Юрий Валин - Запах снега
Терпение. Плеть, господина Хабора, охранников да соседей глупых — все перетерпи. Ножичек в голенище томится. Удобный ножичек, плоский, незаметный. И очень даже можно его в брюхо господина Хабора воткнуть. Да, очень просто, — схватить за ногу, дернуть, — он от неожиданности обязательно на колени плюхнется. И под пупок гладкое лезвие…
Вот что потом будет? Терпи.
Под пупок и вверх взрезать. Требуха мигом полезет.
Лит даже зажмурился от предвкушения.
Нет, нельзя. Вот если на берегу… Если с цепи снимут.
Не получится. Лит знал, что на берегу уж точно не получится. Настороже все будут. Охрана, и сам господин Хабор. Он-то слабины не даст. Умный. Присмотрят, руки или в колодки запрут, или свяжут надежно. Нет, другой выход должен найтись.
Гребцы всё шептались, наваливались на весла. Литу тоже пришлось поднапрячься. Ох, тупицы. Праздник у них в уме. Дурачье городское. Побездельничают денек и довольны будут. А если молодых гребцов господин Хабор с собой на берег прихватит, так еще и будет о чем поболтать дурачью.
Лита передернуло. Причудилось что-то неопределенное, но такое отвратительное, что пустой желудок болезненно сократился. Ведь выберет господин Хабор, нарочно выберет. Может, избитым Бешенным и побрезгует…
Лит невольно взглянул на Бешенного. Парень, глядя себе под ноги, наваливался на весло. Спокоен. Как со Шрамом сцепился, так рычал как пес взбесившийся. А сейчас спокоен. Сколько ему лет? Ростом невысок, на взгляд около семнадцати. Может, чуть старше. Лит в таких вещах плохо разбирался. Да и лицо товарища по несчастью плохо видел, — вон какие светлые лохмы рожу заслоняют. Свои волосищи Лит дома хоть и на ощупь, но регулярно ножом подравнивал. А этот… сразу видно — отчаянный. Молчит. Только ногой в мягком истрепанном башмаке чуть заметно притоптывает. Может, напевает про себя что-нибудь? «Девушки из Буффало»? Бешенный, болтали, из-за гор, с заокрайнего севера, где и людей-то не бывает. То-то у него речь такая невнятная, со словами путанными. Может, в том далеке и вправду знают про волшебное Буффало? Эх, на свободу бы, да туда.
Тут Лита осенило. Ха, какие уж танцы у Бешенного. Брус он на крепость пробует. Давно уж, — обруч на его ноге повыше башмака закреплен, видно, что нога уж посинела. Вот дурачок, разве ж брус так поддастся? Парень, конечно, понезаметнее раскачать пытается. Совсем дурачок, даже пальцами, вылезшими из протертого башмака, напрягается, за доску цепляется. Нет, совсем глупый.
Лит принялся обдумывать, как со своим собственным брусом справиться. У каждого бревна, доски, даже палки или сука обломанного свой характер. Здесь обрубишь, там подрежешь, — вот тебе вещь полезная — подпорка, крючок или мешалка для котла. Не угадал — только в огонь годится. Что дерево валить, что ложку вырезать — сначала нужно понять, что само дерево хочет. В одну сторону согнется с готовностью, а в другую лопнет, да щепкой глаз вышибет. В дереве характера побольше, чем в человеке. И глупых деревьев не бывает. Брус под ногами не глупый. Упрямый. Настолько упрямый, что как ни думай, как себя не обманывай — не поддастся. Да, жаль что у человека на цепи сидящего, обычно топора под рукой не оказывается.
Лит бросил напрасно голову ломать. С брусом все ясно. Придется случая ждать. А Бешеный, упрямец, все подергивает ногой. Ох, и болеть она у него должна. Дурачок, что с него взять.
Лит смотрел под ноги парню, и досада брала. Не везет. Вот белобрысый дурак дураком, а если бы Лита на его место приковали, уже бы знал углежог как удрать. Что стоило господину Хабору на место Бешенного его, спокойного Малька сунуть? Лит бы тогда даже и не обиделся на оскорбительную кличку. Может, подсуетиться тогда нужно было? Нет, не скажешь же — «Я вот на том местечке куда лучше грести буду». Мигом, неладное заподозрят. Значит, судьба.
Лит глянул еще раз и чуть не застонал. Плохой брус под ногами Бешенного. Такое дерево на ответственное место ставить нельзя. Сук вроде лишь край бруса захватывает, а дает слабость внутрь дерева. И толщина ту болячку лишь прикрывает. Вон они, кружочки сучка, — вытянутые, нездоровые, подошвами уже слегка затертые. Плохое дерево. А если сидишь на нем на цепи, то очень даже хорошее. Ой, не понимает Бешенный, какое счастье у него под ногами. Дергает глупо, раскачивает, да всё не в ту сторону. Так можно на весле сто лет гнить. А ты в другую сторону качни, да не вверх, а вниз. Между обшивкой и брусом слабина имеется. Если ударить сильно, резко, да двумя ногами. Треснет, трещина вот туда побежит, прямо к крюку с кольцом. Он-то, крюк, слабину и прибавит. Вот тогда-то и рвануть его вместе с цепью.
