Шамабад должен гореть! (СИ) - Март Артём

— М-да… А тут никакая не диверсия, а чужая дурость! — сказал Белоус. — Да только спрашивать теперь в любом случае будут именно с Нарыва. Ну, может, еще с Семипалова, если у того духу хватит признаться. А я сомневаюсь.

— А Славик, ты посмотри, не побоялся на сверхсрочку остаться, — задумался Вася. — Даже зная, что может, как Пальма ощенится, в историю попасть.

— Не побоялся, — Белоус посмотрел на меня. Видимо, понимал он, почему Нарыв принял такое решение. Понимал, кто так повлиял на сержанта. — Ладно. Пойду.

Белоус ушел, и мы снова остались втроем. Сегодня было тепло. Азиатская весна мало помалу набирала свои силы. Собаки сидели в вольерах — кто-то из них беспокойно прохаживался по выгулу, другие лежали, вывалив языки или положив головы на лапы.

— Так, ладно. На чем мы там остановились? — Я строго посмотрел на Булата. — Булат, Сидеть.

Буля поднял на меня голову, приопустил уши. Потом потоптался немного на месте и сел.

— Молодец, — я достал из инструкторской сумки кусочек вареного мяса, дал Булату.

Пес с аппетитом слизал его с моей ладони своим большим розовым языком.

Таким же макаром я отработал еще и «место», а также «лежать». Кобель исполнял команды почти сразу. Я видел, что он почти перестал стесняться посторонних людей.

Вообще, стоит сказать, что Буля проявлял себя отлично. Мы с ним прошлись почти по всем приемам общего курса тренировки. Повторили, так сказать. А вот со специальным курсом справиться я мог только с помощью Нарыва.

Белоус, конечно, кое-что соображал, но я понимал, что знания его сугубо практические. Что не имеют под собой твердой теоретической базы. А практика без теории, как известно, слепа.

— Ну все? Пойду? — Спросил с надеждой Уткин.

— Погоди, последний рывок, — улыбнулся я.

Вася вздохнул.

— Ну давай.

— Этот прием важный, — посерьёзнел я. — Ты, главное, ничего не бойся. Буля не укусит.

— Угу, не укусит. Я слышал, как он однажды Нарыва чуть… хм… не разорвал.

— Там Нарыв сам сплоховал. А ты ничего не бойся. Пойдем.

Я отвел Булата чуть в сторону, посадил на цепь у собаковязи. Снял сумку и положил рядом с псом так, чтобы он мог до нее дотянуться разве что лапами.

Булат подошел к сумке, потянул цепь. Стал нюхать воздух. Учуял лакомство, что таилось внутри.

— Вася, спрячься, пожалуйста.

— Спрятаться? — Удивился Уткин и принялся оглядываться. — Куда?

— Куда хочешь.

Уткин пожал плечами и пошел к вольерам. Спрятался за задней стенкой их зданьица.

Я опустился к Булату, потрепал его по холке и морде.

— Ну чего ты? Давай еще разок попробуем? Только давай, пожалуйста, никак в прошлый раз. А то тогда ты Стасу чуть пальцы не отхватил.

Булат вывалил язык, странно посмотрел на меня, а потом высоковато, словно бы от возмущения, гавкнул.

— А ну, не ругаться, — строже проговорил я. — Давай, докажи мне, что своих больше кусать не будешь.

Я встал. Указал на сумку и дал команду «рядом».

— Вася! Выходи! — Позвал я Уткина, когда Булат сел носом к сумке.

Вася боязливо выглянул из-за дальней стенки вольера.

— Иди сюда.

— А что мне нужно делать? — Немного удивленно спросил Уткин.

— Походи возле Булата туда-сюда. Потом попытайся забрать сумку.

Узенькие брови Васи поползли вверх.

— Чего? Не, Саша… Он же мне руку отхватит!

— Не робей. Не отхватит.

На лице Уткина отразилось какое-то сомнение. Он помялся немного. Потом, пересилив себя, пошел.

Когда Вася стал медленно расхаживать перед носом пса, Булат строго за ним следил. Сейчас он не рычал, не норовил сорваться с места или тем более, укусить. Кобель вел себя спокойно. Это радовало.

— Давай, Вася, — сказал я.

Уткин сглотнул. Посмотрел сначала на Булата, потом на погранцов, собравшихся у ограды питомника и с интересом наблюдавших за всем действом.

— Ты ему поклонись! — Рассмеялся Стасик, — тогда, может, не укусит!

— Ага! И обращайся к Булату не иначе как «Ваша Милость»! — Подначил Синицын.

