Вячеслав Миронов - Война 2017. Мы не Рабы!
Поддержали, выпили. Хочет командир за это выпить, так зачем ему мешать-то?
Третий тост вы пили молча. За погибших. У нас, пока, тьфу, тьфу, тьфу, нет, и чтобы их никогда не было. Но много, кто сложил головы за Россию, за Родину в боях, в т. ч. и с оккупационными силами. Вот за всех, кто сражался за Родину и погиб, начиная с момента основания Руси мы и выпили. Не спеша, убрали мусор. Разошлись. Тихо, с интервалом в десять минут поднимались командиры наверх. Я пока было время разговаривал по делу.
Первым начал бандит:
— В город, да, и вообще в Россию, завезли огромную партию "Белого китайца". Я уже не считаю "экстази", ЛСД, "кокс" и прочую "кислоту".
— Так, мужик, говорю на русском, я не понимаю о чем ты. Из всего, что ты сказал, я слышал лишь про ЛСД как о наркотике.
— О том и толкую. "Белый китаец" — синтетический наркотик — фентанил. В десять тысяч раз сильнее героина. От него загибаются. Привыкание — стопроцентное. Остальное тоже наркота. И цены бросовые. Первая доза вообще бесплатная. Самолетами из Афгана и Китая завозят. В Западной Европе наркоманы вешаются, америкосы весь урожай в Россию бросили. Как тебе такая новость, командир? Без будущего Россию оставить хотят пидары.
— Наркоману кроме дозы ничего не нужно, ни России, ни Родины, ни родителей. Ситуация.
— Как-нибудь можно повлиять на это блядство?
— Пока нет. Братва кинулась в этот бизнес. Даже "правильные" пацаны и те занимаются.
— "Правильные" — это кто?
— Договаривались мы, что "дурью" и наркотой не занимается — западло. А тут, когда отдают в руки контейнер с дурью. Почти даром, так, смешные деньги. Ну, дальше — больше. Когда дети "сели" на иглу, то тут же предлагается за уже большие деньги родителям метадоновая терапия.
— Ты по-русски говори. Не понимаю я.
— Метадон — медицинский аналог героина. На Западе отказались от этого вида лечения, там это запрещено. А вот дерьма этого выпустили лет на триста вперед. Деньги большие вложены, вот его к нам и тащат.
— Интересная многоходовка. — Миненко потер подбородок — Во-первых выбивают из жизни молодое, самое репродуктивное население России — молодежь, сажают на игру. Во-вторых, транспортные расходы до России меньше, чем до Западной Европы, здесь он могут спокойно, бесконтрольно распространять отраву. Потерь нет, риски минимальны, значит, можно сбросить цену, в — третьих, фармацевты, те, что изготавливают этот самый аналог героина — метадон, тоже в прибыли. Одним ударом всех побивати. Хорошая многоходовка… Не один мозг думал. И наши бандиты тоже хороши… Дальше своего носа не видят. — Иван задумался, рассматривая на карте район аэропорта.
Поднял голову.
— Они таскают куда? На какой аэродром? Военный или гражданский. Они и там и там базируются.
— Не знаю.
— Давай рассуждать здраво. На военном базируются "вертушки" и "беспилотники", так?
— Так.
— Когда америкосы прибыли к нам, то транспортники садились у гражданских. Значит, по идее они там и должны продолжать. Как бы узнать, когда они снова притащат самолет отравы?
— Постараюсь. — Саша кивнул — Наши-то будут ждать. Чем ближе дата прибытия новой партии, тем больше суеты.
Потом он ушел. Остался из командиров Рашид.
— Спасибо, Рашид! Большое дело сделали. Не боишься? Думаю, что разведчики успели доложить командованию, что видели большое количеств совершающих намаз. Думаю, что пособники быстро просчитают ситуацию, и тебя, как самого авторитетного оппозиционера могут сдать фашистам. Считаю, что тебе следует уехать из города. Как думаешь? Потом вернешься.
— На все воля Аллаха. Я не могу сдать, предать своих людей. Они пошли за мной, а я в кусты. Знаешь, ты назвал нас всех офицерами, это приятно, что ты общается со мной как с равным.
— Так одно дело делаем. В русской армии всегда было много офицеров — мусульман, и ничего, вместе дрались в походах. И сейчас будем драться.
— Спасибо. Я остаюсь. — он пожал руку и вышел.
— Мужик. — уважительно протянул Миненко, копаясь в тех бумагах, что принесли командиры с поля боя — Вот уроды, не могут по-русски писать. Ты в английском что-нибудь смыслишь?
— Кроме как пошел на хрен — ничего.
— Вот и я тоже. Надо искать людей, которые понимают. — он выкладывал бумаги на стол.
