Илья Бриз - Держава под Зверем
Уже в конце разговора я закурил очередную папиросу и спросил:
— Лаврентий Павлович, а что мы будем делать с прощанием?
Берия напрягся.
— Что ты хочешь сказать?
— Давка ведь будет. Люди детей потащат. Затопчут ведь.
Как там хоронили отца, я знал. Черт! Вот они из обоих миров и слились для меня воедино. Только, увы, неживые. А ведь в новом своем качестве я так и не успел его увидеть, поговорить…
— Ах, это, — он задумался, — не хочешь, чтобы похороны Иосифа Виссарионовича вспоминались народом как побоище?
— Не хочу. И так по телевизору и в кино без перерыва крутят кадры гибели…
Со дня катастрофы и до похорон страна была в трауре.
Берия опять задумался, потом с уважением посмотрел на меня.
— Ну, может быть ты и прав. Так и сделаем. Тем более что желание ближайшего родственника — закон.
****
Американские войска вошли на территорию Канады уже на следующий день после катастрофы на Гавайских островах. С нашими десантниками они практически не встречались. Те быстро, буквально за одни сутки, вывезли из госбанка золотовалютные запасы и, погрузившись на свои самолеты, вернулись в Советский Союз. А из СССР через Берингово море уже шли и шли на Аляску суда с советской администрацией, внутренними войсками и… рублями. Оттуда многие совслужащие уже на поездах направлялись в Канадскую Советскую Социалистическую Республику. Нет, хождение американского доллара на Аляске и канадского на советской части Канады было не запрещено. Но вот государственные служащие, включая Канадскую Конную полицию, которая потеряла в своем названии слово королевская, теперь должны были получать заработную плату только в рублях. Продукцию предприятий, расположенных в евроазиатской части Советского Союза, которая должна была хлынуть в новые республики, можно будет купить тоже только за рубли. Закупки продовольствия канадских производителей, а многие из них остались из-за войны без заказов, будут производиться опять-таки только за рубли. В тоже время было объявлено, что отделения советских банков, которые скоро будут открыты на новых территориях, станут обменивать валюту на все те же рубли по курсу на день начала войны — шестнадцатое июня тысяча девятьсот сорокового года. Было сделано все, чтобы жители не теряли своих сбережений, не бросали свои дома и не бежали сквозь существующую пока только на картах границу в Штаты. Вот только фунт стерлингов сыпался вниз. Курс рубля неуклонно рос. Только канадский доллар был «заморожен» советским правительством. Но вот он-то как раз был обречен.
****
— Когда самолеты сядут?
Я посмотрел на часы.
— Утром. Около шести.
Самолет президента САСШ летел в Москву. В салоне "Борта №1" Соединенных Штатов были урны с тем, что осталось от советской делегации. Рузвельт сам вызвался прибыть на похороны, тем самым признавая свою личную вину и отдавая себя на наш суд.
— Знаешь, я, пожалуй, на аэродром не поеду, — Василий задумался, — может Лаврентию Павловичу тоже не стоит?
— А протокол?
— Существует протокол для таких ситуаций?
Ответить мне было нечем, но я все-таки сказал:
— Я, конечно, понимаю, что ты прав, но маршал пусть едет. Откровенно грубить не стоит.
Вася кивнул, поставил свою подпись на каком-то документе, потянулся и спросил:
— В Болгарию людей отправил?
— Вась, ну хватит меня контролировать по мелочам, — возмутился почти всерьез я.
Болгары восстали еще вчера. Не хотят боевых действий на своей территории. Наши войска, держащие фронт в Румынии, тут же, по «любезному» приглашению Временного Революционного Комитета двинулись на Софию. Утром первые подразделения корпуса генерал-лейтенанта Полубоярова уже вошли в город.
— Извини. Все никак не могу привыкнуть, что мои распоряжения здесь выполняются мгновенно. Еще не до конца перестроился. Как там Светка? По-прежнему ревет?
— Уже меньше. Поехали к нам ужинать? Сам на сестру посмотришь.
Вася заинтересованно посмотрел на меня.
— Жрать? Слушай Егор, а ведь я опять не обедал. Александр Иванович дважды напоминал, но времени не было. Сам видишь, — он показал на свой стол рукой. Столешница была завалена документами.
— Поскребышева надо слушать, он плохого не посоветует, — наставительно сказал я и потащил Василия за рукав кителя из-за стола, — поехали, подполковник.
— Слушаюсь, тащ генерал-полковник, — шутливо вытянулся Сталин.
