Дмитрий Казаков - Высшая раса
– А что за камень, которому все кланялись? – продолжал Петр любопытствовать, поняв из вышесказанного, что недобитые эсэсовцы поклоняются каким-то странным богам, совсем не похожим на христианского или мусульманского.
– Это пьедестал под Святой Грааль, – мечтательно вздохнул бригаденфюрер, – хранившегося в замке Вевельсбург,[29] но зимой нам удалось его вывезти.
– Пьедестал подо что? – переспросил Петр.
– Под Святую Чашу, изготовленную самими богами! Из нее пили нибелунги, а последними ее хранителями были катары. – На лице Виллигута появилась удивленная усмешка. Он явно недоумевал, как собеседник может не знать столь простых вещей. – В извращенном еврейском мифе – это чаша, в которую была собрана кровь распятого Христа. А на самом деле – это символ, отвечающий психическим силам чистокровной арийской расы.
– А, понятно, – проговорил Петр без особого оптимизма. Но бригаденфюрер счел уместным развить мысль:
– Отто Ран искал Грааль еще в тридцатые годы и, говорят, – нашел. По крайней мере, исчезновение самого Рана было очень странным, и тайну его не знает никто.
– А зачем тогда этот куб? – полюбопытствовал Петр, испытывая странный интерес к идеям, излагаемым нацистом. Такой возникает, наверное, у психиатра, когда он слушает высказывания наиболее «одаренных» своих пациентов.
– Хоть сама Чаша нам и недоступна, – вполне натурально вздохнул Виллигут, – сам постамент обладает могучей магической силой. Именно он позволяет нам связываться с Господами Земли и получать от них силу.
– И вы серьезно в это верите? – Бригаденфюрер хмыкнул:
– Как же иначе? Это вы живете с плотной повязкой еврейского марксизма и атеизма на глазах и поэтому не верите в то, что есть солнце на небе.
– Ну-ну, – Петр скривился, не скрывая пренебрежения. – Ваши бредни о каких-то богах и чашах совсем не похожи на солнце!
– Это не бредни, – Виллигут демонстрировал поразительное для безумца терпение. – Наши ритуалы действуют, мир под их влиянием меняется. На сотни километров кругом все, имеющие в жилах арийскую кровь, ощущают их влияние.
– Всё равно не верю!
– Пока ваш дух не проснулся, бесполезно вас убеждать, – вздохнул Виллигут. – А сейчас вас проводят в комнату. Мне пора.
Последовал безукоризненно вежливый поклон, который Петр хмуро проигнорировал, и бригаденфюрер удалился. Пока пленника вели в отведенное ему помещение, он всё гадал и никак не мог понять, чем вызвано столь хорошее к нему отношение.
Нижняя Австрия, город Вена,
военный комиссариат Советской армии по Австрии
27 июля 1945 года, 10:55 – 11:08
– Как такое могло случиться? – Конев был разгневан. Лицо его покраснело, глаза метали молнии. Вероятно, благодаря душной предгрозовой атмосфере городского лета генерал-лейтенанту Благодатову маршал напоминал самого Громовержца, грозного Зевса.
– Караульная служба организована по законам мирного времени, – четко ответил комендант Вены. Он только что доложил об утреннем налете на комендатуру и готов был выдержать маршальский гнев. – Перейти на усиленный режим мы планировали сегодня. Но не успели. Это, несомненно, моя вина. Но и предположить, что недобитые фашисты настолько осмелеют, не мог никто.
– Это вас не оправдывает, Алексей Васильевич! – резко сказал Конев.
– А я и не ищу оправданий, – твердо ответил генерал-лейтенант.
– Это хорошо, – маршал провел рукой по лицу, словно снимая невидимую паутину. – Но всё остальное – плохо. И еще аэродром, и всё за одну ночь!
– Да, это ужасно, – кивнул Благодатов. – По словам строителей, при нынешней нехватке стройматериалов и транспорта на восстановление взлетно-посадочных полос уйдет не меньше семи дней.
– Неделя, – покачал головой маршал. – Как много! Но есть новости и похуже. В английском секторе тоже подорвали аэродром, а кроме того, истребили практически всё военное руководство. Генерал Локхард погиб.
– Этот тот самый, что ославился при Арденнах в сорок четвертом? – спросил генерал-лейтенант.
– О мертвых не стоит говорить плохо, – вздохнул Конев и сделал паузу. – Так что мы имеем дело с на удивление хорошо организованной акцией, которая почти удалась. Ну, а с другой стороны, то, что страдают и наши союзники, показывает, что происходящее – не провокация со стороны западных буржуазных правительств.
