Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015
Вот они – ученики той гимназии. Их сразу видно. Самоуверенные, носы задирают, в форменных джемперах. Они гордятся своей школой, боготворят директора и отмечают день лицеиста.
Объявили перерыв, Никита Викторович вышел в коридор размять ноги. Юра из одиннадцатого «А», прыщавый юнец с пробивающимися усиками, дылда сутулая, заметил, поздоровался, доложил с гордостью:
– А я только один билет выучил, другие даже не смотрел.
– И зачем вы мне это говорите, Юрий?
– А вот увидите, Никита Викторович, его и вытащу. Мне всегда везет. Вытащу, отвечу – и поеду учиться в Америку.
– Ну-ну, молодой человек. Знаете популярный математический анекдот? Он не лишен смысла, хотя четкого основания… Впрочем, вы все равно не поймете, примите за аллегорию. По теории вероятности, даже крупа, рассыпанная на пол, может сложиться в копию Моны Лизы. Только этого почему-то не происходит. Чудеса, знаете ли, только в книгах бывают.
– А вот увидите! – дерзко улыбнулся пацан.
Эта побасенка про Мону Лизу в свое время поразила Никиту Викторовича. Он занялся теорией вероятности, сферой зыбкой, почти магической. Поверил алгебру гармонией, трудился годами. Никому не говорил – а смысл? Это была маленькая блажь, попытка объяснить, почему другим все дается, а ему – нет. Почему при равных исходных один прозябает в убогом кабинете и в пальцы его въелась меловая пыль, а другой разъезжает на белом «мерсе». Маломощный компьютер справлялся с трудом, Победилов не высыпался, но душой отдыхал за письменным столом, когда мама уже спала, и тихо было дома, и научные труды пахли старой бумагой… И сквозь туманные формулы, интуитивные расчеты проступила система. Неудачи Победилова, сложившиеся против него обстоятельства, должны были накопиться и явить чудо. Настоящее, полновесное, пример небывалого везения. Он ходил, как пьяный, пошатываясь. «Теория везения» – назывался труд. Неделю пребывал Никита Викторович в эйфории, даже не открывал синюю папку, не перечитывал. Отправить бы в журнал… Обдало холодом. Не может такого быть, чтобы поняли, не осмеяли. А вдруг закралась ошибка? Наверняка она притаилась в самом начале, в первой же главе, и редактор будет смеяться, и выставит Никиту Викторовича, учителя из провинциального городка, в таком свете, что хоть вешайся.
Прошло много лет.
Синяя папка лежала в нижнем ящике стола. Победилов так и не открыл ее.
В аудиторию ворвался Юра. Он ничего не боялся, подмигнул Никите Викторовичу. Ну-ну. Сейчас жизнь тебя обломает, юноша, если ты не слишком туп, если не предпочтешь раз за разом прыгать на грабли с разбегу, надеясь на несуществующую удачу.
– Тяните билет.
Юра взял карточку, не раздумывая ни секунды.
– Пятый.
– Будете готовиться?
– Нет, я сразу отвечу.
И снова подмигнул Никите Викторовичу.
* * *Мама позвонила, когда он шел домой: кончился рис, Никитушка, ты уж зайди в магазин. И молока литр, три и две десятых процента, но бери не в пакете, в бутылке, такой, с полосатым котом. И десяток яиц первого сорта, белых.
В магазине была очередь. И перед Никитой Викторовичем, естественно, оказалась бабулька со списком. Он маялся за согбенной спиной, оглядывал полки с товаром. Повезло мальчишке. Небывало повезло. Билет – единственный! – он знал на отлично. Этот лентяй и наглец поедет в Америку. Представитель спонсора чуть ли не расцеловал Юрку, а парень лыбился, кривлялся, подмигивал. И даже дополнительные вопросы, самые каверзные, которые только мог измыслить Победилов, не смутили его.
Хороший у вас ученик, сказал американец, можете гордиться собой. Высшая честь для педагога – когда ученик превосходит его.
Покупки не уместились в портфель, Никита Викторович сложил их в пакет, зонт не ухватить, но до дома недалеко. Пятиэтажка, в подъезде на ступеньках сидит крыса, здоровенный пасюк, щерится, уходит медленно – его территория. Путь на третий этаж долгий и трудный, у соседей кричат, каждое слово слышно: ты мою молодость загубил, ты мне всю жизнь испортила!
В маминой комнате бормотал телевизор. Бедненько, зато чистенько, говорила мама, Никита, ну что ты, зачем ремонт. Пыль, шум. И правда, зачем? Линолеум еще когда дом сдавали, положили. Прихожая тех же времен. Никита Викторович убрал ботинки в галошницу, тихо, чтобы не потревожить маму, прошел на кухню. Молоко и яйца – в холодильник, а рис нужно пересыпать в жестяную коробку с соответствующей надписью.
Неловко вскрыл пакет, он скользнул из рук.