— Надо бы тебе звание какое-нибудь повыше присвоить, — сказал я уже в машине.
— Перебьешься, — усмехнулся Василий, — звания дают за руководство войсками, а я теперь несколько другим занимаюсь. Вот совершу что-нибудь этакое военное — глядишь, полковника получу. Мне трех звездочек на погон, — он сделал характерный жест ребром ладони у горла, — за глаза и за уши.
Вася посмотрел на поднятую прозрачную перегородку между салоном машины и водителем, опять усмехнулся и добавил:
— Да и звание привычное будет.
— А на официальном приеме в кителе цвета хаки париться будешь? Летом жарковато будет, — подколол я, — в белом на трибуне Мавзолея удобнее. Поверь моему опыту.
Вася грустно улыбнулся. Видимо отца вспомнил, понял я. Ну кто у нас на трибуне Мавзолея еще мог стоять?
— Ладно, уговорил, скажи Тимошенко, чтобы приказ по мне персональный отдал. Мол, как исключение, подполковнику Сталину допускается носить генеральские формы одежды.
— Вась, да зачем тебе его приказ? Кто ты и кто он? — возмутился я.
— Нет, Егор, порядок должен быть во всем. Если нарушения будет допускать одно из высших лиц государства… — он не закончил, но я его понял: "Рыба гниет с головы".
****
— Васька, а ты на фронт больше не поедешь?
Н-да. Для сестры я все-таки так и остался Васькой. А может так и надо?
— Нет, Светлана, нельзя мне теперь.
— А я потом, после… поеду.
Слова "папины похороны" она вслух произносить не захотела.
— И ты не поедешь, — ответил я. Егор кивнул головой. Для него это тоже было само собой разумеющимся.
— Это почему еще? — тут же взбрыкнула несносная девчонка.
— Ну как бы тебе объяснить? — я посмотрел на Синельникова. Может он ей скажет? Нет. Как только взгляд Егора падал на Светку, о том, что человек — существо разумное, применительно к нему самому можно было забыть. Вот баран!
— Понимаешь, Свет, мы теперь себе не принадлежим, — пытаюсь сам растолковать сестренке.
— А кому?
— Стране. Народу державы. Мы с тобой для него теперь не просто брат и сестра, а, в первую очередь, его дети, — черт, как же это трудно — говорить об отце в третьем лице и прошедшем времени.
Задумалась. Поймет? Кто ее знает?
— Светланка, ну, в самом деле, нельзя, — наконец-то высказался Синельников.
Светка поерзала на коленях Егора, удобней устраиваясь, по очереди посмотрела на нас двоих и наконец-то согласилась:
— Ладно, уж, — причем таким тоном, как будто делала нам великое одолжение.
Я закурил и посмотрел на Синельникова.
— Вот что, Егор, а расскажи-ка ты мне, как ты в апреле в Африку летал. Как тебе удалось убедить самого высокого полковника Франции от колоний отказаться?
Надо было и сестру хоть немного отвлечь, и самому получить подробную информацию.
— Так вот почему тебя десять дней не было, — тут же отреагировала Светка, — а почему мне ничего не сказал?
— Много будешь знать, плохо будешь спать, — Синельников ласково потрепал девчонку по голове, а затем попробовал ладонью привести в порядок ее волосы, — тогда было еще нельзя. Впрочем, информация еще долго будет под грифом "Совершенно секретно". Так что слушай и не вздумай болтать.
Он посмотрел на меня вопросительно. Я кивнул. Кому же еще доверять, как не собственной сестре? Для меня самого это было чуть меньше месяца назад. Но тогда я был там, в той другой Москве, другой жизни. Нянчился с собственным внуком. Черт, как все переплелось и запуталось. Как они там? Дочь? Внуки? Викентьев и наш проект «Зверь»?
— Как, говоришь, мне удалось самого де Голля убедить? — он усмехнулся, — да знаешь ли, школа одного очень невысокого ростом полковника помогла.
— Какого полковника? — тут же спросила Светка.
Мы переглянулся с Егором, и оба заулыбались. На этот вопрос Светлана ответа так и не получила.
****
Я нашел его в Дакаре. Было тепло. Двадцать пять по Цельсию. Мне было неудобно в гражданке. За последние годы привык к военной форме и оружию при себе. Чтобы не чувствовать себя совсем голым, накинул светлую бесформенную тонкую курточку, которая отлично прикрыла подмышечную кобуру с безотказной «Гюрзой».
— Господин полковник*.
Он остановился, обернулся и посмотрел на меня немного сверху вниз. Ох, и высок.