Их можно было разделить четко на две категории. Первая — личные вещи убитых американских бойцов. Я стал перебирать их. Вот фото девушек, женщин, детишек. Нормальные люди. Вот кто-то жарит барбекю. Вот кто-то подбрасывает ребенка вверх. Оба заразительно смеются. Обычные люди с обычными заботами. Какого хрена к нам-то поперлись? Мне пришла в голову мысль.
— Ты когда-нибудь контрпропагандой занимался? А, Иван?
— Контрпропагандой? Это когда в мегафон немцы кричат: "Рюсский партизан, сдавайся!" А ему из леса в ответ: "Русские не сдаются, фашистская морда!" И очередь из автомата, чтобы, значит, не мешал водку трескать. Так?
— Примерно. — я кивнул.
— Не, не занимался. А, что? Судя по твоей хитрой морде, что-то замыслил. Но имей, ввиду, что кричать я в матюгальник не собираюсь.
— Вот, смотри, есть письма мертвых оккупантов. Что ты с ними сделаешь? Тем более, что ни бельмеса не понимаешь. Хранить — опасно, особой ценности они не представляют, если только не собираешься забросить к ним своего агента. Для выработки легенды, штрихом из легенды — пойдут.
— Как, что? В печку!
— Давай, напишем письмо и отправим родным и близким погибших.
— В Америку?
— Ага?
— Ты что, полковник, уху ел? Зачем?
— Америкосы — не русские. Они тут же в газеты побегут. А мы там выразим свои глубочайшие соболезнования, что мы не враги американскому народу, но, коль, ваш близкий человек пришел убивать нас, то мы убили его. Просим прощения, а также просим известить других людей, чтобы те не посылали в Россию своих сыновей, мы и их убьем тоже. Тогда пресса разовьет эту тему в самих Штатах. Они там любят свой звездно-полосатый флаг, только не любят, когда он покрывает гробы солдат.
— Полковник — ты сумасшедший! — в голосе Ивана сквозили нотки восхищения — Тебе надо было идти в контрразведку, мы такого мастера по запудриванию мозгов потеряли. Очень элегантно, цинично. И все в меру. Конечно, соболезнования — может, это и лишнее, но должно сработать. Надо также и насчет листовок подумать…
— Я бы не стал пока спешить. — я отрицательно покачал головой.
— На чем ты будешь их печатать? На принтере? Можно отследить, точно также, как и Интернет отметаю. Он контролируется. Людей подставим. Пока пусть сами придумывают. А вот с вербовкой новых людей надо подумать. Как ты к церкви относишься?
— Также как она ко мне.
— То есть?
— Да, никак не отношусь. Церковь отделена от государства. При Советской власти один из отделов КГБ курировал церковь. Но, знаешь, как ветераны рассказывали, это считалось такой грязной работой, на которую соглашались либо идиоты, либо чересчур умные, либо полные бездари. Шпионов там никогда не было, а все остальное — лабуда. Подчеркиваю, если ты забыл, что я из — военной контрразведки, а не из "театралов"!
— Один хрен — душегуб. — я махнул рукой.
— Ой, ой, кто бы говорил. Голубая кровь, белая кость. Кто собственноручно одним выстрелом двух фашистов завалил. И всему миру ядерной дубиной грозил, был готов по первому приказу пол-Америки стереть с карты. Помолчал бы.
— Ладно. — я отмахнулся, переговорить контрразведчика, пожалуй как и замполита, почти невозможно — Надо выходить на церковь. Как на союзника выходить. Во все времена церковь поднимала народ на защиту Родины. Начиная от татаро-монгольского ига, до последних войн. Правда, в последних они как-то по-хитрому держались, мол, вставайте, люди русские, но мы за единую страну и не против ни одной народности. Но тогда боролись с внутренним врагом, а сейчас — вот он вражина — импортного розлива. Надо попробовать.
— Надо, значит, попробуем. — Иван энергично тряхнул головой — Благо, что и прецедент уже был. Когда фашисты пришли, то в поселковой церкви местный поп провел проповедь, что пора спасать русскую землю и веру православную.
— И что?
— Да, ничего. Приехали из милиции, прямо из церкви забрали старика. Народ это дело просек, давай их камнями забрасывать. Но они же не одни явились, а в сопровождении американского эскорта. Те давай по людям стрелять. Мужики наши, кто берданки, а кто дедовский наган, тоже палить стали. Потом участковый пришел местный. Встал между своими коллегами и односельчанами. Вытащил священника. Сказал, что сам арестует. Забрал его к себе.
— Арестовал?
— Нет, конечно. Посидели у него дома, чайку попили, а потом отпустил. Милиция с американцами, церковь опечатала, службу запретила. Вот так.
— Поп-то живой?
— Не знаю. — он пожал плечами.
— Надо к нему съездить.