Дверь кабинета приоткрылась, заглянул секретарь – полный, розовощекий полковник.
– Товарищ маршал, там…
– Занят я! – рявкнул командующий Центральной группой войск. – Всё позже!
Секретарь исчез, словно сдутый ураганом, но дверь затворил совершенно бесшумно.
– Тут еще, товарищ маршал, были некоторые странности, – сказал Благодатов нерешительно. – И они в некоторой степени объясняют большие потери…
– И какие же?
– Налетчики стреляли с удивительной меткостью, двигались со скоростью, превосходящей обычные человеческие возможности, и раны их не останавливали.
– Что же вы, Алексей Васильевич, сказки рассказываете? – Конев изобразил кривую усмешку.
– Я сам это видел, – твердо сказал комендант. – Кроме того, о чем-то подобном рассказывали танкисты, уцелевшие в Амштеттене.
– И как вы можете это объяснить?
– Вы знаете, что фашисты проводили чудовищные эксперименты в своих лагерях. – Благодатов снял очки и принялся протирать стекла извлеченным из кармана платком. – И возможно, им удалось найти какое-либо химическое вещество…
– Да это же бред! – не выдержал Конев.
– А то, что мы спустя почти три месяца после капитуляции Германии подсчитываем потери – не бред? – Генерал-лейтенант вновь нацепил очки. В увеличенных стеклами серых глазах была тревога.
– Нечто очень похожее, – кивнул маршал. – Что же, ладно. Я вас жду у себя в двадцать ноль-ноль. Подготовьте соображения об усилении мер безопасности в городе. А теперь – можете идти!
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
27 июля 1945 года, 11:55 – 12:35
На этот раз Петра побеспокоили незадолго до полудня. Заставили надеть эсэсовскую форму и под конвоем препроводили в тот же зал, где он был утром. У самого входа его встретил Виллигут, одетый в белый балахон с алой свастикой на груди.[30]
– Проходите, Петер, – сказал бригаденфюрер. – Вам предстоит знаменательное зрелище. Вы увидите ритуал Свастики.
Вслед за провожатым, своеобразным Вергилием эсэсовского ада, капитан проследовал к помосту с кубическим камнем. Рядом с возвышением обнаружился небольшой столик, уставленный горящими свечами, источающими характерный запах нагретого воска.
– Стойте здесь, – указал Виллигут Петру на место рядом со столиком. – Отсюда всё будет хорошо видно.
Едва вынужденный зритель занял указанную позицию, как из глубин зала возникли еще восемь фигур в таких же балахонах, как и Виллигут, только с накинутыми капюшонами.
По одному они подходили к столу и брали каждый по свече. Последним взял восковой столбик бригаденфюрер, и его лицо скрылось под белой тканью. Стол после этого оказался пустым.
На мгновение Петру показалось, что он очутился в глухом средневековом монастыре, в лапах мракобесов из инквизиции. Морок вызвал вполне осязаемое удушье, но к счастью, быстро прошел.
Фигуры в белых балахонах тем временем выстроились, повинуясь какой-то схеме – одна в центре и остальные восемь – попарно по сторонам. Не сразу Петр догадался, что такое построение должно символизировать свастику. Если бы кто посмотрел на всё сверху, то из огненных точек свечей для него сложился бы угловатый паук нацистского креста.
Мгновение они стояли неподвижно, а затем задвигались. Тот, кто стоял в центре, был недвижим, остальные же с небывалой четкостью, как солдаты на параде, менялись местами по кругу.
Поначалу это происходило в полной тишине, затем из-под капюшонов стало доноситься слаженное пение.
Монотонные звуки и равномерное движение, от которого Петр не мог оторвать взгляда, подействовали на него гипнотически. Мелькающие огоньки свечей слились в единый поток. Показалось, что в большом полутемном зале действительно крутится огромная свастика…
В один миг захотелось присоединиться, самому войти в завораживающий ритм кружения. Немалым усилием воли Петр смог подавить это желание. А огненная свастика продолжала крутиться, и только пение становилось всё тише и тише.
Когда оно смолкло, фигуры в белых балахонах застыли, и свечи в их руках, что до сих пор не гасли даже при самых быстрых движениях, потухли одновременно, словно электрические лампочки, управляемые с одного выключателя…
Виллигут подошел, стянул с головы капюшон. Улыбка на его лице была усталая, на лбу блестели капельки пота.
