Валерий Пушков - Кто сеет ветер
Боцман нерешительно шагнул к кочегарам. Матросы не двигались. Бертье выжидательно поднял кольт.
— Можешь взять, — пригласил он, посмеиваясь.
— Попробуй, попробуй, — сказал грозно Шорти, помахивая ломом.
Все кочегары и угольщики, как по команде, схватили свои тяжеловесные орудия и встали по обе стороны француза. У задних котлов остались только Янг-Чен и баварец. Боцман отступил за матросов.
Чиф-инженер сделал движение вперед, как будто намереваясь сам сойти в кочегарку и отобрать кольт, но остановился на первой ступеньке.
— Слазь, слазь, чиф, топки еще не потухли, — мрачно сказал ирландец. — Янг-Чен, подбрось угля на случай.
Падди восторженно крутнул ломом.
— В этот раз, парни, не промахнемся — сожжем гадов, — сказал он певуче и весело.
Шорти, кивнул на тучную фигуру чиф-инженера, с добродушной серьезностью произнес:
— Жир, братцы, топится скоро. У меня были случаи: двух старших механиков растопил в прошлом году на смазку штиблет. Экономия!
Забинтованный Беренс метнулся к дверке.
— Они сумасшедшие, сэр. Пойдемте отсюда, — прошептал он, дрожа всем телом.
Чиф, пятясь вслед за помощником к выходу, не выпуская из руки браунинга, всполошенно скомандовал:
— Боцман!.. Матросы!.. Я вам приказываю: хватайте бунтовщиков!
Плечистый, здоровый боцман, подняв взор к площадке, почтительно прохрипел:
— Никак невозможно, сэр: не взять чумазую банду пустыми руками… Они весь корабль разнесут, винта не оставят.
Беренс, почувствовав себя снова во власти отпаянных котельных рабочих, пробормотал жалобно:
— Положительно голова кружится. Пойду скорее к доктору.
Младший механик вполголоса заговорил с чиф-инженером, горячо доказывая ему всю нелепость военного воздействия на нижнюю команду.
Главный инженер сипло спорил. Кочегары и угольщики в ожидании конца дипломатических переговоров, бездействуя, стояли перед котлами.
— Дураки мы, ребята: боролись с тайфуном!.. Зачем? Чего нам терять?… Жизнь?… А на кой она черт такая! — намеренно громко сказал ирландец.
— В брюхе акулы спокойнее, — вздохнул Ким.
— Не плачьте, парни, — утешил их Шорти, лукаво поглядывая на матросов, — дело можно поправить. Я тоже хороший механик: котлы моментом взорвутся.
Матросы и боцман переглянулись. Возможность взлететь на воздух и успокоиться потом в брюхе акулы им явно не нравилась.
— Бросьте ребята. Разве мы не такие же подневольные рабочие? Вы у котлов, мы на палубе… Чего же нам делить? — сказал молодой черноглазый матрос, миролюбиво протягивая Шорти коробочку с папиросами.
Боцман оглянулся на инженеров. Те громко спорили.
— Как вам угодно, сэр, но подобной стратегией вы ничего не добьетесь, — говорил сухо Торгут. — Нельзя людей ставить ниже животных. Даже верблюд кусает погонщика, если тот его мучит. Эти ребята буквально спасли корабль.
Чиф-инженер раздраженно поморщился.
— По-вашему, во всем виноват мистер Беренс?
— Конечно… и если дело дойдет до суда, я подтвержу это в консульстве.
Он показал быстрым движением на манометр и, снизив тон, продолжал:
— Вы понимаете: пар упал, машина почти не работает… Если не сговориться с командой, корабль остановится. Эти люди ведут корабль!
Чиф-инженер пнул ногой дверку.
— Черт с ними, сговаривайтесь!.. В первом же американском порту я их всех выгоню к дьяволу, — пробормотал он, скрываясь в кубрике.
Торгут проворно слез вниз.
— Вы, чистота корабельная, — обратился он с легким пренебрежением к боцману и матросам, — чего еще ждете? Марш наверх за начальником, пока эти парни не почернили вас углем!
Матросы обрадованно полезли назад на палубу. Кочегары и угольщики заулыбались.
— Никак опять наступление, — с притворным испугом проговорил Шорти. — Сдавай, ребята, оружие: третий механик приказ от чифа несет.
Торгут остерегающе показал на манометр.
— Ладно, мальцы, шутки после. Топки скоро погаснут. Давай шуровать.
Янг-Чен торопливо схватил лопату.
— Хо!.. Моя работай, тюан, — сказал он с готовностью.