Видно, слишком пристально смотрел Лит. Обернулся Бешенный, взглянул сквозь лохмы. Ожидал насмешки, да встретившись взглядом, удивился.
Какой демон дернул моргнуть и взглядом под ноги указать, Лит и сам не мог бы сказать.
Бешенный резко отвернулся.
Лит мгновенно пожалел о своей несдержанности. Но ничего не произошло. Ну и хорошо.
Бешенный обернулся и глянул вопросительно, уже перед ужином, когда все вытягивали шеи, ловили запах из котла. Лит, застигнутый врасплох, успел лишь шаркнуть сапогом. Бешенный тут же отвернулся, потому что Шрам забурчал, что готово варево, пора разливать.
Это походило на игру. Довольно опасную. Лит хлебал из миски (ложек гребцам не полагалось) и ждал когда Бешенный повернется. Тот пользовался любым громким словом за спиной, чтобы обернуться, бросить короткий взгляд. Лит успевал состроить выразительную гримасу или сделать короткий жест. Приходилось следить за охраной и гребцами, потому и объяснения выходили малопонятными. Да что тут понимать?! Вниз ударил — балка лопнула — рви цепь с кольцом со всей дури. Только момент выбери. Не понимает, дурила. Наверняка, городской. Или из деревни овцеводов-лопухов. Ну и сиди тогда.
* * *«Вторая» покачивалась на якоре. Еще перекликались часовые с разных барок. Раскачивались грубые светильники — по два на корме, и один на носу. По старинному обычаю место ночевки пытались оградить треугольником костров. Считалось верным средством от дарков. Предрассудок. Лит в него с детства не верил, хотя дед иногда и раскладывал волшебный угол, когда в лесу ночевали. Ох, давно это было.
Вспоминать счастливые дни было незачем. Лит плотнее свернулся под плащом. Вокруг похрапывали и посапывали уставшие гребцы. Некоторые под плащами, те, кому не посчастливилось, под куртками или иным тряпьем. Вытянуться на узкой скамье было невозможно, пытались втиснуться между лавками. От днища шла сырость, под помостом похлюпывала вода. Подтекает барка. Скоро вычерпывать заставят. Только это не поможет. Лит лодок сроду не строил, но твердо знал — «Вторая» долго не продержится. Злоумышленник или больной на голову эти барки сколачивал. Нагели вкривь и вкось вбивали, щелей не счесть. Гибельное это дело — эк-спе-ди-ция.
Бежать нужно, бежать. Только бы понять как. Вот Бешеный, простак, не понимает, и ты…
— Сказать ему нужно. Пусть хоть этот дурень выскочит.
— Да? А ты, выходит, загибайся?
— Ну, чего считать. Польза тебе какая, если и парень с тобой подохнет?
— Да пусть хоть сегодня бежит. Не жалко. Только он, ворона недогадливая, так и будет сидеть, башкой вертеть.
— Так трудно же ему сообразить. Может, у них на севере и брусьев-то нет.
— Точно. Сплошь богачи. В каменных домах живут. Тьфу!
— Надо бы сказать. Парень ждет.
— Ждет он, как же. Небось, сопит без задних ног.
— Эй, часовой, что там за бортом? Смердит невыносимо, — спросили с кормы.
— Не видно ничего, темень, — откликнулся охранник, вертя головой.
— Так факел возьми, разиня.
Заворочались гребцы.
— Сдох кто, что ли?
— Так ты же и сдох. Да еще и обделался.
— Вот амару вашу в ноздри оттарабань. Задохнемся.
Лит решился. Видно все равно побьют, так хоть с пользой. Вскинулся, словно спросонья, махнул плащом, громко забормотал (голос тоненький, самому противно):
— Ой, маменька, пирог оставь! Я на сучочек встану, подпрыгну. Корзинка треснет. Мой пирожок! И побегу, побегу!
Вокруг заржали:
— Малому мамка приснилась!
— Га, знаю я его сучок!
Лит сел, растерянно закрутил головой:
— Что такое?
— Во сне пироги ел, чудило!
— А ну пасти захлопнули! — по помосту шел господин Хабор.
Голоса мгновенно утихли. Хабор приподнял над Литом фонарь:
— Не спится мальчонке? Сладенького захотелось?
— Сон мне такой… — заикнулся Лит.
Плеть ожгла грудь. Лит скорчился на скамье.
— Спи, скудоумный. И вы, боровы вонючие, что б ни звука мне!
Господин Хабор вернулся на корму. Лит старался не корчиться — плеть, показалось, кожу до ребер сняла. Лохмотья рубашки — какая защита? Ох, сука заросшая, ну погоди. Лит нащупал плащ, кое-как натянул на себя.
