Евгений Красницкий - Отрок. Богам — божье, людям — людское
— Опомнись, на боярича руку поднимаешь.
— Ты, гнида, во всем виноват! — прошипел в ответ Борис. — Из-за тебя…
Не договорив, Борис шагнув вперед и дважды махнул засапожником: слева направо и справа налево, стараясь полоснуть Мишку по горлу. От первого взмаха Мишка уклонился, откинувшись назад, а следующий сблокировал самострелом, сразу же ударив десятника в лицо кулаком с зажатой в нем гирькой. Борис рухнул навзничь, не издав ни звука — чистый нокаут, несмотря на то, что Мишка бил аккуратно, опасаясь повредить руку. Но в полную силу бить и не требовалось, потому, что бармица у Бориса была откинута назад, шлем сдвинут на затылок, а эффективность зажатого в кулаке груза Мишке довелось познать еще в детстве.
* * *В первой половине шестидесятых годов ХХ века Мишке неоднократно приходилось принимать участие в драках с парнями из ремесленного училища, располагавшегося в Ленинграде на Петроградской стороне возле Сытного рынка. «Ремеслуха», как правило, оказывалась в численном большинстве, так как быстро получала подкрепление из близлежащего общежития, и очень любила использовать в качестве оружия форменные ремни с латунными пряжками. У некоторых эти пряжки были дополнительно усилены свинцовой заливкой, так что, попадало пацанам с «петроградки» довольно крепко.
Хотя большинство ребят носило школьную форму с практически такими же ремнями, как и у «ремеслухи», пытливая мысль младшей возрастной группы Ленинградских гопников породила асимметричный ответ в виде стопки пятикопеечных монет, завернутых в тряпку или (у кого имелись) в носовой платок. Такое оружие можно было использовать двояко: либо как короткую дубинку, ухватив за свободные концы тряпки, либо зажав в кулаке. Кроме того, что это «изобретение» уравнивало шансы в столкновении с противником, оно еще и спасало от конфликтов с милицией, так как пятаки можно было мгновенно рассыпать, а платок приложить к разбитому носу или губе, изображая из себя невинную жертву.
Денег, правда, было жалко. После денежной реформы 1961 года пятьдесят копеек стали деньгами: два-три кило картошки (если плохой и мелкой — пять) или пять порций мороженного, или пять походов в кино по детскому билету. В силу этого обстоятельства, Мишка натренировался при появлении милиции мгновенно высыпать пятаки в карман, а не раскидывать их по асфальту.
Именно эти воспоминания заставили Мишку категорически отказаться от Кузькиного предложения сделать гирьки кистеней ребристыми или даже шипастыми. Наоборот, Мишкин «фасон» гирьки внешне вовсе не выглядел грозным — слегка сплющенная с боков, удлиненная округлая железка. Зато как удобно она ложилась в ладонь, и каким убойным был выглядывающий снизу из кулака край гирьки с ушком, в который продевался ремень! Даже дед одобрил Мишкино «изобретение», приняв для пробы на щит несколько ударов кулака с гирькой, одетого в латную рукавицу.
* * *Вводя в обиход Младшей стражи гирьку «двойного назначения», Мишка имел в виду бой в тесноте, где особенно не размахнешься, а тыкать кинжалом в окольчуженного противника бесполезно, но вот же, пригодилось и в чистом поле. Борис лежал пластом и, кажется, даже не дышал. Мишка, на всякий случай, пощупал у него пульс на шее. Ощутив биение жилки, он облегченно вздохнул, распрямился и обвел глазами притихших парней.
— Ну, у кого еще руки чешутся?
Ответом было молчание. Два трупа и повергнутый без видимого, для неопытного глаза, усилия, урядник, превосходивший всех присутствующих ростом и силой, произвели шокирующее воздействие.
— Младший урядник! — Не дождавшись ответа, Мишка повторил громче: — Младший урядник! Не слышу ответа!
— Здесь! Младший урядник Нифонт, боярич!
Вторым младшим урядником десятка оказался тот самый парень, что ободрал себе щеку, утеревшись кольчужным рукавом.
— Слушай приказ, Нифонт. Временно принимаешь на себя командование десятком. Этого — Мишка кивнул на лежащего без сознания Бориса — освободить от доспеха, связать и отвести в темницу. Если не очнется, привести к нему лекаря Матвея. Этих — кивок в сторону убитых — отнести в часовню. О произошедшем доложить старшему наставнику Алексею.
— Слушаюсь, боярич!
