Вперед в прошлое 9 (СИ) - Ратманов Денис

— Это уже хуже, — оценил я сказанное.

Хлопнула входная дверь — вошла мама, и мы замолчали.

— Старый урод, — шепнул Боря.

Мама тоже проголодалась, только разделась, и сразу напала на оладьи, даже руки не помыла.

— Приходил Василий Алексеевич с работы, — официальным тоном произнесла сестра, — здоровьем твоим интересовался.

Мама подавилась едой, закашлялась. Боря вскочил, похлопал ее по спине.

— Серьезно? Не шутишь? — поинтересовалась она, отдышавшись.

Наташка развела руками.

— Ну, ты же типа заболела…

Щеки мамы вспыхнули, как у школьницы на первом свидании, взгляд стал томным.

— Что он сказал? — бархатным голосом спросила она, пригладив встрепанные волосы.

Наташка ответила:

— Здесь ли живет такая-то и все ли в порядке. Принес мёд и лимон, чтобы ты лечилась. Развернулся и ушел.

— А ты что? — Маме, видимо, хотелось узнать каждую деталь и понять, как дети его восприняли.

— Сказала, что «скорая» тебя увезла, — брякнула Наташка, но видя, как мама побледнела, вскинула руки: — Шутка! Правду сказала, что ты пошла дачу смотреть. Как он к нам добрался? Он здесь, что ли живет, в нашем селе? Тебе ж жена его патлы повырывает.

Вот же язва, не удержалась, ляпнула гадость, и у мамы аппетит пропал.

— Я научу ее приемам самообороны, — попытался перевести разговор в шутку я.

— Спасибо, Наташа… за завтрак. — Мама положила оладью обратно в тарелку и вышла из кухни.

— Ну ты змея, — не удержался я. — Зачем?

— А что я такого сказала? — злобно бросила Наташка. — Ничего, кроме правды.

— Это ее жизнь, она сама разберется. В твою жизнь никто ведь не лезет? В отношения с Андреем. А это мезальянс и подсудное дело, между прочим.

— Мезо… что? — сморщила лоб Наташка.

— Это когда ты не понимаешь половины слов, которые употребляет Андрей, а он не понимает молодежный сленг. Кстати, вкусно! — резко сменил тему я, цапнул оладью, оставленную мамой, и съел.

— Реально стремный дядька, — прошептал Боря. — Колхозник, и говорит как-то странно.

— Мама тоже не профессор. Еще раз говорю: она сама разберется.

Ненадолго воцарилось молчание, нарушила его Наташка:

— Как там, снаружи? Боря съел мне мозг, кататься хочет.

И снова всплыли воспоминания взрослого: две тысячи двадцатый ковидный год, Масяня и ее наружа, когда люди по всей планете сидели взаперти и боялись нос из квартиры высунуть, а потом весь мир сошел с ума.

Мысли понеслись дальше. Мальчишки, которые мечтают стать военными, чтобы охранять благополучие своей страны, дают ли себе отчет, что они делают? «Работа хорошая, но, если пожар, хоть увольняйся». Военный — ведь не просто романтика, красивая форма и престижная профессия, это искусство подчиняться, убивать и готовность быть убитым. Глупо рассчитывать все время быть стражем, уж очень люди любят истреблять себе подобных…

В дверь постучали — сперва робко, потом все сильнее и настойчивее. Из спальни вылетела мама — видимо, рассчитывая встречать любимого. Неужели он не оставил попыток повидаться с ней?

— Паша! К тебе Илья и девочки, — прокричала она.

Я вскочил с табурета. Что-то случилось, или они просто делают обход одноклассников, выясняя, все ли хорошо?

— Ты в порядке? — спросил Илья с порога, заглянул в квартиру. — Все твои в порядке?

Гаечка и Алиса остались чуть в стороне. В бурых советских шубах, они напоминали медвежат.

Прискакал Борис, кивнул:

— Сыты, живы-здоровы!

— Что случилось? — спросил я.

— Жопа, — буркнула Гаечка. — Нижнюю Николаевку, ну, где Караси, говорят, снесло к чертям. Несколько домов сложилось, спасателей нет, людей из-под завалов соседи достают.

— Сами мы не видели, — добавил Илья и сказал громко, чтобы мама слышала:

— Хотим пройтись по нашим, кто живет в частных домах, вдруг кому помощь нужна.

— По мне Илья прошелся, спасибо, — сказала Гаечка. — Помог маме окно фанерой заколотить.