Бертье остановил его за плечо, нажав всей тяжестью богатырской ладони.
— Постой, Янг-Чен. Узнай прежде мирные условия. Приняты наши требования? Нет?
Механик улыбнулся.
— Могу обещать одно, — сказал он серьезно. — Если второй инженер не будет уволен, я сам уйду с корабля и всем, кто захочет уйти отсюда, гарантирую работу на новом судне. У меня в Сиэтле знакомство большое. На мели не останемся.
— Мир заключен, начинай шуровать! — весело крикнул Шорти, передавая резак корейцу. Ким распахнул дверцу топки.
— Живо! Поднять пар! — метнулся за ним француз.
— Угля! — крикнул Янг-Чен.
— Везу угля, — разом откликнулись негр и ирландец, подталкивая вагонетки к шахте.
Ярцев и Наль, не начиная работать, подошли вместе к младшему механику.
— Тедди Бридж ранен в голову, — сказал Ярцев. — Разрешите перенести его в кубрик на койку, он совершенно не может двигаться.
Механик посмотрел на часы.
— Идите, ребята. Справимся здесь без вас. Через пятнадцать минут придет смена.
Он молодо выпрямился и закричал бодро:
— Давай, давай шуровать!.. Гарантирую выход на берег и по двадцать долларов аванса!.. Завтра будем в Японии.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В крупных японских городах, на окраинах, можно увидеть узкие длинные дома, разделенные на крохотные квартиры в две и даже одну комнату, где живут рабочие и малоимущие из мелкой буржуазии. Эти жилища для бедняков носят названия нагая. Большинство из них — одноэтажные, с выходами на улицу, но изредка, для семейств более зажиточных, предприниматели сооружают постройки в два этажа, где каждая квартира имеет свой мезонин.
Светлоокрашенный дом на Юраку-чо был, в сущности, таким же нагая для бедняков, но не японских, а европейских и потому с бамбуковой и соломенной мебелью и более плотными внутренними стенами. Дом разделялся на две половины с отдельными выходами. В одной из них поселились Ярцев и Наль Сенузи.
Благодаря корабельным карточкам им удалось сойти беспрепятственно в Иокогаме, якобы для гулянки в порту. Здесь все трое сели на электрический поезд и через час уже были в Токио, где Ярцев работал когда-то в американско-японской фирме и рассчитывал теперь на поддержку старых друзей.
Эрна чувствовала себя плохо. Ее пришлось поместить в больницу. Ранение в голову вызвало острое нервное расстройство, грозившее осложнениями.
За это время Ярцев успел разыскать своего старого друга профессора Таками и по его рекомендации устроился личным секретарем директора «Общества изучения Запада». Наля, как знающего японский и русский языки, приняли туда тоже в качестве переводчика издательства.
Редакция и главная контора «Общества изучения Запада» помещались в большом двухэтажном доме, где при помощи раздвижных тонких стен, а где надо и ширм, директор нагородил всевозможные кабинеты, отделы и отделения, создав этим видимость мощного предприятия. Полновластным хозяином предприятия являлся издатель Имада — узкогрудый, изящный японец с северной белой кожей и беспокойными глазами. Кабинет его был отделан и обставлен по-европейски, с претензией на, роскошь. Вдоль стен возвышались зеркальные книжные шкафы. Перед огромным венецианским окном стоял письменный стол с блестящими инкрустациями, а напротив, около стены, обитый зеленым сукном стол попроще, предназначенный для личного секретаря.
При разговорах с клиентами директор старался держаться с преувеличенной важностью, желая придать своей хрупкой фигуре и моложавому безволосому лицу внушительную солидность. Рекламная сторона дела была поставлена так умело, что, если бы Имада, ущемленный мировым кризисом, не запутался в рыбных и лесных спекуляциях, «Общество изучения Запада» с его энергичным издательским аппаратом могло бы расти и шириться безболезненно, питаясь в нужные моменты заемными капиталами из банков…
Когда спекуляции не удались, Имада решил использовать «Общество изучения Запада» в качестве якоря спасения, сыграв на последних событиях в Китае и растущем влиянии военной клики. Советский отдел занял теперь в «Обществе» первое место. Остальные иностранные отделы совершенно заглохли. Книги переводились и издавались чаще всего русские. Имада настойчиво и умело старался создать вокруг себя мнение, что он как глава «Общества изучения Запада» знает все тайны и слабости красной России, может быть, даже чуточку больше, чем сам военный министр. В целях рекламы и пуффа он посадил в кабинет секретаря-европейца, говорящего по-английски и по-русски, но ни слова не понимающего по-японски. Это казалось ему внушительным и удобным.