Победилов попытался перехватить его, но рис уже сыпался. Не везет. Как всегда – не везет. Черти бы побрали…
С невнятно-бежевого пола смотрела на него рисовая Джоконда.
Владимир Венгловский
Геноморф
Старик, сидящий перед т-станцией, давно потерял счет дням. Кое-какой временной меткой служила трещина, появившаяся у основания стены после землетрясения. Трещина год за годом продвигалась всё выше, разветвляясь причудливыми узорами. В конце последней зимы она задела выбитый портрет-барельеф и уперлась в наклонную крышу, отколов кусок покрытия. В образовавшемся углублении ласточки свили гнездо.
«Жрать, жрать!» – требовательно пищали птенцы.
Четырехкрылые родители без устали сновали туда-сюда, откармливая ненасытное потомство.
Жизнь на Эспере продолжалась. Накопитель гудел, снабжая т-станцию энергией. Старик ждал.
В день, когда ожидание закончилось, с самого утра собирался дождь. Выглянувшая над лесом грозовая туча неумолимо наползала, намереваясь заполнить всё небо. Под ней, на границе света и тени, в ожидании дармовой энергии носилась стая грозовиков. Сверкнула молния. Грозовики с искрящимися крыльями бросились врассыпную. Двери т-станции открылись, на пороге появился человек в помятом водонепроницаемом костюме. На бледном лице с впалыми щеками красной линией выделялись тонкие губы. Прилизанные белые волосы торчали на затылке смешным хохолком, отчего человек походил на выпавшего из гнезда птенца. Мутные глаза подслеповато щурились – такой взгляд бывает у людей, долгое время проведших в криосне тюремных камер.
– Здравствуй, – сказал старик.
Беловолосый нахмурился.
– Вы кто? – спросил он и рефлекторно потер правой рукой левое запястье с красными следами от контактов «морозильника». – Что случилось с поселком?
Сквозь буйную поросль виднелись заброшенные дома. Вокруг неподвижно сидящего старика чернела пустая земля. Шар перекати-поля, шебурша семенами, подпрыгнул и замер у ног ждущего.
– Долгий срок, – улыбнулся старик. Слова давались ему с трудом. – Всё меняется. Но я тебя дождался, Создатель.
Взгляд старика был направлен сквозь беловолосого. Тот обернулся и отшатнулся от барельефа на стене. Портрет напоминал скорее детское творчество, чем работу мастера. Но глаза получились похоже. Они пристально смотрели на беловолосого, подсказывая, как он выглядел раньше.
Потому что это было его лицо.
* * *– Кто последний – останется октопусом навсегда! – завопил Илька и рванул к скалистому берегу.
Загрубевшую кожу на пятках кололи острые камни. Высокая трава хлестала по ногам, и сотни кузнечиков разлетались в стороны зелеными лоскутками. Илька чувствовал, что его догоняют. Кто – Август или Марийка? Длинноногая девчонка не отставала от друзей во всех их безумных затеях. А то и превосходила.
Первой поднялась в гнездо горного орла. Илька запомнил, как она протягивала на ладонях толстого неуклюжего птенца. Птенец сердился и щипал ее за пальцы изогнутым клювом.
Первой оседлала дикого гриджампа. Илька и Густик только крякнули от досады, глядя, как Марийка, хохоча, пыталась удержаться на скользкой зеленой спине.
Но сейчас Илька успел раньше. Далеко внизу блеснула ярким солнцем морская вода. Илька сбросил на ходу красные шорты и, оттолкнувшись от нагретой скалы, взвился в воздух. Под ногами разверзлась бездна. Секунды полета, когда ты взмываешь ввысь, а потом ухаешь вниз, и ветер свистит в ушах, а сердце, замерев, начинает колотиться, выскакивая из груди. Бурлящая вода приближается, и послушное тело начинает меняться. Кожа идет пузырями. Ноги разделяются, превращаясь в щупальца. Главное – сосредоточиться и помнить, кем ты хочешь стать.
Илька вытянул руки, ладони срослись, удлинились в жгуты с присосками, и мальчишка плавно, почти без всплеска вошел в воду – ух-х-х! Холод ударил по телу. Податливая мягкая кожа впитала морскую соль. Рядом бултыхнулся нерасторопный Густик, ему пришлось меняться уже на глубине. Последней стремительно погрузилась Марийка. Не оглядываясь на друзей, она поплыла к Их камню.
Копна Марийкиных волос шевелилась, когда девчонка на мгновения останавливалась, загребая щупальцами, чтобы тут же мощным толчком послать тело вперед. Илька залюбовался плавными движениями. Рядом пыхтел Густик, в его глазах читалась решимость – догнать! Во что бы то ни стало!
«Ах, так!» Илька тоже поднажал. Марийка оглянулась и неслышно засмеялась. Струйка пузырьков поднялась к поверхности из ее малиновых губ. Девчонка рванулась, гибкое тело начало обрастать чешуей.
