построенных по одному Господу ведомому плану. Отсюда открывался прекрасный вид на круглые башни Сорбонны, на колокольни аббатств Святой Женевьевы и Святого Бернарда. Чуть в стороне, невидимые отсюда, красовались руины древних терм Юлиана-отступника, тяжеловесного романского стиля, но с весьма изящными сводчатыми арками – должно быть, дань влиянию Востока. А рядом с ними преждевременно обветшавшая резиденция аббатства Клюни как яркое свидетельство отмирания идеи Крестовых походов. И все это изрезано сотнями и сотнями улиц, улочек, переулков, тупиков, проходов, а то и просто проломов в стенах каменных изгородей, позволяющих скрытно перебраться из одного уголка Парижа в другой.
Уже вечерело. Городская стража, должно быть, заперла ворота и перегородила массивными цепями парижские улицы. Кое-где виднелись движущиеся огоньки факелов ночного патруля. Насколько я мог помнить, это не слишком мешало разбойникам различных мастей заниматься своим кровавым промыслом. Выросшие среди здешних катакомб и каменных лабиринтов, клошары прекрасно знали пути в обход застав. Однако же честным людям вроде нас пройти ночью по улицам Парижа так, чтобы не столкнуться с десятком-другим полупьяных усачей с алебардами и аркебузами, было никак невозможно. Тем не менее нам сегодня требовалось именно это.
Как сообщила разведка, посланная Мано к замку Сен-Поль, девушка действительно была там. Во всяком случае, там находилось место временного бивуака «Летучего эскадрона» мадам Екатерины. А куда, спрашивается, еще мог везти епископ Шатийонский красавицу, поразившую воображение моего отважного друга? Не в аббатство же Сен-Мор, располагавшееся все в том же замке! Ну и, понятное дело, не в гости к парижскому Прево, также обитавшему в Сен-Поле. Стало быть, искать приемную дочь адмирала Колиньи надо было в одном из множества особняков, составляющих нынешнюю королевскую резиденцию. В каком именно? Бог весть! Это остается уточнить на месте. Хотя до места еще тоже надо добраться. Я повернулся к ждущему моих распоряжений лейтенанту:
– Де Батц! Нам нужен баркас.
Слова эти были произнесены тем тоном, каким обычно говорится: «Нам необходимо остановиться, чтобы пропустить по стаканчику вина».
– Слушаюсь, мой капитан! – отчеканил гасконец.
– В нем должны быть сети, весла, мачты. В общем, все, что подобает для того, чтобы создать видимость ночного лова и по возможности припрятать оружие.
– Будет сделано, сир!
– Хорошо бы, чтоб хозяин баркаса был на нашей стороне. Ну и, понятное дело, чтобы это был надежный человек. Иначе нам придется оставлять одного из бойцов для охраны лодки, а сейчас каждый клинок на счету.
– Разумная предосторожность, мой капитан. Я спрошу Жози. Не может быть, чтобы у нее не сыскался такой вот приятель.
– Хорошо. Ну и, понятное дело, передай людям, чтобы они были готовы к бою, – завершил я свои указания.
– Они всегда готовы к бою, сир! – гордо выпалил бравый пистольер.
Я невольно улыбнулся. Слова моего друга если и не были абсолютной правдой, то уж, во всяком случае, были недалеки от истины. Гасконец, а особенно гасконец в Париже, являл собою существо, в любую секунду готовое отстаивать собственное, пусть даже мнимое, величие любыми возможными средствами. И хотя дома он вполне довольствовался полуразрушенной хибарой, традиционно именуемой замком, – здесь он никак не мог смириться с тем, что почести, оказываемые его безденежной милости, в чем-то уступают тем, которые оказываются пэрам Франции и принцам крови.
– Сегодня они должны действовать строго по моему приказу, иначе охрана замка раздавит нас и не заметит.
– Вы шутите, мессир? – с надеждой в голосе спросил де Батц. – Не может быть, чтобы нас не заметили!
– Это уж точно. Но все же предупреди людей.
– Слушаюсь. – Мано повернулся и вышел из комнаты, а я остался стоять у окна, разглядывая коньки кровель и острые шпили церквей темнеющего на глазах Парижа.
Отчего-то мне он представлялся значительно более светлым.
Угрюмый, рассеченный диск луны, цепочки факелов ночной стражи да огни на башнях выхваченной из темени громады Бастилии – вот все, что противостояло в этот час надвигающейся тьме. Маловато. Я закрыл глаза, представляя Париж, точно залитый немигающим заревом миллионов лампад и свечей. На каждой улице, в каждом окне, на берегах реки, на мостах, везде…
Впрочем, темнота нам на руку. И шанс дойти куда как выше, и там, на месте… Я еще раз представил особняк Сен-Поль и невольно скривился, словно по ошибке откусил прованский лимон. Войти, найти, уйти, скрыться и, в конце концов, выбраться из столицы, будь она неладна! Каждая задача почти неразрешима. Выполнить же все их одновременно и вовсе не возможно!
Я стоял, вдыхая ночной воздух, разглядывая панораму спящего города, и все мое естество бунтовало против того безумия, которое я намеревался вот-вот затеять. Вернее, уже затеял. Мано с минуты на минуту радостно, как обычно, доложит, что баркас готов и вообще все готово и гасконцы, как обычно, с нетерпением ожидают приказа.
