Юлия Иванова - Дремучие двери. Том I
«Стоит только оглянуться вокруг себя, чтобы ужаснуться перед той заразой, которую, не говоря уже о фабриках и заводах, служащих нашей же роскоши, мы прямо, непосредственно своей роскошной жизнью в городе разносим между теми самыми людьми, которым мы потом хотим помогать. /Свидетель Лев Толстой/ И далее он же: «Я весь расслабленный, ни на что не годный паразит, который может только существовать при самых исключительных условиях, который может существовать только тогда, когда тысячи людей будут трудиться на поддержание этой никому не нужной жизни…
… Каким образом может человек, считающий себя — не говорю уже христианином, не говорю образованным или гуманным человеком, но просто человек, не лишённый совершенно рассудка и совести, жить так, чтобы, не принимая участия в борьбе за жизнь всего человечества, только поглощать труды борющихся за жизнь людей и своими требованиями увеличивать труд борющихся и число гибнущих в этой борьбе? А такими людьми полон наш так называемый христианский и образованный мир. Мало того, что такими людьми полон наш мир, — идеал людей нашего христианского образованного мира есть приобретение наибольшего состояния, т. е. возможности освобождения себя от борьбы за жизнь и наибольшего пользования трудом гибнущих в этой борьбе братьев…
…Как ни стараемся мы скрыть от себя простую, самую очевидную опасность истощения терпения тех людей, которых мы душим, как ни стараемся мы противодействовать этой опасности всякими обманами, насилиями, задабриваниями, опасность эта растет с каждым днём, с каждым часом и давно уже угрожает нам, а теперь назрела так, что мы чуть держимся в своей лодочке над бушующим уже и заливающим нас морем, которое вот-вот гневно поглотит и пожрёт нас. Рабочая революция с ужасом разрушений и убийств не только грозит нам, но мы на ней живём уже лет 30 и только пока, кое-как разными хитростями на время отсрочиваем её взрыв… Давящие народ классы, кроме царя, не имеют теперь в глазах нашего народа никакого оправдания; они держатся все в своём положении только насилием, хитростью и оппортунизмом, т. е. ловкостью, но ненависть в худших представителях народа и презрение к нам в лучших растут с каждым годом…
…Собственность в наше время есть и источник страданий людей, имеющих или лишенных её, и опасности за столкновение между имеющими избыток её и лишёнными её.
Банкиры, торговцы, фабриканты, землевладельцы трудятся, хитрят, мучаются и мучают из-за собственности; чиновники, ремесленники, землевладельцы бьются, обманывают, угнетают, страдают из-за собственности, суды, полиция охраняют собственность. Собственность есть корень зла; распределением, обеспечением собственности занят почти весь мир».
Средь мира дольнего для сердца вольного есть два пути.
Одна просторная — дорога торная, страстей раба,
По ней громадная, к соблазну жадная идёт толпа.
О жизни искренней, о цели выспренней там мысль смешна.
Кипит там вечная, бесчеловечная вражда-война.
За блага бренные…
Там души пленные полны греха.
На вид блестящая, там жизнь мертвящая к добру глуха.
Другая тесная, дорога честная, по ней идут
Лишь души сильные, любвеобильные, на бой, на труд.
За обойдённого, за угнетённого стань в их ряды.
Иди к униженным, иди к обиженным — там нужен ты…
/Свидетель Некрасов/
«Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». /Мф. 7, 13–14/ — Как говорится, комментарии излишни, — сказал AX, — Свидетельствуют лучшие люди России. Можно сказать, её честь и совесть…
— Протестую, — прошипел AT, — Лев Толстой отлучён от церкви…
— Он отлучён за выступления против церковных догматов и таинств, а не за социальную проповедь. Кстати, к началу прошлого века произошёл раскол. Духовные течения делались всё более равнодушными к социальной теме, а социальные — к духовным. Что тоже явилось одной из причин революции. Вот, что писал граф: «Все можно простить, но не извращение тех высших истин, до которых с таким трудом дошло человечество…
Жизнь наша господская до того безобразна, что мы не можем радоваться даже рождению наших детей. Рождаются не слуги людям, а враги их, дармоеды. Все вероятия, что они будут такими…
Мы, богатые классы, разоряем рабочих, держим их в грубом непрестанном труде, пользуясь досугом и роскошью. Мы не даём им, задавленным трудом, возможности произвести духовный цвет и плод жизни: ни поэзии, ни науки, ни религии. Мы всё это берёмся давать им и даём ложную поэзию…
Какой ужасный грех. Если бы только мы не высасывали их до дна, они бы проявили и поэзию, и науку, и учение о жизни».
