Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015
– А еще некоторые будильник ставят, чтобы время не пропустить, – сказала Ната.
Она подала ему рубашку, скользнула взглядом по груди. Без отвращения, по крайней мере, отметил про себя Женя и сразу приободрился. В конце концов, что он ведет себя как мальчишка? Можно подумать, так уж редко встречаются оборотни, чтобы взрослая художница ни разу не видела никого из них без шерсти и одежды.
– Да я помнил все, – ответил он, застегивая рубашку. – Меня этот, как его… Стасов прихвостень нарочно в столовой задержал.
Ната глубоко задумалась над его словами.
– Да, и барьер… – пробормотала она. – Мутов и впрямь любит фантики! Но у нас тут не соревнования юных чародеев. А «Кубок Викингов», турнир по подледной рыбалке.
Она посмотрела на него, и в глазах ее плясал холодный огонь.
– Это, конечно, дело твое, – произнесла Ната. – Но я бы этого так не оставила.
Женя усмехнулся, собрал волосы в хвостик и затянул резинкой.
– Ну что, что я могу сделать? Горло перегрызть ему?
– А почему нет?
– Неспортивно это, Наткин, – спокойно ответил он. – Да, он, говорят, и рыбу чарами приманивает. Ну и что теперь?
– Хорошо, горло грызть не будем, – сказала она. – Но есть и другие, не столь кардинальные методы педагогического воздействия.
– Я тебя внимательно, – кивнул он.
– Мне нужно сначала позвонить, – задумчиво сказала Ната.
* * *Стас сидел в своем домике один. Ромка не успел добраться до дома до того, как все началось, застрял в столовой. После того как администрация наконец опомнилась и разогнала всех по домикам, снаружи оставался только волк. Бедный волчок, серенький бочок… Стас злорадно улыбнулся. «На хвост рыбку лови, – подумал он. – Только для этого ты и годен».
В окне мелькнула какая-то фигура. Человек, припадая на одну ногу, вышел из тьмы, окружавшей сосны.
– Помогите, – раздался жалобный голос. – Кто-нибудь… Тут волк…
Человек сделал еще один неуверенный шаг. Стас узнал дурацкий помпон на шапке. Мутов улыбнулся еще шире. Ему нравилась эта блондиночка, тупая, как и все они, но такая восхитительно живая, юркая, как уклейка, и наверняка такая же сладкая…
Геля неловко зацепилась ногой за невидимый в сугробе корень и повалилась в снег.
Стас поднялся и, не накидывая куртки, в свитере, как был, вышел из домика. Проваливаясь по колено в снег, он добрался до Гели. Та вздохнула, перевернулась на спину, улыбнулась робко. Глаза ее расширились от удивления и ужаса. Стас непроизвольно облизнулся. Язык у него был черный, тонкий и длинный. Он склонился к ней, такой ароматной и горячей…
Серая тень, как молния, мелькнула между сосен, ударила Стаса в грудь и опрокинула в снег.
Геля поднялась, отряхнула снег с куртки.
– Ах ты змееныш! – воскликнула она возмущенно.
– А, так он водяной змей, – сказала Ната, появляясь из тени. – Понятно, как он рыбу приманивал…
Волк для поддержания разговора глухо зарычал. Из пасти у него пахло гречкой. Стаса прижимал к земле уникальный экземпляр волка-вегетарианца. Капли слюны упали Стасу на лицо. Он поморщился.
– Что бы с ним такого сделать? – задумчиво произнесла Геля.
– Зубы у него хорошие, ожерелье можно сделать, – ответила Ната таким тоном, что у Стаса немедленно заныли все зубы.
– Сдаюсь, сдаюсь, – стараясь, чтобы голос его звучал небрежно, произнес он. – Уберите своего пса…
Он кинул взгляд на Гелю поверх серых мохнатых ушей и пасти. Этот взгляд был в своем роде произведением искусства и обладал убойной силой, которая в тротиловом эквиваленте тянула бы минимум на килограмм.
– Отлично, вот так и держи, – сказала Геля волку, словно бы и не заметив взгляда Стаса. – О, придумала! Ната, тут бы надо сначала стереть слой иллюзий, а форму я закреплю…
Ната подняла руку, стащила с нее варежку и принялась разминать пальцы. Каждый, кто умеет рисовать, умеет и стирать нарисованное – неважно, тобой или кем-то другим. Стас неожиданно ощутил, что лежит в сугробе в одном тонком свитере, и снег уже забился под воротник и даже под ремень.
– Посиди вон там, – обратилась Ната к волку.
Она махнула рукой на идущую от домика дорожку.
– Если кто пойдет, тряси ушами и вой заунывно.
Волк вопросительно наклонил голову, а затем помахал ею так, что крупная серьга только чудом, казалось, не вылетела из уха.
– Да, так, – подтвердила Ната.
Волк слез со Стаса и, бороздя грудью снег, потрюхал к дорожке. Но Стас не ощутил облегчения, словно и не убрались с его груди семьдесят килограмм живого веса. Он вдруг заметил, как его собственные руки поднимаются вверх.
