Последний натиск на восток ч. 2 (СИ) - Чайка Дмитрий

— Спасибо тебе, добрый человек, — поклонился Вацлав. — А что, соседние владыки еще не приехали? А то нам и места для ночлега не достанется.

— Да, — стражник нахмурил лоб в умственном усилии. — Поспешить вам надо. Скоро тут не протолкнуться будет.

Воины переглянулись и пошли в том направлении, куда показал им стражник. Кучка раскрасневшихся мальцов с задорными воплями лепила снежную бабу, и с не меньшим задором потом валяла ее, чтобы тут же начать лепить ее снова. Много у детишек стало дурной силы, не хотят больше в едком избяном дыму сидеть, прижавшись друг к другу тощими синеватыми тельцами. Все же сытая жизнь, порожденная изобилием соли и рыбы, добралась и сюда. А вот и дом, на который показали мальцы. Вацлав решительно постучал в дверь.

— Чего тебе? — на него удивленно посмотрела крепкая еще баба слегка за сорок с изможденным лицом. У рта ее залегли горькие складки. Это и была Елка, вдова местного кузнеца. Он недавно от простуды сгорел, а вдове нужно теперь в лесную весь перебираться. Там мужнин брат живет. Она за него теперь пойдет, по обычаю. Об этом тоже поведали дети, наперебой тыча пальцами в сторону ее дома.

— Мне бы пожить недолго, почтенная, — вежливо сказал Вацлав. — Плачу солью.

— А что платишь? — вскинулась тетка.

— Фунт соли в день, — улыбнулся Вацлав.

— Да по мне, хоть век тут живи! — не на шутку обрадовалась Елка, впуская в дом мужиков.

— Трое нас, матушка, тесно тут будет, — прозрачно намекнул Вацлав, выкладывая на стол монеты из соли, одну за другой. Тридцать штук. — У нас один храпит так, что крыша трясется, второй бывает во хмелю буен. Давай я тебе за месяц сразу заплачу, а ты пока у родни погостишь. Я могу и раньше уехать. Обоза ждем.

— Да! — жадно впилась в соль тетка. Для нее это было богатство немыслимое. — Я поживу пока у родни. Тут все одно брать нечего, все добро к мужниному брату увезла. Дом только по пьяному делу не спалите.

— Да что ты, матушка, — серьезно посмотрел на нее Вацлав и располагающе улыбнулся. — Да всеми богами тебе клянусь. Все в целости будет! Мы тут даже битого горшка не тронем.

Обрадованная тетка с мешком соли ушла к родне, а воины подкинули дров в очаг и растянулись на лежанке. Им теперь остается только ждать. Владыки прибудут со дня на день.

Вагры, варны, смолинцы, бодричи, руяне, гаволяне, древане, моричане, ратари, доленчане, хижане, черезеняне… Владыки всех окрестных племен съехались на большой пир к Прибыславу, чтобы в последний раз обсудить то, о чем уже было говорено с глазу на глаз. Сегодня все владыки свое решение клятвой скрепят на капище у истуканов богов Перуна, Сварожича, Прове и Святовида, почитаемого на самом севере словенских земель. А пока, как и водится в таких случаях — пир. Ну, кто же на трезвую голову решится пойти войной на самого сильного владыку в словенских землях.

— Владыки! Поднимаю чашу за нашу будущую победу! — встал Прибыслав, на шее которого висело крученое золотое ожерелье толщиной в два пальца. — Король франков Дагоберт войной пойдет на Новгород, а с ним герцог алеманнов Хродоберт, герцоги Нейстрии и Австразии числом два десятка. Патриций Виллебад приведет войско из Бургундии. А с юга двинется король лангобардов со своими герцогами. Раздавят новгородского князька, как лягушку поганую! Разжирел купчишка без меры. Надо ему место указать!

— За победу! — подняли чаши владыки. — Отродясь такие силы в поход не шли вместе. Да чтобы франки заодно с лангобардами были! Да ни в жисть не бывало такого! Они ж враги самые лютые!

