Станислав Сергеев - И снова война.
Я не обиделся, понимая, что это он скорее себя поддерживает. Но спорить и устраивать дискуссию, особого желания не было.
- Бывает. Ладно, Паша, идти можешь?
Он с кряхтеньем начал подниматься, держать здоровой рукой за дерево. Когда уже стоял на ногах, увидел лежащий на земле автомат, и попытался нагнуться, но это видимо ему давалось с большими трудностями. Я тоже уже поднялся, и так как чувствовал себя чуть получше сам нагнулся, закинул на плечо его MP-40 и чуть приобняв его, помог сделать несколько шагов вперед.
К моему удивлению, либо у нас открылось второе дыхание, либо организмы после прохода через временные порталы получали какое-то дополнительное свойство, мы шли и шли, спотыкаясь, изредка матерясь, но неизменно приближались к искомой цели.
Во время очередного привала, Ненашев принюхался и как-то странно сказал.
- Сергей, не чувствуешь, что паленым пахнет?
Я принюхался. Хм, а ведь он прав. Ветер утих, и запах гари явственно ощущался в воздухе. Достав планшет и прикинув наше местоположение на карте, ответил Ненашеву.
- Согласен. Тут как раз и деревня рядом. И на запах мирно живущего селения никак не похоже.
- Немцы?
- А кто же еще…
Прислушавшись к лесу, я услышал какой-то необычный звук и поднял руку. Ненашев сразу насторожился и потянул руку к лежащему рядом автомату. Мы притаились и стали слушать лес и с немалым интересом наблюдая, как в среди деревьев в наступающих сумерках в нашу сторону движется что-то белое и издает звуки похожие на детский плачь.
В коллиматорном прицеле моего автомата белое пятно все росло и, присмотревшись, я опустил оружие и привстал от удивления. В наступающих сумерках я смог рассмотреть, как мимо нас, метрах в сорока, шаркая ногами плелась маленькая девочка лет двух-трех, которая всхлипывала и, увидев нас с Ненашевым, остановилась и, хлопая своими глазенками, испуганно смотрела на людей с оружием. Ребенок был одет в какую-то грязно-белую рубашонку, покрытую пятнами сажи. В саже было и лицо, и белесые волосы, и руки ребенка и даже какая-то самодельная кукла, которую она преданно прижимала к груди. К моему несказанному удивлению, не смотря на время года, она была одета только в одну длинную рубашку, почти до щиколоток, и какие-то не по размеру большие толи калоши, то ли обрезанные валенки из войлока. От холода ее трясло и не смотря на грязь и потеки слез на грязном личике, ее бледность и почти синие губы, говори о сильном переохлаждении ребенка.
Пока она не убежала и не закричала, как мог ласково заговорил, подходя к ней маленькими шажками.
- Привет. Мы свои, не бойся, мы не обидим. Мы хорошие, мы свои. Мы хорошие, не обидим…
В голосе старался передать максимальное количество нежности, заботы, почти мурлыкал, подходя к девочке.
- Тебя как зовут?
Она хлопала своими глазенками, смотря на двух закутанных в плащ-палатки страшных взрослых, и судя по ее реакции, что такое оружие, она прекрасно знает. Тут не нужно быть сыщиком, чтоб сложить все факты и понять, что, судя по запаху, деревню сожгли немцы и ребенок возможно единственный выживший. Девочка, как маленький заблудший котенок потянулась к теплу и тихо-тихо, замерзшими губами прошептала.
- Тая…
Я с трудом ее смог услышать. Сгребя в кучу побольше хвои, скинул с себя плащ-палатку и постелил ее на импровизированную подушку. Из скатки на спине достал и развернул спальник, и, не смотря на слабое сопротивление девочки, умудрился почти в прямом смысле засунуть ее в него, и, застегнув пуговицы. В таком закутанном виде, когда на улицу выглядывает только чумазое личико, Тая напоминала большую куклу. Ненашев, без команды, сделал тоже самое и с кряхтеньем и стоном достав из своего РД коробочку с сухим спиртом, маялся, пытаясь его поджечь. Через пять минут мучений и стонов, посадив укутанную девочку себе на колени, я ее уже поил горячим чаем с добавкой хорошей дозы витаминов. Еще через двадцать минут, отогревшийся ребенок, уже спал, закутавшись в мой спальный мешок, а мы с Ненашевым сидели рядом, посматривая на эту идиллию, и тихо переговаривались.
- Блин, Паша. Сколько воюю, сколько такого видел в нашем времени, но все равно не могу привыкнуть. Дети…
Ненашев, чуть помолчав, спросил.
- У тебя у самого есть?
- Сын. На базе с матерью, ждут эвакуации в это время.
- Понятно… Что будем дальше делать?
