Алексей Федорочев - Начало (СИ)
— И зачем они крутились?
— Да все затем же. Искали тебя.
— …?
Просто какое-то шоу "Найди меня" имени меня…
— А вообще, Егор, ты поступил глупо. Я тебя не осуждаю, сам бы наверно испугался. Только есть ведь люди, которым ты и твоя судьба небезразличны. Мог бы прийти ко мне, я бы что-нибудь посоветовал. К наставнику бы обратился, ты же знаешь, цеховая солидарность — не пустой звук. Михаил Игнатьевич опять же переживает до сих пор.
Интересно, то есть наша "мадам Помфри" не при делах что ли оказалась?
— Простите. Я, Виктор Афанасьевич, в тот момент ни в ком уверен не был. Слишком ситуация странная была… Как мама? — неловко пытаюсь перевести тему.
Шаврин понимающе кивает.
— Все так же, Егор, без изменений. На днях приходил запрос насчет перевода в Петербург, только мы с зав. отделением не подписали. Пока надежда есть, считаю не надо ничего трогать. Как бы наоборот, хуже не сделать.
— А зачем ее в Петербург хотят перевести? — опять недоумеваю я.
Мужик, ты сегодня меня решил окончательно загрузить?
— Так ведь Дмитрия в Царскосельский лицей перевели. Даже год доучиться не дали. Вероятно где-то там, — палец доктора многозначительно показывает наверх, — после всех ваших несчастий его решили убрать подальше.
Опаньки, вот это финт ушами! А я ведь ходил к училищу, пытался Митьку хоть издали высмотреть, а тут вон оно как… Хорошо, что доктора выловил, а то бы и спалился невзначай.
Углубившись в свои мысли, упускаю нить разговора и выныриваю только на вопросе:
— … Так ты согласишься на обследование у нас в госпитале?
— Простите, Виктор Афанасьевич, задумался. Какое обследование?
Шаврин снова терпеливо начинает объяснять:
— Ты вероятно не знаешь, эта информация не особо афишируется, но почти все одаренные, потерявшие своей источник очень быстро теряют интерес к жизни, многие сходят с ума или кончают самоубийством… — мужчина осуждающе покачал головой. — Причем этот процесс происходит в считанные недели. И чем моложе одаренный, тем быстрее идет процесс. То, что ты стоишь передо мной здесь абсолютно спокойный, спустя почти три месяца, — это феномен! Это явление необходимо исследовать!
Просто ты, дядя, не знаешь, что я это все уже пережил. И потерю интереса, и боль, и все прочее… Только в другом мире…
Шаврин продолжал что-то бубнить, а я начал перебирать плюсы и минусы обследования в госпитале.
Стоп!
Я что, всерьёз это обдумываю? Сделать из себя подопытного?.. Потерять мобильность?
Выкуси!!!
Как я буду объяснять тебе и твоим мозголомам, что я получил гораздо больше, чем потерял?
С чего я вообще об этом думаю?
Резко останавливаюсь, встряхивая головой, и замечаю, как на кончиках пальцев дражайшего Виктора Афанасьевича формируется какая-то техника.
Вот же сука! Как теперь вообще кому-то верить?
Главное, не дать себя коснуться!
Резко бросаюсь в обратную сторону, но люди, идущие за нами, тормозят мой рывок. Выпрыгиваю на проезжую часть. Визг тормозов, мат водителей, крики прохожих. Хорошо, что успел слегка подтянуть свою физуху за последние месяцы. Наперерез мне выскакивает полицейский, удачно обхожу его справа. Сзади слышится топот уже нескольких человек. Мчащийся мимо мотоциклист внезапно дает по тормозам и оказывается прямо передо мной. Пытаюсь его обойти, но неизвестный вместо рывка приглашающее хлопает по заднему сиденью.
Была — не была!
Мчимся по дороге, удаляясь преследователей все дальше и дальше.
Поднимаю вверх руку с оттопыренным пальцем (догадайтесь каким).
Йо-ххооо! (всегда хотел это крикнуть, но повода как-то не находилось…)
Интерлюдия 7.
Апрель, почти три месяца назад.
Узнав, чей внук пропал, глава ПГБ решил допросить его брата лично.
Допрос подростка продолжался уже второй час. Юноша уверенно называл пароли, явки, тайные квартиры, телефоны, в общем, все, что являлось государственной тайной с грифом "Перед прочтением сжечь". Описывал свои предполагаемые действия в обстоятельствах брата. Секретарь, поначалу присутствующий на допросе, давно был изгнан вон.
Вопросы к мальчику все меньше касались нынешнего дела и все больше уводили в прошлые дни.
