Надежда Попова - Ведущий в погибель.
— Вы всерьез? — снисходительно улыбнулся Курт, и тот нахмурился:
— Более чем.
— Ну, в таком случае, записывайте в подозреваемые и меня: навряд ли вы найдете на мне место, не угвазданное этой субстанцией.
— Вас никто ни в чем подобном не обвинял, против него же данное обвинение было высказано. С чего бы. А поскольку свидетельств обратного найти невозможно…
— Отчего же. Очень даже возможно, — возразил он, и шарфюрер умолк, глядя на него с настороженным ожиданием. — Некоторым довольно случайным образом мне удалось вывести, если так можно сказать, испытание на человечность. Я не стану тратить слова, Келлер, действие лучше любых слов. Пусть кто-то из ваших людей (или вы сами) направится в часовню, пустит кровь одному из стригов и брызнет ею хоть бы и на свой серебрённый наруч. Когда вы увидите, что произойдет, проведите ту же процедуру с кем-то, в ком вы уверены, и сравните результат.
Мгновение тот стоял молча, глядя на собеседника взыскательно и пристально, и, наконец, кивнул:
— Хорошо. Если и впрямь в этом что-то есть… Ждите здесь, — велел он, развернувшись, и быстрым, почти торопливым шагом направился к распахнутым дверям часовни.
Он возвратился спустя две минуты, и, приблизясь, приподнял левую руку с наручем, испачканным черным слизистым веществом.
— Кровь обоих дала один результат, — с легкой растерянностью произнес шарфюрер и, отняв взгляд от своего рукава, осторожно уточнил: — И так с любым?
— Можно приучить себя не бояться солнца, — кивнул Курт, — можно даже стерпеть чесночные приправы, можно со временем суметь брать серебряные монеты голыми пальцами, но кровь, Келлер, не обманешь. Вам показать, что случается с человеческой кровью, или…
— Ни к чему. Это я и без вас знаю. Давайте-ка лучше совершим логическое продолжение опыта. Надеюсь, ваш барон не станет брыкаться?
— Не позволю всякому встречному резать себя, — вздернул нос фон Вегерхоф, выслушав предъявленные ему требования. — Вы не лекарь, и что мне делать после, если вы заденете важное сухожилие? Оставаться по вашей милости увечным?
— При всем уважении, господин фон Вегерхоф, — со скрипом улыбнулся Келлер, — если вы не позволите это сделать, я разобью вам к Господней матери нос, и тогда материала для исследования будет вполне довольно. Снимите куртку, и я возьму кровь из вашей раны на плече.
— Она только перестала кровоточить, и вы хотите, чтобы я ради ваших изысканий распотрошил ее снова?.. Просто дайте мне кинжал, и я сделаю это самостоятельно. Собственным познаниям в области анатомии я доверяю несколько больше, чем вашим.
— Я не дам вам оружия, господин фон Вегерхоф, даже если стены этого замка рухнут, и в проломы хлынут дьявольские орды. Чем дольше вы упираетесь, тем более крепнут мои подозрения, и я бы советовал вам…
— Моим познаниям ты доверяешь? — оборвал его Курт, и стриг, подчеркнуто утомленно вздохнув, поднял рукав, вытянув к нему руку.
— С'est vraiment incroyable[217], — выговорил он раздраженно. — Подобных обвинений мне выслушивать еще не доводилось.
— Можете потом подать на меня в суд, — отозвался Келлер, и стриг пренебрежительно фыркнул:
— Вы смеетесь, майстер… как вас там..? Полагаете, у меня нет более важных забот? Mon Dieu, — поморщился он, когда Курт глубоко резанул по его руке. — Ты хочешь меня убить?
— Н-да… — вынужденно произнес Келлер, глядя на растекающуюся по наручу рубиновую жидкость. — Что ж, похоже, вы человек.
— Неужели, — отозвался тот саркастически. — Тогда, быть может, вы дадите мне что-нибудь, чем я мог бы перевязаться?
— Человек, — повторил шарфюрер, снова оттащив Курта в сторону, поглядывая на то, как стриг неловко и неумело завязывает порезанную руку. — И вы, что характерно, тоже. Не скажете, кто, в таком случае, убил того стрига столь нетрадиционным способом?
— Думаю, один из сородичей, — пожал плечами Курт. — Мне удалось услышать, что они повздорили между собою; один из них призывал на все плюнуть и уйти из замка. Судя по всему, он был слишком настойчив, и мастер решил его успокоить.
— А вы успокоили мастера, — докончил Келлер. — И еще с два десятка человек… Знаете, Гессе, часть моих парней, те, что уже знают, с чем пришлось бы иметь дело, вам благодарна. Другая часть, новички, готова вас убить. Сам я колеблюсь в выборе. Почему вообще вы здесь оказались? Зондергруппа была на подходе, зачем вы полезли сюда с этим хлыщом?
