Татьяна Вяземская - Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века
Выражение лица у Сулеймана стало таким, что она не выдержала – расхохоталась. Это, скорее, была истерика, чем настоящий смех, но, хохоча, она чувствовала, что теряет агрессивность, страх, униженность.
Сулейман долго глядел на нее, слегка склоня голову к плечу, потом не выдержал и тоже рассмеялся.
– Чему ты так смеялась?
– А ты?
– Ты так неудержимо хохотала, что я не выдержал…
– А у тебя было такое выражение лица, что я не сдержалась.
И они снова рассмеялись.
– Понимаешь, я, конечно, знаю, что случается с женщинами раз в месяц, но никогда прежде мне об этом не рассказывали… в таких выражениях.
Хюррем насупилась.
– Я была очень сердита… и испуганна.
– Чего же ты боялась?
– Ну, что ты прогонишь меня.
– А почему я должен тебя прогонять?
Она почувствовала, как заливается краской. Господи, почему, если тебе уж пришло в голову так жестоко подшутить над ней, засунув ее в чужое тело, – почему ты не впихнул ее в тело смуглокожей брюнетки? Почему она снова – рыжая, белокожая, краснеющая так, как будто кожи и вовсе нет, а кровь течет прямо по поверхности лица?
– Но ведь я… я…
– Но поговорить-то мы можем?
В гареме информация и в самом деле распространялась стремительно. Махидевран уже давно прихлебательницы пели в уши о том, что тощая девка-рабыня с волосами цвета апельсина стремится занять ее место: и зовут ее к султану регулярно, и спит она там, чего прежде никогда не происходило.
Надменная красавица старалась не реагировать – об этом Хюррем также рассказала вездесущая Гюлесен.
– Она говорит: ей все равно, что муж выбрал себе новую игрушку. Чем дольше играется – тем сильнее она ему надоест, – возбужденно шептала она.
Гюлесен не хотела сделать ей неприятно, наоборот: она хотела предупредить подругу о вероятной опасности. Хюррем же эти слова были словно ножом по сердцу. Не боялась она Махидевран. Ну что та сделает? Побьет? Так Хюррем может и ответить. Яду подсыплет? Пока что они все едят «из одного котла», не станет же она травить тридцать человек – или сколько их там одновременно ест?
Боялась того, что слова соперницы окажутся правдой и она скоро надоест Сулейману. И то, что Махидевран, достаточно несдержанная, оставалась пока спокойной, беспокоило Хюррем очень сильно.
Но, видимо, то, что муж позвал к себе «нечистую» соперницу, доконало гордую красавицу окончательно.
Она не то что ворвалась – ее просто внесло в комнату. Хюррем, расчесывающая свою рыжую гриву кипарисовой расческой и вполуха слушающая Гюлесен, принесшую очередную сплетню, не успела ничего даже сообразить, как гордая черкешенка подлетела, ухватила за волосы и попыталась вцепиться ногтями в лицо.
Попыталась безуспешно. Потому что нечего, если ты отправляешься бить соперницу, оставлять висящими свои косы и обвешиваться драгоценностями. Хюррем сперва просто пыталась ухватить Гюльбахар за руку, но когда длинный, окрашенный алым ноготь соперницы полоснул ее по лицу – она просто озверела. Исчезла Хюррем, исчезла рассудительная Анастасия, вернулась Стаська, которая, если надо, могла за себя постоять.
Мадам любит побрякушки? Это просто замечательно! Раз! – и рука вцепляется в ожерелье. Два! – рука поворачивается вправо, и золотой «ошейник» впивается в шею. Три! – и длинные косы оказываются намотанными на руку.
– Дернешься, – тихо говорит Стаська, – останешься вообще без волос. Поняла, сучка?
Махидевран судорожно сглатывает. Уже понимает, что проиграла, но смириться пока не может.
– Повелитель правоверных просит Хюррем пройти в его покои.
Евнух появился совершенно не вовремя, и Стаська отвлеклась. Всего на секунду, но черкешенка не преминула воспользоваться этим замешательством. Пришлось снова показать ей, кто здесь главный. Стаська рывком дернула за ожерелье – на совесть сработано, и вес немалый! – а когда ненавистное лицо приблизилось, с размаху врезала лбом по нежной переносице.
– Передай повелителю, что презренная Хюррем сама ожидает его. Пускай придет, и поскорее.
Евнух не онемел – он, кажется, просто умер на месте. Застыл соляным столбом. Как и все остальные. Несколько секунд Стаське – все еще Стаське! – казалось, что в комнате жив только один человек: она сама.
Но вот евнух глупо хлопнул глазами, и она, предваряя ненужный вопрос, повторила:
– Ты слышал? Вот иди и прямо так и передай.