— А расскажи-ка мне, отрок, за что не любил Елизар Андреевич князя Львова-Шуйского? — от общего идиотизма ситуации Милославского пробило на странный слог.
Подросток, до сих пор глядевший на Тихона Сергеевича влюбленными глазами — еще бы, кумир детства! — неожиданно потупил взор и покраснел.
— Так он этот… ну… мужеложец он! — нашел в себе силы ответить смущенный Митька.
— О, как…
— А доказать, молодой человек, можете? — вмешался в беседу присутствующий здесь же безымянный сотрудник ПГБ.
Дмитрий, не испытывая никакого трепета в обществе двух государевых людей, вопросительно уставился на Тихона Сергеевича. Тот, подумав, кивнул подчиненному на выход.
— У государя в Зимнем, в библиотеке есть тайник, устроенный дедом, там письма, фотографии…
— Где?!!
— Слева от крайнего подоконника есть фальшивая панель, за ней каменная кладка, надо нажать вот так, — Дмитрий изобразил руками как, — тайник откроется.
Милославский совсем не по благородному обхватил голову руками и взвыл.
Когда-то давно, еще в прошлом веке, на заре своей карьеры он в компании товарища по службе стоял навытяжку перед всесильным человеком и также восторженно ел его глазами. А Елизар Андреевич Васильев-Морозов, глава Имперской Тайной канцелярии, Постельничий Его Императорского Величества, его воспитатель и фаворит, одной фразой на ушко государю ломавший жизни или наоборот, приближая к царю, принимал решение по их дальнейшей судьбе. Много воды утекло с тех пор. Расформирована уже давно Имперская Тайная канцелярия, разделившись на Приказ государственной безопасности и личную службу безопасности императорской фамилии. Нет больше самого Великого Постельничего — умер в ссылке под Рязанью, а вот, поди ж ты, отправил ему посылочку…
Первым же указом после своей коронации, новый государь Константин-II, потерявший от бомбы террориста-смертника жену и отца, отправил в отставку Васильева-Морозова. Сам сломленный после случившегося, разом постаревший и потерявший харизму, Елизар Андреевич спешно передал дела Милославскому и Лопухину-Задунайскому — бывшему товарищу Тихона и отправился в родной городок доживать век. За ним приглядывали, но без огонька. Жил старик одиноко, визитов не приветствовал, а единственный сын, прижитый в позднем возрасте, к отцу был равнодушен. Так что наблюдение велось к концу жизни Великого Постельничего спустя рукава. А тут такой подарочек.
Личный архив бывшего императорского фаворита искали и сам Милославский и его теперь уже соперник — глава личной ЕИВ СБ — Лопухин-Задунайский. Искали то вместе, то порознь. Сначала искали в столице, где Васильев-Морозов жил и работал, так как было известно, что отправляясь в опалу, с собой он ничего не взял. После смерти старика его дом разве что по кирпичику не разобрали. Перетрясли банковские ячейки, несмотря на сопротивление владельцев банка. Невестку многократно опросили. Тщетно. Кто ж мог предположить, что свои тайны опальный старикашка вложит в головы двух сопливых пацанов в виде сказок на ночь. Небось, еще и какими-нибудь техниками закрепил, чтоб лучше помнили!
— Тихон Сергеевич, вам плохо? Может позвать кого? — участливый голос мальчика прервал воспоминания.
Взяв себя в руки, Милославский ответил:
— Нормально все, Дима. С тобой пока все, но позже я обязательно найду время подробно поговорить.
Распахнув дверь, Тихон Сергеевич распорядился:
— Мальчика поселить в отдельный блок рядом с двумя обалдуями. Глаз с них не спускать! Охранять круглосуточно!
При мысли о том, что где-то за воротами училища гуляет копия этой информационной бомбы, Милославскому захотелось матерно высказаться, чего он не позволял себе с молодости. А подошедшему подчиненному послышались странные слова шефа:
— Спишшь, Тиххоня?.. Мышшей не ловишшь…
Показалось наверно…
Интерлюдия 8.
Наши дни.
Капитан ПГБ Шацкий Константин Анатольевич устало потер покрасневшие от усталости глаза. Уже третий месяц он в составе следственной группы, спешно созванной из специалистов со всех концов Империи, разбирал вещдоки, устраивал допросы, собирал доказательства. Конца-края неожиданной командировке видно не было. Верхушку заговорщиков в Баку, Петербурге, Москве и Тифлисе уже давно схватили, и теперь они сидели в уютных камерах и подвалах, спеша наперегонки взвалить основную вину на подельников. Баку и вообще весь Кавказ наводнили толпы военных, обеспечивающих порядок на местах, так что опасаться мятежа уже не следовало. А следственная бригада продолжала перетряхивать грязное бельишко, отлавливая рыбешек помельче.