Над столом, уставленным кушаньями, повисло глубокомысленное молчание. Два десятка челюстей крошило кости и пережевывало жесткое звериное мясо. Тут не было разносолов, как у зажравшегося новгородского князька. Тут сидели люди простые, в грубых рубахах из льна и шерсти, и в кожаных поршнях, надетых на обмотанные тряпками ноги. Суровая и небогатая жизнь была в северных землях, и люди там жили сильные и отважные, не боящиеся мороза, человека или зверя. Каждый из них не раз брал на копье медведя и кабана, в отличие от спесивого новгородца, который охоту, по слухам, не жаловал. Трус, не иначе! Ну, а с богатого труса как свое не получить! Эту несложную истину и донес до присутствующих владыка Прибыслав за те месяцы, что объезжал своих соседей. Не сильно-то они рвались в этот поход, но теперь, впечатленные тем войском, что идет на Словению, владыки лишились последних сомнений. Не было силы, чтобы устояли перед объединенной мощью германских королей. Такого себе и представить никто не мог.

— Это ж сколько воинов в поход пойдет? — почесал лохматую башку владыка ратарей. — Много, небось?

— Сто тыщ! — явно рисуясь, ответил Прибыслав.

— Да врешь! — ахнули владыки, для понимания которых эта цифра была недоступна. В их жизни не было ничего, что такими величинами можно было бы измерить. — А сто тыщ, это сколько?

— Как песка на морском берегу, вот сколько, — со знанием дела ответил Прибыслав. — И даже больше. Мне в том королевский граф Сихарий своим распятым богом поклялся.

— Ну, раз поклялся, значит, так оно и есть, — согласно покивали головами владыки. — Не будет он врать, коли так. Бог накажет его.

— Выпьем владыки! — снова поднял чашу Прибыслав. — Вино из самой Бургундии. У меня его теперь много. А скоро и у вас много будет. Его не надо, как мед, сорок лет ждать. Его сюда теперь каждое лето возить будут!

Владыки с радостным гулом сдвинули чаши и влили в себя еще по кубку. Раз вина много, так чего его жалеть. Затуманенный разум — лучшее лекарство от суровой беспросветной жизни.

Лучин спал, и лишь терем владыки гудел, словно пчелиный улей. Владыки, дорвавшиеся до бесконечного количества вина, и не думали успокаиваться. То один, то другой выходил на улицу, чтобы сунуть два пальца в рот, опорожнить переполненное брюхо и вновь продолжить пировать. Еды было еще много, а вина еще больше. И позор великий будет гостям, если уедут с такого богатого пира, не съев и не выпив все без остатка.

— Пошли, что ли, старшой? — поднялся с лежанки Неждан. — Ночь упала. На улице, хоть глаз коли. Не видать ничего.

— Пошли, — согласился Вацлав, и сунул ноги в теплые туфли из козьей шкуры мехом внутрь. Их сейчас в Новгороде стали шить, укрепляя снизу подошвой из воловьей шкуры. И даже каблук небольшой на них был приделан рыбьим клеем, специально, чтобы в стремени нога не застряла. Ох, и хороша обувка стала, не то, что раньше! А что стоит дорого, так не дороже ног. Великое множество людей сгорело от того, что обморозили ступни в лютую зиму. Черная гниль поднималась потом вверх по ноге, убивая огненной лихоманкой незадачливого охотника или купца. Нет, для воина обувка и портянки — первейшее дело! Эти самые портянки из толстой ткани лично князь научил всех на ноги вертеть! Сколько воинов с тех пор хорошая обувь сберегла в походах, и не сосчитать!

Ночь и, впрямь, была безлунной, густо-черной, беспросветной, морозной. Воины, матерясь негромко, расположились в двадцати шагах от терема, благо до караула в этих землях еще никто не додумался. Ну, если бы и додумался, то как ты знатного воина, у которого собственный меч и шлем есть, поставишь на морозе чужой пир сторожить. Это же позор великий! Воины дружины вместе с владыкой пируют.

Не тот… Не тот… Не тот… Один за другим выходили гости на двор, чтобы облегчиться прямо тут же, а потом снова уходили в дом. Гости к образчику высокой столичной культуры, что стоял неподалеку, приучены не были.

— Он! — ткнул Вацлав в одинокую фигуру, которая, покачиваясь, пошла в сторону нужника. Прибыслав на ходу развязал завязки на штанах и встал в двух шагах от того места, куда направлялся. Не дотерпел, видимо. К нему скользнули три быстрые фигуры.

— Его светлость князь Самослав Бериславич кланяться велел! — ласково улыбнулся Прибыславу Вацлав и коротким ударом опрокинул пьяненького владыку на снег. — Неждан, ты там как? Сделал, что нужно?