Валерий Большаков - Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина
– Дадим! На аэродроме по соседству звено «-МиГов» село, и связь есть пока. Я сейчас!
– Давай, моего пока заправляют.
Жилин присел на ошкуренное бревно близ импровизированной курилки. Самих любителей табака не видать – смолили на ходу, короткими, нервными затяжками.
Все были при делах, даже особист – мужик вполне себе адекватный, щеки не надувал, а занимался общественно-полезной деятельностью – отмывал затвердевший автол со снарядов к зениткам.
– Товарищ генерал! – окликнул он Жилина. – Возьмите у меня в кармане, а то у меня руки липкие… Там шоколад. Трофейный! Чую, обеда нам еще до-олго не видать!
– Спасибо, – улыбнулся Иван, выуживая шоколадку, – не дали помереть с голоду.
Особист хохотнул и сунул очередной снаряд в таз с горячей водой, оттирая боеприпас от смазки.
Жилин прикончил шоколад в два укуса. Хорошая штука. Не эрзац какой – настоящий бельгийский шоколад. Хоть чуток энергии прибавится…
– Товарищ генерал! – прибежал Николаев. – Вылетел «мигарь»! Лейтенант Литвинов. Игорь, кажется!
– Понял.
– Ну, готовьтесь!
Минуту спустя Иван уже сидел в кабине «Яка». Удивительно, но никакого негатива он не ощущал. Да, была злость на фрицев, но не возникало ненависти, этого «перегноя страха».
Враг напал? Бить его, гада! И готово дело.
Единственно, горько было за ребят, что гробились многими тысячами, кровь проливали, калечились. И тут известное присловье – «На войне как на войне» – звучало малость издевательски.
Машу жалко. Этот ее жалобный голос… «Котя…» Спаси, мол.
Иван тоскливо выругался.
Зеленая ракета – сигнал на взлет – прервала размышления.
«Як» прокатился, разгоняясь, и поднялся в небо. В стороне, над лесом, Жилин заметил самолет, но вроде бы не из ведомства Геринга.
Тотчас же в наушниках захрипел голос:
– Эй, на «Яке»! Здорово! С тобой, что ли, на «раму» идем?
– Привет «мигарям». Со мной.
– Добре. Лейтенант Литвинов.
– Генлейт Рычагов.
После недолгого молчания донеслось:
– Я, конечно, дико извиняюсь, товарищ генерал-лейтенант…
– Перестань, лейтенант, в драке званий нет. И «выкать» прекращай, я пока не состарился.
– Есть не выкать! Кстати, наведение во‑он там, за излучиной.
– Понял.
– А какой у вас… в смысле, у тебя позывной?
– Хм… – Жилин вспомнил бандеровцев, что окружили его, как упыри и вурдалаки Хому Брута, усмехнулся криво и ответил: – «Москаль».
– А у меня – «Хмара»!
– Вперед, «Хмара»!
«Як-1» и «МиГ-3» сделали два круга над радиостанцией наведения, и Жилин тут же услыхал:
– Видим вас! «Рама» идет южнее меня, курсом триста шестьдесят градусов. Высота триста-четыреста метров, истребителей прикрытия нет.
– Добре, – сказал Литвинов.
– Вон она! Лейтенант, идешь ведущим.
– Понял… э-э… Ну, понял.
– Ну, поехали. Бьешь в лоб, а я – с задней полусферы.
«Рама» шла прямо на советские истребители.
Рванувшись резко вперед, Жилин отвернул чуть влево, затем на 180 градусов вправо и зашел «Фокке-Вульфу» в хвост.
«Як» с «МиГом» открыли огонь почти одновременно, «рама» огрызалась, но вдруг затихла. Видать, стрелка убило.
Литвинов проскочил стрелой мимо «Фокке-Вульфа» и начал разворачиваться на сто восемьдесят вправо.
Немецкий летчик, поняв, что дело швах, попытался уйти левым разворотом, но огнем пушки Жилин преградил ему путь. Снова атака, но попасть по маленькой кабине между двух тонких балок фюзеляжа было непросто – «Фокке-Вульф-189» зверь опасный, не всякому охотнику достается. Вот и этот ушел из-под удара и стал быстро тянуть к линии фронта. На полной скорости Иван понесся вдогонку.
Когда до «Фоккера» осталось каких-то пятьдесят метров, он нажал на гашетку. ФВ-189 вздрогнул, накренился на правую плоскость и полетел вниз.
Подоспевший Литвинов послал очередь вдогонку, расколачивая двигатель. Теперь точно – хана «-раме»!
Через какие-то мгновения вражеский корректировщик врезался в железнодорожную насыпь.
Готов.
Сделав круг над горящими обломками, «Як» с «МиГом» потянули домой. Но сбитая «рама» все же наделала делов – в кабине сильно пахло гидро-смесью.
– «Хмара»! Глянь, что с моим фюзеляжем.
«Мигарь» приблизился.
– Три большие пробоины! Ничего страшного, вентиляция стала лучше!
Отлетев, Литвинов сказал:
– Вентиляция вентиляцией, но… А ну, попробуй выпустить шасси. Я посмотрю.
