Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис

К слову, мне сейчас действительно было нехорошо. Сердце отстукивает «лезгинку», голова кружит вальс, а ноги передвигаются, как у дальнего родственника на свадьбе, который уже набрался, но все еще полон желания показать нижний брейкданс.

Забег в баню и активность в ней оказались чрезмерной нагрузкой. Все же я сейчас не в здоровом теле. Но нет худа без добра, как раз мое состояние и послужит некоторым доказательством непричастности к событиям в бане, если что, если все же бандиты захотят меня увидеть, а Емельян со своей группой «поместного спецназа» не сможет противостоять требованиям побитой стороны узреть барина, то пусть смотрят.

— Барин, с тобой Иван хочет говорить. Ты же сказал, что обходиться нам с ним без баталий. Поговоришь, али все же бить и гнать? — растерявшийся Емельян вбежал в комнату и, запыхавшись, явно разгоряченный от споров, стал спрашивать. — Иных татей добивать? Очухались они, требуют также тебя, но мы… это… Там Петро приложился, а он казак лихой и громадный. Так что? Правильно?

Голова у меня только-только перестала кружиться, вернее, вихри вальса сменили темп на более медленный, а тут такое словоблудие. Я понимаю, вижу, что Емельян старается выслужиться, но столько слов…

— Пусть Иван войдет. Так кто там громадный? Петро? Вот он пускай рядом постоит для острастки, — сказал я, чувствуя, как каждое слово набатом отдавало в виски.

Мне нужно поесть и поспать, если сейчас ничего для восстановления не предпринять, можно здорово усугубить свое состояние.

Через минуты три на пороге комнаты показался тот самый Иван. Мужик пристально рассматривал меня, чуть хмуря брови, словно включал опцию рентгена.

— Что случилось? — тоном чуть ли не умирающего спросил я.

— Кто это сделал? Ты? — спросил Иван.

— Что сделал? Мне доложили, что побили вас мужики? — я недоуменно пожал плечами, что также далось болезненно. — Так что с них взять? Темнота дремучая, ля-мужик.

Притворяться не приходилось, ухудшающееся состояние меня даже пугало. А что если я больше не очнусь? Мне хотелось жить, как и каждой божьей твари — пусть в этой новой реальности, но жить. И, едва приобретя новую жизнь, терять ее за просто так я не стану.

— Я чую лжу, ты… стал иным, но то, что немощный нынче… — говорил Иван, всё ещё изучающе рассматривая меня. — Ладно. Нехай так. Я дело твое отдал Понтеру, но все равно скажу свое слово. Сарай, дом, мастерская, все это может случайно загореться — или кто-то нежданно умрет. Так бывает, ты это помни Ты же знаешь, барчук, что я мастер случайностей. А еще… Ты же любишь Анфису? Она будет с тобой, как ты и хотел. Ты продашь имение и уедешь с ней. Вот только долг отдать нужно еще до того, как пойдут твои земли с торгов в счет уплаты займа.

Мужик говорил уверенно, демонстрируя свою несгибаемую волю. Но так ли уж он несгибаем? Стоявший со спины Ивана грозный крупный мужик, наверное, тот самый Петро, явно сбивал спесь с бандита. Иван то и дело порывался посмотреть через плечо, и я замечал, как он каждый раз одергивал себя, дабы не показать нервозности. Так что Иван — не стойкий оловянный солдатик, а всего лишь обтянутые кожей кости да мясо с комком нервов и переживаний.

— Я услышал тебя, все сделаю. Ради Анфисы и сделаю, — сказал я, сложив брови домиком и отыгрывая роль испуганного простачка.

На жесты я сил уже не тратил.

— Вот и правильно. А за то, что кто-то из твоих людей напал на моих, после продажи земли с тебя еще двести рубликов, — усмехнулся Иван нарочито спокойно, будто хозяин положения.

А затем развернулся и пошел прочь.

Плевать он хотел на то, что Мартын с переломанной, скорее всего, челюстью, ибо хруст был отчетливый, что еще один молчаливый бандит всё ещё, вероятно, лежит с разбитой головой. Иван потенциально заработал двести рублей. А Понтер, как я думаю, получит разве что выволочку, что подставился. Может быть, я больше и не увижу лысого с загнутыми усами а-ля Эркюль Пуаро. Слез лить по этому поводу точно не стану.

Не дожидаясь, когда бандиты все же уедут, а мужики разойдутся, я закрыл глаза и, выдохнув, уснул. Но дадут ли мне в этой жизни поспать?

