Григорий Рожков - Американец. Неравный бой
Все разбежались по своим делам-приказам, даже санитар, закончив перевязку, еще раз попросил меня как можно скорее добраться до медпункта и отправился восвояси. Первое желание, посетившее меня в минуту покоя, – отмыть руки от крови. Все вроде уже отмылись, а товарищ Пауэлл тормозит.
– Серый, где вы руки мыли? – На улице тоже спокойствие, даже странно это. Довольно тихо, лишь в небе гудят запоздавшие советские истребители да где-то вдалеке на юге грохочет канонада. Брат сидел у выхода из райисполкома и усердно оттирал окуляры оптического прицела своей винтовки от пыли. Остановившись на миг, я подивился занимательной картине – некогда красивое белое здание сейчас наполовину разрушено, и почти на самом стыке груды развалин и уцелевшей части здания стоит скамья, на которой восседает преспокойный солдат, увлеченно чистящий свое оружие. – И пусть весь мир подождет… Ну, точно ведь!..
– А? Чего? Руки мы мыли вот там. Видишь дом на той стороне улицы? За ним колодец, – встряхнув головой, отозвался брат. – И чего ты там? Кто подождет? – Озадаченный вид чумазого пограничника оказался в ту секунду ну столь комичным, что не засмеяться было сложно. – Чего ржешь?
– Ха-ха… Фух… Отпустило меня наконец, вот и ржу. – Серый серьезно кивнул. – А Юрец где?
– Он в том доме, ну за которым колодец, репродуктор нашел, починить пытается, – злорадно ухмыльнулся Серый.
– Ты же технарь, чего ему не помогаешь?
– А на фига? – удивленно пожал он плечами. – Там и розетку вдребезги разнесло, и саму тарелку раскурочило. Возни больно много, и чего такого я по этому радио услышу? Песни местные меня мало вдохновляют, партийные речи – еще меньше. Поэтому – на фиг репродуктор. – Лень вкупе с логикой – страшная штука.
– Ну ты и лентяй.
– Я – снайпер.
– Тогда поднимись на второй этаж, снайпер, и следи за дорогой. Тут охраны маловато, любой боец на счету. Я скоро вернусь. – Смена тона подействовала, брат не мешкая собрался и пошел в здание.
Юра, как и говорил Серый, увлеченно чинил поврежденный репродуктор, не обращая внимания на заинтересованные взгляды двоих красноармейцев. Пока мыл руки ледяной водой из колодца, удалось оглядеться – приятный такой, уютный дворик, окруженный четырьмя домами. Посреди двора деревянный стол и скамейки. За таким всегда собираются местные азартные игроки в домино или картишки. В дальнем конце двора стоит пара покосившихся столбов с натянутой между ними бельевой веревкой. Под окнами одного из домов маленькая цветочная клумба, огороженная символическим заборчиком. И все это так непривычно пусто, безжизненно… Проклятая война.
Смурые мысли улетучились, когда красноармейцы решились завести беседу с сержантом-пограничником:
– А что, товарищ старший сержант, почините тарелку? – поинтересовался худой, как спичка, ефрейтор. Мешковатая форма явно не по размеру болталась на сутулой фигуре, словно тряпье на огородном пугале.
– Может быть… – неопределенно пробубнил Иванов.
– Здорово, товарищ старший сержант! Может, о нашем подвиге сейчас на всю нашу необъятную Родину товарищ Левитан рассказывает… – одухотворенно, с придыханием произнес второй боец, то и дело поправляя коротковатую гимнастерку. Вот надо же какая идеальная противоположность первому! Круглый словно колобок, щеки как у хомяка – со спины видно, необъятное пузо перетянуто ремнем, как удавкой, так и кажется – сейчас вся масса вывалится в одну сторону.
– Не думаю… – иронично ухмыльнулся сержант.
– Да! Чего ты городишь, товарищ Люлькин? – Оп-па! Пузатый и круглолицый по фамилии Люлькин? Да это же Лелек собственной персоной! А тощий – Болек! Х-ха! – Кто тебе по радио будет о секретной операции рассказывать? – Ой, умора, наше спонтанное и крайне безумное приключение операцией-то назвать сложно, а уж секретной операцией…
– Не могу не согласиться! Действия в глубоком тылу противника крупным механизированным соединением – это, я вам скажу, не в тапки… не на границе оборону держать!..
– Скажу даже больше… – Тощий перешел на заговорщический тон. – О подобных операциях лишний раз даже вслух говорить не стоит! – Красноармейцы подобрались, стали озираться по сторонам и, конечно, обнаружили меня, бессовестно улыбающегося на грани гомерического хохота над их ходом мыслей. Солдаты покраснели, заерзали, а я все улыбаюсь, еле сдерживаю смех и смотрю, как в приступе беззвучного хохота содрогается Юра.
– Идите на позиции, бойцы… Ох-ха-ха!.. И благодарю за службу! Храните тайну операции как зеницу ока!.. – кое-как собрался с духом Иванов. Красноармейцы ушли, а мы с другом впали в дурную прострацию и еще с минуту ржали как кони. – Не, ты слышал? А? Ха-ха-ха! Секретная операция… Ох, м-мать!..