Жилин поставил кран шасси на «выпуск», красные лампочки погасли, но вот зеленые не загорелись. Он посмотрел на правую плоскость: механический указатель находился в положении «шасси выпущено». А вот левая…
– У тебя левую стойку заело!
– Вижу. Попробую с пике…
«Як» заскользил вниз, а потом резко вверх – за счет инерции стойка могла выйти.
– Не вышла! Слушай, «ногу» тебе порвали – куски покрышки и камеры болтаются!
– Ладно, буду садиться на одну стойку.
– Может, лучше… того? С парашютом?
– В Испании я уже сажал «ишачка» на одно колесо. Опыт есть.
– Смотри-и…
Жилин усмехнулся. Да, опыт был. И не только у Рычагова. Он и сам как-то посадил свою «лавочку» на единственную стойку.
В 1944-м, кажется.
Риск тут в том, что приземлять самолет надо с большим креном в сторону выпущенной стойки шасси. При этом машину сразу начинает разворачивать в сторону опущенной плоскости, и на пробеге легко разбиться. Надо парировать этот разворот, посылая вперед нужную педаль. А когда машина коснется одним крылом земли, обе педали ставишь нейтрально.
Самолет сначала быстро покатится по полю, скорость погасится, машина накренится в сторону убранной стойки шасси, коснется крылом земли и, описав пируэт, остановится.
И готово дело.
– Иду на посадку, «Хмара»! Следи за небом.
– Чисто, «Москаль»!
Потуже затянув ремни, Жилин пошел на снижение.
Он подвел самолет к земле с креном в сторону выпущенной ноги, выключил двигатель, аккумулятор и перекрыл подачу топлива. «Як» коснулся земли голым барабаном колеса и покатился по траве.
Все бы хорошо, кабы не яма, попавшаяся на пути. Ее хоть и засыпали, но хреново утрамбовали.
Самолет сильно рвануло вправо, и он скапотировал. Жилин повис на ремнях вниз головой. Все, кто был на аэродроме, сбежались к истребителю.
– Живы?! – крикнул Николаев. – Товарищ генерал!
– Да живой, вроде… Руки оторвать тому, кто так воронки засыпает…
– Лично оторву! – пообещал комполка. – И куда надо, вставлю! Потерпите немного, вон, уже на автостартере народ подъезжает, сейчас мы мигом самолет поднимем!
– «Москаль»!
– Тут я…
– Живо-ой!
Подъехал автостартер. Техники, механики, мотористы прыгали прямо через борт.
– Вы встаньте слева, а вы справа. – Это инженер полка расставлял людей у хвостовой части и по бокам фюзеляжа. – Подготовиться! Внимание! Взяли!
Хвост «Яка» подняли примерно на метр. Этого хватило, чтобы добраться до кабины.
– Двум техникам слева и двум справа поддерживать летчика за плечи, чтобы он не ударился головой о землю. А вы, товарищ генерал, расстегивайте ремни.
Жилин расстегнул пряжки, и техники осторожно опустили его на землю. Он выполз из-под фюзеляжа и поднялся на ноги.
– Стоит! – обрадованно, и как будто бы даже гордясь, сказал Николаев.
– Да куда ж я денусь, – хмыкнул Иван. – Единственно – самолет жалко.
– Ничего! Мы вас на «МиГ» пересадим. Вон, как у летёхи!
Комполка показал на кружившегося в небе «мигаря».
– Согласен.
Жилин помахал Литвинову рукой, «МиГ» покачал крыльями.
Самый длинный день заканчивался.
Тут подбежал красноармеец и доложил, запыхавшись:
– Товарищ… полковник! Посты ВНОС… докладывают: «Юнкерсы» идут… три девятки!
«МиГ-3», на который пересадили Жилина, был совсем новый, ни разу не облетанный – приехали спецы с завода, собрали, а вы летайте. Вон, даже ящики еще не убраны, сложены в сторонке.
Поглядывая в сторону запада да на суетившихся техников с оружейниками, Иван провел ладонью по борту самолета. Однако…
Наверное, ему повезло – выпустили истребитель, как полагается, даже закрасили по всем правилам – руке скользко и гладко.
Порой на фронт и впрямь гробы шли – самолеты делали в спешке, давай-давай, и брака хватало. Бывало, что и отваливались от истребителя всякие части, а однажды – Жилин сам был свидетелем – крылья облезли. Летчик просто чудом посадил машину, летевшую на одних каркасах.
Пилоты злились на неведомых «коекакеров», но когда сами ездили на завод принимать технику, возвращались хмурые, пряча глаза.
Ведь кто собирал самолеты? Девчонки, женщины, пожилые мужики да сопливые пацаны. Старались, бедные, по две смены, бывало, вкалывали – и смотрели на летчиков голодными глазами.
Ну, нельзя было прокормиться на их тыловые пайки! И каково было пилотам, трескавшим котлеты да макароны по-флотски?
Да, конечно, они воевали, они находились на передовой, гибли или оставались калеками, безногими да слепыми. Все это так, но когда видишь худенькую, изможденную девчушку за станком, все слова о недоделках проглатываешь. Чувствуешь себя виноватым – уж больно долго ты воюешь, товарищ военлёт! Пора бы и разбить немчуру, чтобы эти дети, припаханные в холодном цеху, хоть малость отъелись…