— Саша, ИПП принести сейчас или потом⁈

— У кого есть цыганская игла⁈ Там точно шить придется!

— Тихо парни, — сказал я, добавив в голос немного строгости, — не отвлекайте.

Погранцы пошептались, посмеялись, но притихли. Уставились на нас. Было им интересно, чем все кончится.

Вася Уткин глянул на них с укором, сухо сплюнул.

— Не обращай внимания. Дурачатся, — сказал я добродушно. — Теперь попробуй забрать сумку.

Вася опасливо нагнулся. При этом он не сводил взгляда с Булата. Потом Уткин тронул сумку. Замер. Буля никак не отреагировал.

— Возьми, — сказал я.

Вася медленно поднял ее сантиметров на тридцать от земли.

— Хватит. Верни на место.

Вася вернул.

— Молодец. Видишь? Он был совершенно спокойным, — улыбнулся я.

— Вижу, — несколько удивленно глянул на Булата Вася, — будто бы другой пес. Даже немножко милый.

— Ты тоже молодец, Буля, — я потрепал пса по холке. Тот, довольно вывалив язык, посмотрел на меня.

— Так, теперь давай все заново.

— Заново? — Нахмурил брови Вася.

— Да. Нужно проделать упражнение до конца.

Вася снова спрятался, и булат получил от меня команду «охраняй». Когда Уткин вернулся и с минутку походил перед Булатом, снова опустился и тронул сумку.

— Охраняй, — повторно приказал я.

Булат немедленно издал низкий угрожающий рык, показал белые клыки. Во взгляде Васи тут же мелькнул страх. Потом Булат гавкнул.

Вася попятился. Погранцы грянули дружным смехом.

— Да ну вас! — Обиженно крикнул им Вася.

— Я ж говорил! «Ваша Милость» надо! — Кричал Синицын.

— Ну! Пальцы-то все на месте? Или за иглой бежать⁈ — Хохотал Тимощук.

Я похвалил Булата, дал ему кусочек мяса. Потом обратился к развеселившимся пограничникам:

— Ну че, парни, кто следующий?

Они почти разом притихли.

— Следующий? — Не понял Стас.

— Ну да. Надо закрепить успех, — пошутил я, — а Васю мучать я больше не хочу.

Конечно же, «следующий» мне был уже не нужен. Да только раз парни шутили над Уткиным, мне тоже захотелось над ними подшутить.

— Ну так кто? — Я подбоченился, повел по погранцам взглядом.

— Мне… Это… — Не выдержал первым Тимощук, — Сема сказал аккумуляторы перезарядить… Мне идти надо…

— И у меня дела… Мне… Э… — Растерялся Синицын, — В ленинской комнате кое-что надо.

Погранцы с невнятным галдением рассосались. Да так быстро, что оставшийся у изгороди Стас только и успел, что в растерянности покрутить головой.

— Ну че, Стасик, ты последним остался! — Рассмеялся я, — будешь добровольцем?

— Да не… Дела у меня…

— Это какие ж?

— Я… э…

— Стасик! Ты че делаешь⁈ — Проходил мимо Алим еще с несколькими ребятами. Все несли на плечах лопаты.

— Да я… — Замялся Стас.

— Подсоби! Нам Черепанов приказал подкидать навоз! А то куча от дождя расползлась!

— Во! Во! — Обрадовался Стасик и крикнул мне: — Слыхал⁈ Я пошел навоз подкидывать!

Он побежал к Алиму с криком:

— Лопату мне!

Мы с Васей дружно рассмеялись. Услышав наш смех, Булат звонко загавкал. Может, среагировал он так на знакомые наши голоса, может, на громкие звуки. А может, ему и самому стало смешно.

— Как вы знаете, — продолжал Таран, после того как дал указания на новые пограничные сутки, — старший лейтенант Строев сейчас проходит реабилитацию после серьезного ранения. К сожалению, после выздоровления, он не вернется на нашу заставу.

На следующий день, после веселья с Булатом и Васей, застава построилась на боевом расчете. Все мы стояли смирно, слушали, что расскажет нам начзаставы.

Он застыл перед нами в привычной уже компании Черепанова. Однако теперь, по левую руку от Тарана был новый человек.

Худощавый, но высокий черноволосый парень лет двадцати трех, внимательно осматривал свой теперешний личный состав. У него было светлокожее скуластое лицо и темные, контрастирующие с ним ореховые глаза. А еще крупноватый нос с горбинкой и едва заметно скошенный подбородок.