- Ребенка не брошу.
- Ты за кого меня держишь? Только к утру у нее поднимется температура, и тащить ее с собой мы не можем, сами не в том состоянии.
- Предложение?
- Сереж, ты более ни менее подвижный, иди вперед. Хотя бы на разведку, а так, если повезет, найди помощь.
- А ты, с девочкой?
- Организую лежку. Сухой спирт еще есть. Пару дней продержимся, а за это время и ты вернешься.
И я, и он хотели верить, в то, что говорили, хотя бы потому, что у нас не было выбора.
- Хорошо.
Час мы потратили на подготовку лежки, отойдя чуть в строну, найдя более интересное место, где я с помощью разборной лопатки расчистил капитану сектора обстрела и поставил несколько растяжек. Набив оставшимися патронами пустые магазины к автомату, и надев прибор ночного, не прощаясь, пошел в сторону сожженной деревни, сверяя направление с показаниями компаса. Зачем пошел именно туда, пока не знаю, наверно для того, чтобы полностью убедиться в своем предположении, что там немцы.
Снова вокруг меня ночной лес, как несколько месяцев назад, когда только попал в это время, снова в руках ПП-2000 с глушителем и на голове прибор ночного видения и впереди темнота и неизвестность. Тогда все воспринималось с надеждой и с какой-то восторженностью, теперь, кривясь от боли и хромая, я продвигался вперед, стараясь осторожно ступать по пожухлой мокрой хвое, покрывающей все пространство между деревьями и с настороженностью прислушиваться к любым звукам. Все явственнее чувствовался запах гари, и от этого всего на душе становилось еще гаже - такое я видел и чувствовал в Белоруссии, когда молодчики из "Райха" жгли деревню. Поэтому когда дошкандыбал до границы леса и увидел остатки деревни, где еще дымили развалины домов, совершенно не удивился и, примостившись за деревом, стал тщательно оглядывать окрестности.
Где-то вдалеке, чуть больше километра возле отдельно стоящего большого деревянного строения, мелькали огоньки - очень похоже на использование ручных фонариков. Достав бинокль, с интересом стал рассматривать штук десять машин, пару бронетранспортеров с характерными очертаниями и этого было вполне достаточно, чтоб понять, что тут на отдых остановилась какая-то немецкая часть. Чуть в стороне, ближе к кромке леса обнаружилась позиция зенитной батареи малокалиберных автоматов и, судя по положению орудий, они готовы были не только отражать нападение с воздуха, но и прекрасно работать по наземным целям. Налюбовавшись на далекие фигурки часовых, я вздохнул и связался с Ненашевым, который вроде как должен быть на связи.
- Дрозд, на связь.
Пауза, Ненашев не отвечал, хотя вроде как расстояние еще подходит для устойчивой шифрованной связи.
- Дрозд, на связь!
Прошло еще немного времени, и в наушнике пиликнул звук вызова.
- На связи, Феникс.
- Как и предполагали, деревня сожжена. На удалении километра, чуть в стороне до батальона противника на ночевку остановились.
- Надеюсь, ты не пойдешь на них в атаку?
- Не смешно. Там еще и зенитчики обосновались. Что там ребенок?
- Отогрелась. Спит, но во все кричит от страха и скулит как маленький щенок. Видно много перенесла…
- Понятно. Присматривай за ней, я иду по маршруту. Часа через два радиоконтакт будет невозможен. После этого включаешься каждые полчаса на прием. Буду возвращаться, извещу.
- Вас понял, Феникс.
Через пару секунд добавил.
- Удачи, Сергей. Ни пуха…
- К черту…
Вот так вот поговорили. Я снялся со свое лежки, и двинулся снова через лес в направлении искомого аэродрома, до которого было не менее двадцати километров.
Через полчаса ходьбы боль в ноге отошла на второй план и ощущалась как нечто само собой разумеющееся и уже не воспринималась как непреодолимый фактор мешающий движению: побитый жизнью, но приученный войной к длительным походам организм вышел на рабочий режим.
Подойдя к кромке леса, вышел к проселочной дороге, отмеченной на карте и снова минут десять прятался среди деревьев, присматриваясь и прислушиваясь, старясь выявить хоть какое-то присутствие человека. Проехала одинокая машина, тускло освещая разбитую дорогу фарами, прикрытыми светомаскирующими накладками. Для приличия подождав еще двадцать минут, но все было тихо. Где-то в стороне переправы, откуда мы пришли, грохотала канонада и небо изредка окрашивалось зарницами. Я поежился, примерно представив, какая плотность огня может давать такой грохот и, стараясь не думать об тысячах раненных и беженцах, оставшихся возле реки, двинулся через поле к темнеющей вдалеке полоске леса.