– Дай волю людскому разуму – и не такие «тайны» узнаешь!.. Фу-у-ух… М-да, ну и дела… Ладно, посмеялись и хорош… Ты там с тарелкой чего удумал?
– Захотелось сводки послушать… Это ты всю дорогу на связи сидишь, командир, а мы, обычные сержанты, – гордо протянул Юра, – сидим в окопе, света белого не видим и не слышим. Может, мировая революция грянула да Гитлера на радостях под Бранденбургскими воротами повесили? Иль, может, мне звание Героя присвоили? А я и не знаю!
– Ой, ой! Геройский сержант мировой революции!.. Тебе по факту и не треба свет-то видеть, тебе что командир скажет, то и делай. А с игрушками балуйся в свободное время.
– Грубо, товарищ первый лейтенант, – с обидой пробубнил Юра, вновь обратив свой взгляд на репродуктор.
– Ну уж извини, Юр, как есть, и обижаться не на что. Тут истина такая – подчиненным, а уж тем более младшим командирам, много знать не положено. Не мной придумано – и не мне это отменять… Я это тебе просто объясняю и в укор не ставлю, но кто другой, к примеру, старлей Томилов или особист Вадер, тебя бы уже за раздолбайство и занятие ерундой в зоне боевых действий в лучшем случае в погреб затолкали, а потом и под трибунал… Про худший вариант говорить не стану. Сам должен соображать.
– Ты краски не сгущай… Ты же сам сказал, что ничего с нами не будет, пока ты рядом?
– А вот не будет меня – что и как делать станешь? – Друг стушевался, призадумался. – Не знаешь. По себе скажу – чтобы жить в этом мире, надо все время учиться, слушать, запоминать. И в армии служить тоже надо учиться. Здесь все другое, не такое, как мы привыкли. Сам по себе долго не побегаешь…
– Да понял я, понял. Ты прав. Демократия закончилась, при коммунизме живем. Ха! Сейчас-то можно чуток побаловаться? – И тычет пальцем в репродуктор.
– Отчего же нельзя? Чини. Политическую осведомленность надо подымать, товарищ старший сержант! Свежие вести послушаем, коль починишь. Погоди, радио ведь проводное? А сеть, думаешь, цела?
– Цела вроде бы. Видишь провода? – Над головой от столба к столбу куда-то на восток тянулась линия. – Это радио. Насколько видно – проводка и столбы целы. Кстати, а ты чего со старшим лейтенантом не отправился?
– Да-а-а, не могу я по штабам сидеть. Мне легче на поле боя командовать, а не по карте фишки двигать. Опыта маловато… А у Томилова талант, это я тебе с уверенностью говорю. Так что пусть старлей покомандует, мне совсем не жалко.
– Самоустранился? – ехидно поинтересовался друг.
– Считай что так. – Нарисовавшаяся тема беседы мне не понравилась. Нечего обсуждать мои собственные решения. – А чего в других домах не поищешь тарелку?
– Нету тарелок, все с корнями вырвано. Это, по крайней мере, в близлежащих строениях. А далеко ходить приказ не позволяет, товарищ командир, – подпустил шпильку Юрец. – Во-о-от так! Готово! Давай прикрутим провода.
Репродуктор дурным голосом захрипел, Иванов, скривившись, что-то поправил, и довольно чистым голосом легендарного Левитана радио заговорило:
– …Красноармеец товарищ Филин обнаружил замаскированное германское орудие. Бесстрашный боец незаметно подполз к вражескому орудию и несколькими гранатами уничтожил его вместе с расчетом. На взрывы прибежала группа фашистов. Они окружили смельчака-красноармейца и хотели захватить его живым в плен. Вовремя подоспевшие американские пехотинцы-разведчики успели спасти героя-красноармейца…
– Ишь ты… – пораженно покачал головой Юра.
– Чего оно опять хрипит? Ничего не слышно же! – возмутился я, когда тарелка отвратно завыла.
– …бою ефрейтор Энского стрелкового полка Квашин. Под сильным обстрелом он порвал связь противника. При отходе роты из боя Квашин метким пулеметным огнем сдержал натиск фашистов. Последним оставив место боя, бесстрашный ефрейтор вынес на себе раненого командира роты лейтенанта… – Вновь помехи и попытки исправить проблему.
– …дня наши войска на Рижском и Полоцком направлениях продолжали отход на подготовленные для обороны позиции, задерживаясь для боя на промежуточных рубежах… Боевые действия наших войск на этих направлениях носили характер ожесточенных столкновений. На отдельных направлениях и участках наши части переходили в контратаки, нанося противнику существенный урон. На Ровенском и Тернопольском направлениях день прошел в упорных и напряженных боях. Противник на этих направлениях ввел в бой крупные танковые соединения в стремлении прорваться через наше расположение, но действиями наших войск все попытки противника прорваться были пресечены с большими для него…
