Дарья Плещеева - Охота на льва. Русская сова против британского льва!
Он уж решил было идти прочь, в участок, препоручив слежку какому-нибудь надежному агенту сыскной полиции, но тут к крыльцу подкатил лихач — из тех, которых богатые домовладельцы, купцы, офицеры и чиновники нанимают помесячно. Экипаж был отличный: сама коляска лакированная, с откидным верхом, шины-«дутики». Этот лихач, как оказалось, имел даже карманные часы, и, сверившись с ними, уставился на входную дверь.
И точно. На крыльцо вышли две дамы. Одна, высокая и полноватая, в черном платье, с черной кружевной наколкой на голове, вторая — в модном полосатом костюме-тальере.
Тут сама природа пришла на помощь Голицыну. Подул ветер, и огромная шляпа гостьи едва не упорхнула вместе с пышным эгретом. Андрею не нравились эти шляпы, очень похожие на перевернутые корзинки, а вот дамам пришлись по сердцу, хотя с длинными шляпными булавками было много мороки.
Гостья вовремя поймала шляпу, но Голицын успел увидеть ее лицо. И оно его поразило.
Андрей не смог бы назвать женщину красавицей, более того — был уверен, что через десять лет она станет просто безобразна. Густые брови, глаза с опущенными уголками, угловатые очертания лица, довольно длинного, скорее бы пристали мужчине. Но четко очерченные, хотя и слишком выпяченные губы, прямой нос, пышные волосы были хороши. И взгляд… и усмешка…
Голицын сразу понял: перед ним отчаянная кокетка, из тех, кого французы называют «тре пикан э симпатик». То бишь, дама, зная недостатки своей внешности, постаралась сделать себя пикантной, обаятельной и даже немного порочной. Одно то, как гостья изогнулась, целуя на прощание вдову Пашутину и прижавшись к ней грудью, много что сказало контрразведчику. Да еще напряглась память: где-то ему это лицо уже попадалось… в какой-то гостиной?.. В ресторане?..
Когда гостья спускалась к пролетке, Андрей наконец сообразил: она похожа на Сиднея Рейли! Не настолько, чтобы предположить, что авантюрист додумался напялить дамское платье, но все же!
— Я в последний раз прошу тебя, Раиса, ехать со мной, — сказала гостья. — Тебе не обязательно сидеть у всех на виду — у Вишневских есть малая гостиная, ты оттуда прекрасно увидишь и услышишь Долматовского…
— Нет-нет, Надин, нет, никакой музыки! Приезжай лучше завтра к обеду, — ответила Пашутина. — У нас будет окрошка, будут пожарские котлеты…
Надин!.. Значит, это была Залесская! Теперь Андрей вспомнил окончательно: он видел даму в подвале «Бродячая собака» на Михайловской площади, в любимом местечке художников и артистов. Сам Голицын оказался там из профессионального любопытства — надо же знать, где валяют дурака подозрительные господа и их отчаянные дамы.
— Ты трусиха, моя милая. И всегда была трусихой.
— Есть вещи, на которые я никогда не соглашусь! — воскликнула вдовушка и метнулась в дверь.
— В Итальянскую, Семен Семенович, — сказала странно похожая на Рейли дама извозчику, который сошел наземь, чтобы помочь ей сесть в экипаж. — И приедешь за мной часам к одиннадцати. Хорошо будет, если ты за это время найдешь других седоков — и тебе прибыток, и мне польза…
Не довершив этой загадочной фразы, она укатила.
Голицын смотрел вслед пролетке и думал, что успевает одно из двух: или переодеться для вечернего визита, или как следует пообедать.
Эту сложную задачу он решил артистически. Примчавшись домой, велел денщику Васе начать наполнять ванну и сразу положить поперек нее доску, на доске же сервировать чай с бутербродами. Потом Вася помчался звать парикмахера, жившего в том же доме этажом ниже, а Голицын разделся и полез в воду. У него было целых десять минут на блаженство.
Последний бутерброд он доедал, когда Вася в очередной раз проходился щеткой по его визитке. Оставалось сполоснуть рот, нахлобучить котелок и показать своей свежевыбритой припудренной физиономии в зеркале язык.
Из зеркала глядел вполне достойный кавалер — в штатском, но с офицерской выправкой, не красавец (тут опять вспомнился Давыдов), без рокового белого локона, однако для знающей в мужчинах толк дамы — отличный приз.
Была ли Надин (а в том, что он видел именно Надежду Залесскую, подругу Рейли, Голицын не сомневался) дамой, способной обратить внимание на такой «приз»? Или ей, вынужденной лавировать между законным мужем (о разводе что-то слышно не было), нынешним избранником и Распутиным, у которого ее Рейли якобы увел, было не до четвертого скальпа в своей боевой коллекции?