Чувствуя спиной взгляды отроков Мишка неторопливо, соблюдая достоинство пошел к кустам, из-за которых вышел на шум драки. Когда почувствовал, что его уже никто не видит, опустился на землю и с чувством выругался. Кулак, которым он «отоварил» Бориса, болел, на душе было погано.
«Блин, два покойника, а с третьим тоже что-то надо делать! Урядник, а ничуть не лучше рядовых, на боярича с ножом… Наказывать? А как еще наказывать? И так: порем розгами, «губа» (она же темница) ни одного дня не пустует. Наставники на пинки и затрещины не скупятся. Куда уж дальше-то? А вот сюда, сэр, — высшая мера, как апофеоз педагогического воздействия. С почином вас, сэр Майкл».
Мишка снова выругался и пнул ногой ни в чем неповинный самострел.
«А ну-ка, сэр Майкл, давайте-ка успокоимся, перестанем дергаться и начнем думать. Есть, хотя еще и не полностью сформировавшийся уклад и порядок жизни Младшей стражи. И есть вполне сложившиеся уклады и представления о порядке, которые ребята принесли с собой. Они оказались среди чужих людей, в незнакомом месте и к ним предъявляются достаточно суровые требования. Вполне естественно, они в таких условиях держатся кучкой, внутри которой сохраняются привычные им порядки. Что в результате получается?
Навязываемая им система правил, то и дело, приходит в противоречие с привычными им порядками. Причем, обратите внимание, сэр, у каждой группы порядки свои, хоть немного, но отличающиеся от остальных. Именно поэтому единый подход, применяемый ко всем, время от времени, дает сбои. Что же прикажете в таком случае делать?
Сам собой напрашивается выход: разрушить землячества, растасовав ребят по разным подразделениям! Если не будет возможности придерживаться привычных порядков, им придется принять систему отношений, предлагаемую Младшей стражей. Недаром же в большинстве регулярных армий в будущем будет применяться принцип экстерриториальности — национальные или территориальные воинские формирования, по сути являются инкубаторами иных ценностей и мотиваций, нежели общеармейские уставы. И это — опасно.
И все, вроде бы, правильно, досточтимый сэр Майкл, и вы об этом уже думали, но Нинея формировала десятки сама и предложение перемешать ребят не одобрила. И тогда вы придумали другой ход…».
* * *Когда-то, на вопрос деда о том, как заставить ребят подчиняться, что заставит их идти в бой под его командой, Мишка ответить не смог, но потом помог случай. Опричники настолько обалдели, увидев Мишкиных сестер в новых платьях, что даже не услышали приказ спешиться. Тогда-то Мишке в голову и пришла мысль о неявном противодействии влиянию Нинеи, которому волхва, пожалуй не сможет противопоставить ничего.
Потом эта мысль получила подтверждение на берегу Пивени, когда от вида Анны Павловны, Аньки и Машки хором обалдели не только ратнинцы, но и всякого повидавшие лодейщики, вкупе с преисполненными столичной спеси купеческими сынками. Никола, бедняга, и вовсе, наповал втрескался в Аньку-младшую.
После этого концепция формирования у «нинеиного контингента» нового набора ценностей и мотиваций сложилась легко и быстро. Собранным по глухим дреговическим селениям отрокам, даже Ратное, с его почти тысячным населением казалось огромным городом. Дома, которые строила для своих семей артель Сучка по Мишкиному «проекту» — просторные пятистенки на подклете, с отоплением «по белому» с деревянными полами и черепичными крышами — представлялись, прямо-таки, дворцами. А девки… Да, девицы, сами того не зная, стали Мишкиным «главным калибром».
Вечерами, на посиделках, девки, повинуясь дирижерским взмахам рук Артемия, сладкими голосами выводили:
Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги, да степной бурьян.
Знать не можешь доли своей,
Может, крылья сложишь посреди степей.
Вьётся пыль под сапогами, степями, полями,
А кругом бушует пламя, да стрелы свистят…
А в ответ, заставляя Артемия морщится и кривиться, как от зубной боли, звучали ломающиеся голоса отроков:
Ты ждёшь, Лизавета,
От друга привета.
Ты не спишь до рассвета,
Всё грустишь обо мне.
Одержим победу,
К тебе я приеду
На горячем боевом коне…
С немалым для себя удивлением и радостью, Мишка обнаружил, что тексты песен, разученные им в школе на уроках пения и в солдатском хоре, почти не нуждаются в редактуре при переводе на язык XII века.
В общении же с девицами, Мишкины братья и, особенно, бывшие музыканты, во многих местах побывавшие и многого повидавшие, выигрывали с явным преимуществом, как, впрочем, и купеческие детишки.