Прошло еще долгих несколько… ну, наверное, все-таки минут, хотя Стаське и казалось, что затянувшаяся пауза длится чуть ли не несколько дней, и на пороге возник Сулейман. Его появление девушка скорее почувствовала, чем заметила, повернулась, резко выпустив одновременно и шелковистые темные косы, и золотой «ошейник».
– Мой повелитель! Мой повелитель! – Махидевран на коленях поползла к султану, протягивая руки. Вернее, одну: вторую она прижимала к носу. – Посмотрите, мой повелитель, что со мной сделала эта рабыня! Со мной, которая подарила вам двоих детей!
Сулейман поднял глаза, и два взгляда встретились: карий – и яростно-зеленый. Эта сука успела пожаловаться первой? Что же, она, Стаська, оправдываться не станет. Захочет разобраться – поймет все и так. Не захочет – так на фиг он такой нужен?
– Встань.
Показалось, или обращенная к жене реплика и на самом деле прозвучала достаточно холодно.
– Мой повелитель…
– Встань, женщина. Султан не должен повторять дважды.
Махидевран тяжело поднялась. Только сейчас Стаська заметила: хотя толстой ее и не назовешь (в отличие от той же Гюлесен, у которой бочка свисают), тело у султанши абсолютно… не тренированное? Да нет, такой термин как-то не подходил: какие уж тут, в гареме, тренировки. Из всего «фитнеса» – только хамам с массажем да объедалово сверх всякой меры. Махидевран была щедро одарена природой, но ведь то, что у тебя есть, надо как-то поддерживать! А не доводить до состояния… желе! Та же Гюлесен была тугая, как огурчик. А эта…
– Мой повелитель, эта рабыня набросилась на меня!
– Что ты делала в ее комнате?
– Мой господин, она…
– Что ты делала в ее комнате?
– Мне донесли, о повелитель, будто бы ты призывал ее к себе в те дни, когда женщина является нечистой, и…
– Ты считаешь, что имеешь право указывать султану, как поступать?
За время всего диалога Сулейман так и не повысил голоса – говорил ровно, словно бы даже нехотя.
– Я…
– Ты слишком много возомнила о себе, женщина. Похоже, ты считаешь себя умнее султана? Главнее султана?
– Я…
– Отныне ты не будешь указывать кому бы то ни было, что они должны делать. Уберите эту женщину из моего дворца. Я больше никогда не хочу ни видеть ее, ни слышать о ней.
Махидевран зарыдала и даже несколько раз ударилась головой в паркет, но, видимо почувствовав боль, прекратила это занятие.
Султан сделал два шага вперед и позвал:
– Хюррем!
Остаться на месте? Шагнуть вперед?
Он протянул руку ладонью вверх.
– Идем.
И она пошла. Голова гудела, как будто она сидела под огромным колоколом, а сверху по нему дюжие мужики били кувалдами.
Прошла мимо скорчившейся на полу Махидевран, мимо ошарашенной свиты, ошалевшего кизляр-агаси.
Дошла до покоев султана и поняла, что ее трясет.
– Ты не испугалась?
Она мотнула головой. Испугалась, конечно, но об этом вовсе не стоит кричать… на всех перекрестках.
– Что это? Она поцарапала тебя? Рану нужно обработать, у этой твари ядовитые когти!
– Эта тварь, великий султан, – ваша жена.
– Она была ею. Больше не будет.
– Она – мать вашего ребенка. Жестоко разлучать мать с ребенком, тем более шехзаде Мустафа еще совсем мал…
Султан гневно свел брови:
– Я же сказал, что не хочу больше никогда слышать об этой женщине! Ни-ко-гда!
Странно: такое выражение лица ему идет. До сих пор она еще не видела его таким, и вид у него всегда был… немного меланхоличный. Даже десять минут назад, гневаясь на Махидевран, он оставался совершенно спокойным, только ноздри гневно раздувал да лицо стало совсем белым.
– Мой повелитель, вам придется выслушать, поскольку проблема существует. А раз существует – ее надо решать, а то она может… решиться сама, притом далеко не лучшим образом.
Он некоторое время помолчал, потом шумно выдохнул воздух:
– Говори.
– Разлучать мать с ребенком – это бесчеловечно.
– Хорошо, шехзаде Мустафа будет жить при ней.
– В этом случае Махидевран-султан сумеет настроить шехзаде против отца. Разве вы хотите мятежа, во главе которого будет стоять ваш собственный сын?
– Так… И что же тогда делать?
– Вам стоит уделять сыну больше внимания, мой повелитель. Брать с собой на охоту, иногда – на посиделки с кем-нибудь из ваших друзей… с Ибрагимом, к примеру.
Он удивленно отстранился:
– Откуда ты знаешь о посиделках с Ибрагимом?
В книге прочитала. Как бы выкрутиться?
– Догадаться нетрудно. Он – ваш лучший друг. А может, и единственный. Достаточно увидеть, как вы на него смотрите.