Надев на палец дорогой перстень от Фаберже (платина, круг из синей эмали, крестообразно четыре бриллианта, каждый — в треть карата), Голицын подхватил тросточку и помчался к Вишневским. У входа в большую, во весь этаж, квартиру он показал швейцару визитную карточку хозяина и сказал, что у него назначена встреча с Долматовским. Его впустили.
Гостиная у Вишневских была роскошна. Именно в такой должен был блистать Давид Долматовский. И он действительно потряс общество, начав свой маленький концерт со знаменитой «Песни за сценой».
Странная судьба была у этого шедевра. Кто помнит о скромной одноактной опере «Рафаэль» господина Аренского? Скорее всего, сразу после премьеры о ней забыли навеки. А певцы уже лет двадцать исполняют неувядающую песню — и находит же она отклик в каждой душе, еще не совсем одеревеневшей от жизненной прозы!
Долматовский не вышел вперед, как полагалось бы, а встал за маленьким белым концертным роялем. Дама-аккомпаниаторша взяла первые аккорды, и певец преобразился. Сейчас бы устыдились те, кто посмеивался над его огромной фигурой и широким губастым лицом. Давид был великолепен в сдерживаемой страсти, он умудрился наполнить всю гостиную любовным томлением, и Голицын, видя женские лица, несколько раз повторил себе: «Я не понимаю, что это за колдовство такое, но оно есть и имеет силу!..»
Грудью, взволнованной в жарких объятьях,
Нежится море в сверкающем сне.
Как я люблю, не в силах сказать я,
Страшно и сладостно мне! —
пел Долматовский, и всем слушателям было в этот миг страшно и сладостно.
Всем, кроме Голицына. Он эротической магии не поддавался. У него было более важное занятие — следить за Надин Залесской.
Сперва, пока гости собирались, она была центром дамского кружка и кокетничала с кавалерами, норовившими вмешаться в беседу. Но когда Долматовский запел, женщина преобразилась. Казалось, все ее тело откликается на музыку и голос.
Потом Давид исполнил роскошную эпиталаму из оперы «Нерон», словно созданную для его великолепного баритона. Потом объявили арию Роберта из «Иоланты» — тоже любимый всеми концертный номер. Программа Долматовского была самая обыкновенная, салонная, но преподносилась с блеском.
В перерыве Голицын подошел к приятелю.
— Так и знал, что придешь! — обрадовался Давид. — Погляди, какой цветник! Сплошные красотки!
— Залесскую я бы красоткой не назвал. Даже странно, что из-за нее столько суеты.
— Ты про «нашего друга»? — Давид перешел на шепот. — Вокруг него столько светских дур вертится.
— Но она-то не дура.
— Ох, не дура!.. Так я спорить могу, Андрюша, что с «нашим другом» у нее ничего и не было. Так, один шум, чтобы цену себе набить.
— То есть как?!
Голицын отвел Долматовского в сторонку, в дальний угол малой гостиной, а там через узкую дверь для прислуги вытащил в коридор, опоясывавший парадные комнаты квартиры.
— А так. Ты вот посмотри на меня.
— Ну, смотрю…
— Как полагаешь, какому количеству прекрасных дам я подарил блаженство?
— Ох, Давид… Сотни две?
— Куда мне столько? — хитро подмигнул певец. — Жена и еще, наверно, десяток прелестниц. И это — всё! А спроси у публики — тебе тотчас скажут, что их с полтысячи, и даже назовут все имена. Причем это не домыслы! Дамы сами похваляются, что рухнули в мои объятия. Я тебе прямо говорю: так они себе цену набивают. С самим Долматовским предавалась бурной страсти, это же, это же… ну, как звезда во лбу! Сама — чучело огородное, но божится и клянется, что сию минуту из постели Долматовского, чтобы кавалеры думали: мол, а в ней что-то есть, коли сам Долматовский! Вот то же самое и с Залесской — ты уж мне поверь. Она крутится вокруг «нашего друга» и сама же распускает слухи, будто познала с ним те самые восторги…
— Давид, ты даже не представляешь, какую умную вещь сейчас сказал! — Андрей от души хлопнул друга по могучему плечу.
— А ты думал, я только ля первой октавы взять и полчаса тянуть могу? — приосанился тот.
Любопытная картина сразу нарисовалась в голове у Голицына: Залесская, приятельница «нашего друга», как, подражая императрице, называли в свете Распутина, служит посредницей между ним и Сиднеем Рейли. Не Рейли отбил ее, после чего бывшие любовники смотрят друг на друга волком, а совсем даже наоборот! Рейли вполне мог подослать ее к «нашему другу», чтобы она влилась в стройные ряды поклонниц. Или же «наш друг», будь он неладен, таким способом ищет тропку в английское посольство?.. Возможно, она ведет какую-то свою игру, и хотелось бы понять, Распутину ли Рейли зачем-то понадобился, или авантюрист в чине помощника генерального консула Великобритании через даму, сохранившую непонятные отношения с Распутиным, подбирается чуть ли не к российской императрице.
