Исай Лукодьянов - Очень далекий Тартесс (сборник)
— Не зарекайся, — вздохнул Дундул.
Карутан с ожесточением плюнул в бассейн, и тут как раз во двор вошел долгожданный Амбон.
— Хвала Нетону, почтенные, — бросил он, на ходу скидывая одежды, и полез в бассейн.
— Да хранит тебя Черный Бык, — вызывающе ответил Карутан.
Амбон, зажав ноздри и уши, с головой погрузился в воду. Фыркая, вылез на верхнюю ступень. Подскочил раб, обтер хозяина, подал сосуд с благовонием. Амбон понюхал и сказал, хлопая себя по жирной груди:
— Зачем пожаловали, почтенные?
Дундул с достоинством помолчал, прежде чем ответить. Уж очень зазнался Амбон с тех пор, как нашел дорожку в царский дворец. Ждать заставил, как будто должники пришли к нему просить отсрочки. Он, Дундул, ни в чем прежде не уступал Амбону — ни в кораблях, ни в богатстве. Но с тех нор, как посыпались на Амбона царские милости, разбогател он невиданно. Скупает корабли у купцов помельче, целые флотилии отправляет к Оловянным островам. Сам Павлидий благоволит к нему, ловчиле толстобрюхому…
Спокойно рассказал Дундул про наглость стражников.
— Зачем вы ходили к фокейскому кораблю? — сухо спросил Амбон.
— То есть как — зачем? — Карутан выбросил вперед руки, но Дундул дернул горячего купца за рукав.
— Мы ходили по торговому делу, почтенный Амбон, — сказал он. — Ты поставлен в нашем квартале старейшиной и должен защищать купцов. Если стражников не накажут, купцам житья не будет.
— Стражники несли службу, — сказал Амбон, болтая ногами в воде. — Им велено смотреть, чтоб возле фокейского корабля поменьше болталось посторонних…
— Это мы — посторонние на торговой пристани? — опять вскипел Карутан.
И опять уравновешенный Дундул остановил его.
— Послушай, сказал он, печально глядя на Амбона, — давай говорить как купец с купцом. Сам знаешь — заморской торговлей возвысился Тартесс. Нашими трудами, трудами наших отцов и дедов накоплены его богатства…
— Удивляюсь я тебе, — прервал Дундула Амбон. — Как будто не слушаешь ты глашатаев, что выкликают царскую мудрость. Сущность не в торговле. Сущность — в накоплении голубого серебра. Как ребенку, приходится тебе втолковывать.
У Дундула кадык заходил вверх вниз на тощей шее, лицо покрылось красными пятнами. Однако купец не дал волю гневу.
— Амбон, — продолжал он терпеливо. — Нехорошо стало в Тартессе. Ты что же — не видишь, что склады забиты оловом и медью, а торговать не с кем? Вспомни: фокейские корабли один за другим приплывали в Тартесс. А теперь? Мы поссорились с Гадиром, мы допустили, что Карфаген хочет отнять у нас морскую торговлю. Так дальше нельзя. Или мириться надо с Карфагеном, или идти на него войной.
— Ты, кажется, хочешь давать советы царю Аргантонию, Ослепительному? — высокомерно сказал Амбон.
— А что худого в добром совете? Было время, царь прислушивался к совету купцов. Мой дед сидел в совете старейшин…
— Ты, я вижу, недоволен, Дундул.
— Да, недоволен. Торговли нет, а когда приходит фокейский корабль, стражники не подпускают к нему честных купцов.
— И правильно. Нечего вам там делать. Я беру фокейский товар.
У Дундула и без того глаза были навыкате, а тут и вовсе вылезли из орбит.
— Это как же? — выкрикнул он. — Ты ведь фокейский товар не забрал, свой не дал, за руки при свидетелях с греком не брался — значит фокейский товар свободный! Кто больше платит, тот и забирает! Как же иначе?
— Ты недоволен, Дундул, а это значит, ты сомневаешься.
— Слушай, Амбон, я тебе не гончар какой-нибудь. Мы к тебе пришли требовать, чтоб стражники…
— Идите, идите, почтенные, — сказал Амбон, поднимаясь и принимая от раба тонкий хитон. — И не забудьте принести дары Нетону за доброту стражников.
— А может, Черному Быку? — закричал Карутан. — Смотрите-ка на этого сына Океана, так и лезет в блистательные!
— Не кричи, — поморщился Амбон. — Тебе не дано судить о высоком. Кошка цапле не подруга.
Но Карутана уже понесло. Замахал руками, затопал ногами.
— О высоком не суди, старым богам не молись, а дары велят возить в дворцовый храм и на Нетона и на Быка!
— Эй, за такие речи и на рудники можно…
— На рудники? — Дундул медленно надвинулся на Амбона. — Кого на рудники? Купца на рудники? Да ты… — Он задохнулся от злости. — Я во дворец тоже дорогу знаю, вот донесу, на чем ты разбогател! Самого царя обвешивал, двадцать повозок бараньего сала не додал для царского войска, жирный кот!