– Истинный облик – интересная вещь, – медленно произнесла Геля. – Многое, что мы можем сделать, натянув на себя поддельную личину, мы не в силах осуществить в своем настоящем виде…
Натянулись и лопнули рукава свитера; кожа на обнаженных кистях забугрилась, пошла трещинами, сменилась чешуей самого отвратного вида. И чем сильнее руки Стаса становились похожи на неуклюжие клешни, которыми ни за что не удержать удочку, тем дальше и недосягаемее становился «Кубок Викингов», до которого ведь было уже рукой подать! Стас плакал. Слезы замерзали на его щеках, царапая кожу, но он уже не чувствовал этого. Как и не чувствовал мороза хитин клешней.
Луна смотрела на то, что происходило на пятачке снега между домиком и соснами.
И, кажется, улыбалась.
Александр Бачило
Прожигатель
Джек Промиси по прозвищу Посуляй, он, вообще, с придурью. То предлагает ограбить почтовую карету, и плевать ему на стражу, то на кладбище пойти отказывается. Нет, не сказать что он трус или хвастун. Карету-то мы подломили ведь, лихо подломили. Посуляй сам все придумал, сам и повел нас на дорогу у цыганской кузни. Сам и опозорился. Не почтовая карета оказалась, а тюремная. Их в Бристоле часто под почту красят, чтоб народ поменьше глазел. Да и то сказать – что мешок с депешами, что мешок с костями – все государственный груз. Вот только казначейского мешка с гинеями там не оказалось. Один бедолага, по рукам-ногам цепями скованный, как тот базарный фокусник, что из сундука через заднюю стенку вылезает.
Посуляй так рассердился, когда его увидел, что и слова сказать не дал. Тот, может, поблагодарить хотел, но Посуляй его по шеяке, по шеяке – проваливай, говорит, чтоб глаза мои тебя не видели. Мне с государственными преступниками говорить не о чем, я честный вор! Встретимся под виселицей, тогда и перетрем за жизнь!
Так и прогнал, прямо в цепях. Правда, там кузня рядом. Это я точно знаю. Посуляй еще до скачка со здоровенным цыганом-молотобойцем шептался. В долю, что ли, хотел взять?
Да, о чем я начал-то? А! Про кладбище. Хоронили в Квинсе старого лорда из Адмиралтейства. Маленький Стрига прибежал – народу, говорит! Пьяному сторожу упасть негде.
Ну, я, Посуляя не дожидаясь, дал команду нашим – чистить перья, котелки сапожной ваксой надраивать. В приличное общество выходим – лордову родню пощипать. Не каждый день такое счастье. Щипачи мои дело знают – не пожалели и штору, вчера только краденную в бродячем цирке – черную, с серебряными звездами, разодрали на галстуки. Только приоделись, прилизались, тут и Посуляй явился. Это что, говорит, за гильдия трубочистов? Воскресную школу решили ограбить?
– Почему сразу – ограбить? – обиделся я. – Джентльмены желают выразить соболезнования родным лорда Септимера и принести облегчение их исстрадавшимся кошелькам.
– Лорд Септимер умер? – Посуляй нахмурился.
– А я тебе о чем толкую! Преставился, упырь. Говорят, за морем был на излечении, а вернулся в гробу. Там сейчас полкабинета министров собралось! И у каждого – вот такой кошель с золотом! – Я показал. – Не говоря уж о батистовых платках с гербами – просто на земле валяются! Собирай, отжимай слезы и неси хромому галантерейщику, по тридцать шиллингов за штуку!
Вижу – Посуляй меня и не слушает совсем. Задумался глубже утопленника.
– Ну, чего ты встал? – спрашиваю. – Айда на кладбище, пока всех пускают!
В первый раз за все наше знакомство не увидел я в глазах Посуляя радости от близкой поживы.
– Хорошо, – говорит, – идите.
– То есть как – идите?! А ты?
И тут Посуляй нам выдал – я чуть на собственный котелок не сел.
– Видишь ли, – Бен, говорит, – никак нельзя мне на кладбище. Я в ту пятницу нехорошо про лорда говорил…
Я прямо растерялся.
– Да разве про лорда кто-нибудь хоть раз в жизни сказал хорошо?! Пес цепной, а не лорд, царствие ему бесово, и сухих дров под сковородку!
– Напрасно ты так, брат мой, Брикс. – Губки постно жмет Посуляй. – Все же и лорд – чей-то там муж, поди, отец семейства, королеве слуга.
– Ну и герб ему на спину! – отвечаю. – Нам-то какая печаль? Тебе ли не знать, Посуляй, что этот Септимер похвалялся нашего брата, честного карманного добытчика, развесить вдоль платановой аллеи вместо фонарей!
– В том-то и дело, – вздыхает Посуляй. – Я ведь так в Пьяной лавочке и сказал: раньше лорда Септимера зароют с почестями да под волынку, чем он меня поймает. Сам видишь: он условие выполнил. Явись я теперь на кладбище, старик, чего доброго, из гроба встанет и платежа потребует…