— Вот, барин, выгнали татей! — будто бы принес благую весть о победе над несметными полчищами врага, говорил Емельян.

Управляющий снова вошел ко мне в комнату, а за его спиной толпились мужики. Часть из них смущалась и чувствовала себя явно не в своей тарелке, но были и те, кто держал нос кверху. Не такие уж и забитые крепостные у меня. Что? Распустились? Или не все крестьяне-рабы знали, что они рабы и есть?

— Спасибо, мужики! Я поправлю положение и дам денег. Пока мне еще своя война за имение предстоит. Но таких гостей более не нужно. Встречать их велю на подступах да мне докладывать. А уже потом я буду решать, пускать ли. Как же так, что меня, больного, будят тати? Как мне за вас стоять и думать о ваших семьях, коли и вы о мне не попечетесь? — поблагодарив, я отчитывал крестьян.

Можно было более тонко с ними поступить, миндальничать, использовать словесные кружева. Но не до этого.

— Емельян! Каждому дай что-нибудь из моих запасов. Не водки, а поесть, семьям на стол, — приказал я.

— Барин, но как же? У вас же и так мало чего, — воспротивился приказчик.

— Ты чего-то не услышал, Емелька? Люди за меня встали, а я буду закрома свои сберегать? Дай им, что велено, да мне еды принеси, я сколько тут валяюсь, окромя бульону, каким Настасья кормила, и не ел ничего, — привстав и напрягшись, я буквально рычал, а не говорил.

— Батюшка наш, прямо Петр Никифорович, — зашептались мужики.

— Еды мне! И после — спать, меня не беспокоить. В комнату входить запрещаю, стучать — и после приглашения только заходить! — сказав это, я рухнул на подушку без сил.

Как же поспешил я активничать!

Ждать еды, к счастью, долго не пришлось. Стук в дверь раздался минут через десять после того, как мужики-победители скрылись. Я думал, что усну, но трели в животе не дали этого сделать.

— Войди! — сказал я, дверь распахнулась, и в проеме показалась…

Ебипецкая сила! Нет, я сейчас буду воспринимать мою новую жизнь, как нечто нереальное, как выверт сознания. Ну, не может же быть так… Передо мной стояла девушка, точная копия, точнее придумать сложно, той самой фотографии, что была на стене у бабули из будущего. А еще девчонка была сильно похожа и на саму храбрую Марию Всеволодовну.

— Что, барин, что-то не так? — спросила девушка. — Али не признали? Так я Саломея, дочка, стало быть, Козьмы, мастера вашего… вашего батюшки.

— Саломея? — растерянно спросил я.

— Так и есть, барин. Я тута принесла поснедать. Не гневайтеся, разносолов нет, а вот каша с салом да с солеными огурцами и хлебом имеется. Не побрезгуйте. Ну, а скажете чего иного измыслить и приготовить, так я мигом, минута, и все будет, только час нужно, кабы сготовить, — сказала девчонка, готовая уже куда-то бежать.

Я улыбнулся. Рассмешило это «мигом, минута, только нужен час». Но улыбка сразу сошла на нет. Если и Саломея, а она была миловидной девочкой, тоже сералька, то на моей совести повиснет еще одна гиря, а я другие толком не отцепил. И как об этом спросить?

— А с чего ты решила, что я тебя не знаю? — меня терзала догадка, что девчонка подслушала мой разговор с Емельяном или с доктором, и знает про потерю памяти.

— Не серчайте, барин, но только все уже словно сороки судачат о том, что забылися вы. Да и ведете вы себя… Вот и меня курвой по старой привычке не назвали, а еще руки-то ну как есть при себе держите. А батюшка-то мой уехал в Таганрог, повез ножи на торг, чтобы прокормить нас. С барского стола уже худой прокорм стал. Когда батюшка уезжает, вы завсегда, энто… безобразничаете, — девушка покраснела, поняла, видимо, что лишнее болтает. — Я, бывало, что и прячусь от вас.

А может, она испугалась того, что подсказала мне сейчас, что делать. Но я на это только усмехнулся.

— Ставь еду, спасибо. Гречневая каша с салом — самое то, да еще с соленым огурчиком. Поем, посплю, а после придешь ко мне, — увидев, как девушка отшатнулась, словно намереваясь убегать, я быстро добавил: — Трогать тебя не стану, не бойся. Поговорим о твоем отце, я хочу понять, почему это я его опасаюсь.