Амбон с яростным визгом вцепился в длинную дундулову бороду. Тут подскочил Карутан, ударил его по уху. Амбон взвыл, заорал:
— Эй, рабы!.. Бейте их, разбойников!
Из всех дверей повысовывались головы. Рабы, услыхав про разбойников, смотрели с опаской. А купцы между тем неуклюже лягались, сопели, размахивали кулаками. Карутан изловчился, попал ногой в толстое брюхо Амбона, тот плюхнулся в бассейн, взметнув фонтан брызг. Рабы кинулись вытаскивать хозяина, купцы, подобрав полы, побежали к выходу.
На пустынной, раскаленной солнцем улице Карутан остановился, спросил:
— Что делать будем?
— К Миликону, — прохрипел сквозь одышку Дундул.
— У вас купцы жалуются прямо по Гоголю: дескать, и на Антона берут, и на Онуфрия.
— Действительно. Но что поделаешь, с купцов всегда брали.
— И потом — драка, хватание за бороду, Амбон, как в старых фильмах, падает в бассейн. Не нравится мне это.
— И нам не нравится, когда дерутся. Но ведь мы пишем про торговцев салом и оловом, а не про Сафо фиалкокудрую…
— При чем тут Сафо? Вы и в предыдущей главе на пиру у Сапрония драку устроили. Не слишком ли много драк?
— Пожалуй, вы правы. Но учтите, что иберы, в том числе и тартесситы, были очень вспыльчивы.
— В общем, ваши недовольные купцы не вызывают у меня симпатии, хотя, быть может, с исторической точки зрения их требования справедливы. По-моему, они просто завидуют преуспевающему Амбону.
— Ну конечно, они не бунтари, а торговцы.
— Вот именно. Предложи им титул блистательного — они бы сразу перестали брюзжать на новые порядки в Тартессе.
9. ЗАБОТЫ ВЕРХОВНОГО КАЗНАЧЕЯ
Подле моста через протоку, что отделяла квартал моряков от квартала оружейников, Миликон велел рабам остановиться. Он откинул полог, внимательно осмотрелся.
По кривой улочке в облаке пыли медленно ехали несколько всадников в желтом. Один из них, выпучив глаза, дул в глиняную трубу. На рев трубы сбегался народ. Останавливались рабы, опуская на землю поклажу. Из продымленных мастерских выходили мокрые полуголые ремесленники — после адского полыхания горнов знойное тартесское солнце казалось им не жарче лучины. Женщины в темных одеждах сбивались в кучки, бойко тараторили.
Труба смолкла. Бритый глашатай, потрясая палкой, начал выкрикивать:
— Слушайте, тартесситы! Слушайте и запоминайте мудрое изречение нашего царя Аргантония, Ослепительного!
И он произнес нараспев:
— Сущность не в рыбе иль мясе к обеду.
Славить молитвою царское имя,
Царскую волю исполнить — вот сущность!
Глашатай выкрикнул изречение еще и еще, потом, желая убедиться, хорошо ли оно уложилось в этих нечесаных головах, ткнул палкой в пожилого сутулого ремесленника:
Эй, кривоногий, ну-ка повтори то, что я сказал!
Тот выплюнул жвачку, хрипло ответил:
— Это… рыбы, значит, поменьше жрать. А мяса… это… мы его и не видим…
— Правильно, — кивнул глашатай. — Не в рыбе сущность, а в величии Ослепительного. Разойдись!
И он поехал дальше во главе отряда.
Миликон плотно задернул полог, откинулся на подушки. Он слышал, как неспешно протопали мимо всадники, как они переговаривались:
— Одно только и запомнил — рыбы поменьше жрать.
— Разве такому втемяшишь сущность?
— Это чьи же здесь носилки?
— Из блистательных кто, должно быть.
— За девкой, наверно, приехал. У оружейников жены знаешь какие?
— Зна-аю. Тронешь ее — обожжешься!
Действительно, обнаглели павлидиевы стражники, подумал Миликон. От безнаказанности обнаглели, от сытной пищи. Он вспомнил купцов, которые вчера приходили жаловаться. Он их утешил, пообещал, что скоро они получат возможность широко торговать, как в прежние времена. А пока что посоветовал сидеть дома и ждать. Да, пусть ожидают. Теперь будет действовать он, Миликон.
Грубый хохот стражников удалился, стих. Миликон выглянул: улочка была пуста. Он слез с носилок, велел рабам ждать, а сам быстро перешел протоку по шатким мосткам и направился к зарослям камыша. Здесь, на низком берегу Бетиса, стояла канатная мастерская купца Эзула.
Эзул встретил высокого гостя на пороге. Засуетился, заблестел влажным голым черепом, собрался было пасть ниц, но Миликон остановил его. Морщась от болотной вони, прошел в убогую каморку за мастерской. Эзул мелко семенил следом.