— У нашей общаги крыша улетела, — перебила ее Алиса. — Отрывалась с таким звуком, словно кости ломают. Бр-р! А соседей осколками порезало! Жить теперь там нельзя. Мы с мамой пока у Саши.

— Кто у нас еще живет в частном доме? — уточнил я.

Гаечка принялась загибать пальцы:

— Лихолетова, Желткова, Мановар, Карась… Хоть дурак, а жалко. Вера Ивановна еще и Свинидзе… Ой, в общем, Кариночка. Мановар — в Верхней Николаевке, Кариночка — в двухэтажной крепости, к тому же у нее есть муж. А вот Карась и Верочка…

— Начнем с Лихолетовой, — сказал я и принялся одеваться. — Она ближе всех. Мановар последний в очереди.

Заодно гляну, все ли в хорошо у Лялиной, а то еще застудит себе все. Я поймал себя на мысли, что меня волнует судьба ее ребенка, потому что он будто бы мой. Если бы не я, он никогда не родился бы, а Анна не сошлась бы с любимым мужчиной. Правда, он — счастье сомнительное, но это ее выбор.

В голове метались мысли. Было тревожно за бабушку, хоть у нее и капитальный дом. И ведь не узнаешь никак, как у нее дела. Дед, наверное, за нас беспокоится — по телику, скорее всего, разговоры только о нашем урагане.

Вера Ивановна живет недалеко от Карасей, возле кладбища, в низине.

Скорость ветра, разогнавшегося между двумя возвышенностями, возрастает в разы. Там, наверное, такой же ужас, как в дачном кооперативе.

— Готов! — Я закрыл за собою дверь, и мы вчетвером вышли под ледяные порывы ветра.

Работа на улице еще кипела, двор был полностью расчищен. Непримиримые враги Зайцевы и Караваевы работали рука об руку. Ураган положил конец многолетней вражде.

— Молодцы какие, — оценил Илья совместный труд соседей.

Уже на дороге я сказал:

— Просто удивительно, а в жизни грызутся, как собаки. Но консолидировались перед лицом опасности.

Идти в центр поселка было проще, чем на дачу, люди уже протоптали тропинки. Ветер хлестал по щекам и вышибал слезу, но никто не ныл.

Шедшая позади Алиса сказала:

— Мы, как Чип и Дейл, спешим на помощь! Паша — Чип, Илья — Дейл…

— Насмешила, — проворчал он. — Дейл придурошный. Памфилова позовем, он на эту роль подходит.

— Тогда ты будешь Рокки. Гаечка понятно кто.

— А ты — Вжик, — парировал Илья, и все захохотали.

Потом я рассказал, что Рокки — производное от сыра Рокфор, и мультяшного персонажа назвали в честь сыра.

Так, перешучиваясь, мы миновали платан, целый и невредимый. Аж от сердца отлегло — все-таки символ места. Перебрались через мост, приваленный тополем, взобрались на пригорок, где за каменным забором спрятался от ветра винзавод, перешли дорогу, миновали практически целый клуб и магазин с выбитыми стеклами.

Здесь, наверху, завалов было меньше, все крыши улетели в низину, снег тоже сдуло. Мое внимание привлекли снежные комки странной формы возле бордюра. Когда мы подошли ближе, я понял, что это мертвые голуби.

— Жалко-то как, — прошептала Алиса, подошла к ближайшему голубю, сизому с хохолком, пошевелила ногой трупик. — Что ж они не спрятались?

— Тут один мужик голубятню держал, — объяснил Илья. — Видимо, разбило ее, и птицы погибли.

— Ага, — вздохнула Гаечка. — Они так красиво летали! Особенно вот эти белые, как будто кружевные.

Было в этом что-то апокалиптичное: завывание ветра, разбитые стекла, куски жести и доски, мертвые голуби. Вспомнилось: «Деревья будут вырваны и падут, звери погибнут в смятении, птицы падут на землю мертвыми» — но озвучивать мысль я не стал, и без того жутковато.

В частном секторе нас ждали уже привычные разрушения: поваленные заборы, разбитая кровля, добавились покореженные машины, но были и целые.

Люди утеплились и вышли расчищать свои участки, никто не отсиживался.

Дом Лихолетовой был защищен высоким каменным забором, виднелась только шиферная крыша, кстати, целая. Из трубы валил дым.

— Все у Райки в норме, — резюмировала Гаечка. — Давайте сразу к Карасям пойдем, не будем тратить время.

Алиса насторожилась, приложила палец к губам, замерла. Все остановились, навострили уши. Когда порывы ветра ослабевали, доносились женские рыдания и причитания.