— Что, кстати, успешно доказало государство Иосифа. Но об этом — в следующей части. А неизбежность революции предсказана самим Господом:
«Горе городу нечистому и осквернённому, притеснителю! Не слушает голоса, не принимает наставления, на Господа не уповает, к Богу своему не приближается; Князья его посреди него — рыкающие львы, судьи его — вечерние волки, хищники, не оставляющие до утра ни одной кости.
Пророки его — люди легкомысленные, вероломные, священники его оскверняют святыню, попирают закон». /Софон. 3,1/
«Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим — надолго ли? И обременяет себя залогами.
НЕ ВОССТАНУТ ЛИ ВНЕЗАПНО ТЕ. КОТОРЫЕ БУДУТ ТЕРЗАТЬ ТЕБЯ, И НЕ ПОДНИМУТСЯ ЛИ ПРОТИВ ТЕБЯ ГРАБИТЕЛИ, — И ТЫ ДОСТАНЕШЬСЯ ИМ НА РАСХИЩЕНИЕ?» /Авв. 2,6/
— Что ты, Позитив, собственно говоря, пытаешься доказать? Что отступничество обвиняемого…
— Было не отступничеством, а поиском Истины среди моря лжи. Ибо понятие «Святая Русь» в девятнадцатом — начале двадцатого веков вовсе не соответствовало действительности по многочисленным свидетельствам её лучших представителей. А отец лжи — твой хозяин, Негатив. Назревал бунт не только против социальной несправедливости, но и чего-то несравненно более важного.
Вспомни формулу спасения в главе о Страшном Суде: накорми голодного, одень разутого, дай крышу над головой бездомному, утеши и ободри страждущего… И ещё — «Сказал также Христос ученикам Своим: невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтоб он соблазнил одного из малых сих». /Лк.17,1–2/ Не являлось ли несоответствие названия и сути великого православного государства соблазном для «малых сих», то есть подданных, когда государственная идеология утверждала одно, а «вписанный в сердце Закон», то есть совесть — другое?
— Государство не обязано никого спасать. Я, разумеется, про души.
— Понимаю, не маленький. Тогда смени вывеску, не вводи в заблуждение.
«Горе вам, книжники, лицемеры, фарисеи, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас.
Горе вам, вожди слепые, которые говорите: «если кто поклянется храмом, то ничего; а если кто поклянется золотом храма, то повинен».
Безумные и слепые! Что больше: золото или храм, освящающий золото? Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой нечистоты; змии, порождения ехиднины! Как убежите вы от осуждения в геенну?» /Мф. 23, 13–17, 25, 27, 33/
«И от всякого, кому много дано, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут, ОГОНЬ ПРИШЕЛ Я НИЗВЕСТЬ НА ЗЕМЛЮ И КАК ЖЕЛАЛ БЫ, ЧТОБЫ ОН УЖЕ ВОЗГОРЕЛСЯ!» /Лк. 12, 48–49/
— Ну, ты меня достал своими цитатами.
— Терпи, бес. Тогда поймёшь, что именно Писание, а не всякие безбожные манифесты привели нашего подсудимого в революцию. В заключение ещё стихи малоизвестного поэта. Попробуй угадать, чьи:
Когда герой, гонимый тьмою,
Вновь навестит свой скорбный край,
И в час ненастный над собою
Увидит солнце невзначай.
Тогда гнетущий сумрак бездны
Развеется в родном краю.
И сердцу голосом небесным
Подаст надежда весть свою.
Я знаю, что надежда эта
В моей душе навек чиста.
Стремится ввысь душа поэта —
И в сердце зреет красота.
Шёл он от дома к дому,
В двери чужие стучал.
Под старый дубовый пандури
Нехитрый мотив звучал.
В напеве его и в песне,
Как солнечный луч, чиста,
Жила великая правда —
Божественная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Будил одинокий напев.
Дремавший в потёмках пламень
Взметался выше дерев.
Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Вместо вина отраву
Налили в чашу ему.
Сказали ему: «Будь проклят!
Чашу испей до дна!..
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»
Поэту, певцу крестьянского труда князю Рафаэлу Эристави:
