Валерий Елманов - Сокол против кречета
В этом случае тоже все сходилось. Попробуй-ка собрать в этой глуши войско. Умучаешься. А сколько времени дорога займет? Половины пути не пройдешь, как суровый батька на пути объявится, а у него шлепком по попке не отделаешься.
Вот все это и предстояло выяснить наверняка, памятуя, что Чингисхан, очевидно желая утешить Джучи, подарил ему право покорить все земли, лежащие западнее его владений, то есть половецкие степи, Волжскую Булгарию, Русь, ну и прочую мелочь, вроде Европы.
Прояснилось это довольно-таки быстро, но, к сожалению, далеко не лучшим образом. Послы, вернувшиеся из Сыгнака, только смущенно разводили руками. Надменный Джучи даже не стал с ними разговаривать, заявив, что он может принять только самого хана Константина, да и то лишь с веревкой на шее[35].
Текст грамотки, привезенной ими, гласил то же самое: «Если ты подчинишься, то обретешь доброжелательство и покой. Если же посмеешь поднять на своего хана меч, то лишь бог всевечный знает, что тогда с тобой будет».
Правда, внизу был оттиск синей, а не красной печати[36]. Ну что ж. Как говорится, и на том спасибо. Следовательно, верной причиной размолвки отца с сыном оставалось признать третью. Жаль, конечно, но что уж тут поделаешь.
Вопреки ожиданию послов, несколько опасавшихся реакции государя на это унизительное изгнание и на оскорбительный текст грамотки, весь гнев Константина обрушился на высокомерного Джучи. Сурово подняв вверх руку, царь громогласно, в присутствии всего своего Малого совета, пообещал, что не пройдет и года, как кара божья непременно обрушится на того, кто осмелился так пренебрежительно разговаривать с его посланниками.
Некоторые из присутствующих отнеслись к этому проклятию скептически, решив, что тут царь, несомненно, перебрал, тем более что, по рассказам тех же послов, Джучи был в самом соку – лет сорок, не больше, да и здоровье у него крепкое, лучше не пожелаешь.
Когда же через два года заезжие купцы привезли на Русь весть о том, что старшего сына Чингис-хана больше нет на свете, Константин напомнил усомнившимся о своем проклятии:
– Выходит, дошли мои слова до всевышнего. Милосерден господь к нам, грешным, но и его терпению наступает конец. Но Джучи сам виноват – негоже посланников божьего помазанника в шею со двора прогонять.
Никто не проронил ни слова, лишь простодушный Добрыня Златой пояс изумленно крякнул, выражая общую реакцию присутствующих.
Позже всех прибыло третье посольство. На обратном пути их дважды грабили, невзирая на охранные грамоты, на которые местному разбойному люду было ровным счетом наплевать, равно как и на самого Джагатая.
Затем, в довершение всех бед, они еще и заблудились в горах, спасаясь от преследования очередной бандитской шайки, и лишь чудо спасло их от смерти.
Помогала золотая пайцза с изображением кречета, извлекаемая в самые критические моменты, наступавшие у них трижды, потому что преодолев горный перевал, они тут же оказались лицом к лицу с воинами Чагатая, настроенными весьма и весьма решительно. А потом люди второго Чингизова сына еще раз повстречались на их пути. И еще…
По прибытию все послы разом бухнулись в ноги государю, благодаря его за маленькую золотую пластинку, которая не раз уберегала их от неминуемой гибели, а сам Константин вспомнил добрым словом купца Ибн аль-Рашида, у которого он ее добыл, и спецназовцев Званко и Жданко, с чьей невинной шалости и началась та давняя история[37].
Но царь напрасно надеялся на то, что хоть третье посольство привезет что-то утешительное. Им также не удалось добиться успеха. Джагатай не собирался вести какие бы то ни было переговоры за спиной отца. Мало того, он еще напомнил русичам про убийство монгольских послов в Киеве.
Чингисхан не зря именно его назначил хранителем Ясы. Джагатаю, склонному к откровенному садизму, доставляло несказанное удовольствие судить своих же людей по ее суровым законам и девять десятых из них обрекать на мучительную смерть.
Правда, справедливости ради надо заметить, что если Яса в отношении какого-либо поступка говорила иное, то Джагатай поступал честно. С теми же русскими послами едва не приключился казус, когда они у себя на подворье «неправильно» зарезали барана, а кто-то, увидевший столь вопиющее нарушение, поторопился донести об этом, рассчитывая на неплохую мзду[38].
Разбирательство длилось целый день. Лишь к вечеру Джагатай пришел к выводу, что послы совершили это по причине незнания, а потому к ним надлежит применить иное положение Ясы. Короче говоря, бояре отделались испугом, хотя и не сказать, что легким.
А потом пришел черед Ожига. Забрали его из Каракорума аж через пять лет – раньше никак не получалось. Но в качестве компенсации Константин заверил парня, что самолично станет его сватом. Пусть Берестяница попробует устоять, когда к ней пожалует сам государь с нарядным рушником, перекинутым через плечо. Однако вначале надлежит сделать дело, а уж потом царь отпустит его до самого лета.
Вдохновившись такой радужной перспективой, Ожиг без умолку трещал целых три дня, поясняя и растолковывая сведения, занесенные мелким бисерным почерком на бумажные листы.
– А вот тут ты пишешь, что Темуге-отчигин трусоват, хотя и жаждет власти. Почему так решил? – следовал вопрос Константина.
– А сыны Джочи-Хасара довольны таким разделом? – это уже спрашивал боярин Коловрат.
Едва успев ответить, Ожиг получал еще один вопрос, опять от царя, затем еще, следовавший от молодого, но дородного боярина по имени Любомир, затем еще… Словом, дней пять он вертелся, как карась на сковороде, аж упарился.
Правда, государь не обманул, сосватал Берестя-ницу, как и обещал.
– А я и без царя согласная была, – тихонько шепнула ему на ухо смущенная невеста, отчего Ожиг еще больше возликовал, купаясь в потоке счастья.
Медовый месяц длился у Ожига целых полгода – и здесь Константин сдержал свое слово, а потом вновь последовало дальнее путешествие в составе очередного посольства, правда, на сей раз уже первым помощником у возглавлявшего его боярина Липня. Потом было еще одно, затем еще, на которое Ожиг ехал уже в чине боярина, но ощутимых результатов по-прежнему не было, да и не могли они проявиться вот так сразу.
После того как клин вбивается в трещину и поливается водой, нужно время, чтобы разбухшее дерево углубило раскол в каменной глыбе. Иной раз на это хватает часов, а подчас мало и суток.
Но то простой камень. Для гранитной плиты монгольской державы нужны были годы и годы. Во всяком случае, один вывод напрашивался сам собой – пока Угедей жив, все прочие будут ходить под ним и раскола ждать глупо. А вот когда его не станет – тут уже как посмотреть.
Очень ограниченное число людей знало, что клинышки, вбитые Ожигом, ко времени смерти Угедея непременно дозреют. Надо только дождаться кончины третьего сына Чингисхана. Остальные же знали иное. Государь просто так боярскую шапку никому не вручает. Раз дал, значит – по заслугам.
Ожиг и впрямь ее заслужил, потому что сделал все, что было в его силах, выполняя задачу Константина – пока Угедей жив, оттянуть падение империи чжурчженей. Пусть каан обращает поменьше внимания на север и гораздо больше – на юг, а также на запад.
Рассказы боярина Ожига Станятовича о неисчислимых сокровищах индийских государей так вскружили голову приближенным великого каана, да и ему самому, что Угедей, оторвав от боевых действий в империи Цзинь несколько туменов, направил их на Делийский султанат, тем более что путь туда был не нов. В свое время, сразу после разгрома основных войск государства хорезмшахов, там уже побывали воины Чингисхана, дойдя до Мультана, Лахора и Пешавара.
Однако правитель Кашмира Раджадева, вовремя предупрежденный купцами и тоже не без участия Константина, и владыка Делийского султаната Илтутмиш сумели оказать достойное сопротивление. Первые два тумена нашли свою бесславную кончину в Хайберском проходе, ведущем из Кабула к Пешавару. Следующие два – чуть дальше, в междуречье Чинаба и Джелама, еще на подходе к древнему Лахору, который, по преданию, основал сам легендарный Лох – сын Рама Чандры, чьи подвиги воспевались в «Рамаяне»[39].
Лишь третья по счету экспедиция сумела взять Лахор, Мультан, Нагаркот и Дибалпур, расположившись на самом южном притоке Инда Сатледже и готовясь к решающему прыжку на Дели и города, стоящие в верховьях Ганга. Но тут пошел сезон дождей, в стане завоевателей начались эпидемии, из-за чего монголам вновь пришлось отступить.
Благодаря всему этому падение империи Цзинь было несколько отсрочено, чего и добивался Константин, зная, что, пока она не рухнула, Угедей никогда не даст свои войска в помощь сынам Джучи.
Однако, несмотря на весь титанический труд и отвлечение части сил каана монголов, прогнившее северо-китайское государство все равно погибло и теперь было неизвестно, чего ждать от Угедея, но вдруг, как подарок судьбы – мир с Бату, который заключался не просто по согласию хана, но и по его инициативе. Ну как тут не радоваться, как не веселиться.