— Графиня фон Рихтхофен была похищена стригами и содержалась здесь. Ждать было нельзя, ибо время прибытия ваших парней, Келлер, оставалось неизвестным, посему я принял решение проникнуть в замок и спасти бедную женщину. Поскольку же она является невестой барона фон Вегерхофа, он также не счел возможным оставаться в стороне.
— Я настолько похож на идиота, или у меня сегодня просто такой дурацкий вид после четырех часов лежания под кустом у этих стен? — мрачно поинтересовался шарфюрер. — Эту сказку, Гессе, вы будете рассказывать горожанам, кое-кто из которых после наверняка сложит красивую балладу о доблестном рыцаре, ринувшемся спасать суженую в компании с великодушным и напрочь благочестивым инквизитором. Это не в вашем духе. Чтобы Молот Ведьм в нарушение всех предписаний, без поддержки и подготовки сунул голову в осиное гнездо ради какой-то графиньки, потому что она невеста его приятеля… Я не вчера родился. И с вашим бароном не все гладко. Он наш агент, так?
— Я этого не говорил, — возразил Курт, и тот тоскливо вздохнул:
— Значит, я прав. И девку наверняка пришлось спасать только ради того, чтобы он не передумал насчет своего служения; я всегда считал агентуру нашей ахилловой пяткой. От нее порой проблем больше, чем пользы… А теперь главный вопрос: что с фогтом? Каким невероятным манером он скакнул из подозреваемых в потерпевшие?
— Некоторое время он находился в подчинении у мастера, — пояснил Курт, понизив голос. — И этой сказки, Келлер, ни горожанам, ни даже вашим людям знать не надо. В идеале этого не надо было бы знать и вам самому, но у меня нет выбора, ибо вы единственный представитель Конгрегации на многие десятки миль вокруг, и мне попросту больше не от кого ожидать поддержки и содействия. Деталей раскрыть не могу. Для вас должно быть важно одно: сейчас он избавлен от влияния мастера, пребывает в своем уме, однако никто не скажет, есть ли это эффект постоянный, или же надлежит ожидать рецидивов. Посему, когда прибудем в Ульм, господин фон Люфтенхаймер должен будет пребывать в полнейшем удобстве, окруженный уважением и — охраной. При малейших странностях с его стороны вы должны звать меня. С самим фогтом обращаться при этом надо вежливо, аккуратно и бережно, даже если он кинется на вас с кулаками или оружием.
— Иными словами, если он начнет калечить моих людей, я должен отвешивать ему поклоны?
— Близко к истине.
— Так в каком качестве мне воспринимать его — как подозреваемого, свидетеля, потерпевшего?
— Как натерпевшегося свидетеля, подозреваемого в возможном покушении на самого себя. Келлер, — попытавшись сбавить тон, вздохнул Курт, — наместник — ценность, это главное, что вам надо помнить. Он в благоволении у Императора и испытывает к нему столь же сильное ответное почтение; а после этой ночи фон Люфтенхаймер станет ощущать и не меньшее уважение к Конгрегации. И благодарность. При всем благоволении к нам трона, взаимодействие с имперскими службами, сами знаете, не всегда столь гладко, как нам бы хотелось; фогт — хороший шанс это взаимодействие наладить. Человек, питающий благие чувства к Конгрегации и верно служащий Императору в таком городе… Хотите взять на себя ответственность за его утрату?
— В таком случае, не следует и доверять его мне. Надлежит препоручить заботу о наместнике тем, кто сумеет противопоставить его возможным бзикам нечто более действенное, а главное, менее вредоносное для здоровья, нежели мои способы воздействия.
— Так и будет, — кивнул Курт, — и как только мы возвратимся в Ульм, я тут же отошлю запрос на всех нужных в нашем положении специалистов, однако, поймите сами, до того минует не один день. Ничего, Келлер. Фогт человек неглупый и сам осознает ситуацию, а посему не станет впоследствии злобствовать и простит вам даже переломленный нос и вывихнутые руки. Главное не перестарайтесь.
— Господи, — вздохнул тот тяжело. — Ну, положим, этот вопрос решен. А что с дамочкой и бароном?
— Графиня фон Рихтхофен может остаться в Ульме, если таково будет наше требование (а оно будет — она свидетель); ей с радостью сдадут комнаты в самых лучших гостиницах. Скрываться она не станет и на любые мои вопросы ответит. Барон и вовсе имеет собственный дом в городе, где и можно будет его разыскать в любой час, кроме тех, что он посвящает делам. О них можете не тревожиться, Келлер. Не они главная наша забота.
