Анатолий Минский - Демон против люфтваффе
Ответ известен, мне интересна его реакция. На удивление, комсомолец рассудил вполне здраво.
«Морем. Потом сообразили, что у республиканцев нифига нет пилотов, а без них „Чайки“ не полетят. И вот, хотя бы часть из нас доберётся».
«Дальше не хватит моторов, запчастей топлива? Если уж пилотов не досмотрели».
«Дело случая», — философски заметил компаньон. Ему уже едва не хватает до мудрости «всё в руце Божьей».
Мы трепались много часов, Ваня с удовольствием слушал о великих грешниках прошлых веков. В тесном чреве испанского самолёта нас трясло, качало, швыряло и продувало. Вдобавок, из‑за низкой скорости, куда там до «Рено», рейс продолжался невероятно долго, я уж и счёт времени потерял. Периодически мотор кашлял, матерчатое тело сотрясала судорога, но каждый раз вновь подхватывал, и мы гадали — скверное топливо тому ли виной, зажигание или карбюратор с засорившимся жиклёром.
«Ерлыкин про самолёт Можайского напомнил. Как же здорово, что в нашей стране он первым полетел! Раньше всех в мире».
«Не полетел. Поехал и перевернулся».
«Откуда ты знаешь?» — возмущённо взбрыкнул Ванюша.
«Как откуда? Можайский сам мне рассказал».
За такой болтовнёй коротали тягучее время.
Всё хорошее когда‑нибудь кончается. Скверное тоже, хотя последнее чаще превращается в ещё более скверное. Но нет — после снижения с вполне работающим движком мы ощутили удар колёсами о твёрдое покрытие, торможение и поворот куда‑то.
Из люка не вылезли — вывалились. Сложенные и затёкшие конечности первые секунды не хотели выпрямляться и двигаться. Не полёт — пытка, поверьте специалисту.
Над головой безбрежное звёздное небо. Воспользовавшись темнотой и не сговариваясь, мы бросились в кусты, щедро зажурчав. У аэроплана появился русский, достал пачку денег. Парни попрощались с лётчицей.
— До свиданья, Хола! Спасибо, что довезла нас, Хола!
Переводчик сдержанно засмеялся.
— Её зовут Мария. Желаете попрощаться — говорите «адиос». «Хола» означает «привет». Это она с вами здоровалась. Учите испанский, господа военлёты. Я не смогу каждую минуту находиться рядом с каждым из вас.
Слово «господа» меня насторожило, других просто вздёрнуло. Для них господа в 1920 году закончились, после — товарищи и граждане. Ну, или непримиримые классовые враги. Один Ванятка, уже слегка перевоспитанный, проявил спокойствие.
— Из бывших, да — а? — решил расставить точки над i неугомонный и принципиальный Гиви.
— Все мы когда‑то были кем‑то, все мы есть кто‑то сейчас, — напустил туману встречающий. — Имейте в виду, на стороне республики воюют не только коммунисты, их сравнительно мало. Есть социалисты, по — вашему — меньшевики, и анархисты. Начали прибывать добровольцы из многих стран, поэтому будьте любезны проявлять лояльность к любым союзникам. Лётчица Мария вообще вне политики, она промышляет контрабандой, перевезла вас не по убеждениям, а за хорошие деньги. Зовите меня Пётр Григорьевич. Прошу следовать за мной, гм… граждане.
Даже в темноте видно — у соколов клювы вытянулись. Они‑то думали, с Испании начинается коммунистическая революция в Западной Европе, и скоро здесь у каждого пролетария или крестьянина — бедняка будет «Рено». Как у Блока в стихах: мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем. Это многие большевики любили повторять, до прибытия ко мне в отряд. Оказывается, на Пиринеях меньшевики правят бал… Разберёмся, товарищи!
Пока у военлётов закипает разум возмущённый, пытаюсь прочувствовать обстановку. Хорошо‑то как! Никакой гари, тлена и иных запахов войны, только вкус моря в воздухе и ароматных южных растений.
Тепло. Сентябрь, а в Бобруйске и в июле по ночам прохладнее. Я одёргиваю себя: хватит сравнивать весь мир с Бобруйском, как тамошние аборигены. Здесь — Западная Европа. А раз СССР отправляет войска Республике, то, быть может, и германцы подтянутся.
Так безобидно и даже несколько буднично началась для меня Гражданская война в Испании, на которую я совершенно не стремился.
Глава седьмая. Над всей Испанией безоблачное… некогда рассматривать облака!
Товарищ Пумпур Пётр Ионович огорошил нас пачкой новостей. Первое. Пароход с самолётами не только не прибыл в страну, но, похоже, из Союза не отчалил. Второе. Германцы и итальянцы ждать не намерены. На стороне мятежников летают макаронники Муссолини на «Фиатах», а немцы прислали «Хейнкели». Третье. По слухам, нацисты не собираются ограничиваться поставкой железа, будут сами пилотировать. Но никому не удалось пока сбить «Хейнкель» и проверить — что за сардина в этой консерве. Четвёртое. Республиканская авиация как род войск не существует практически. Аэропланы старые, большей частью неисправные. Одним словом, посланцы из СССР в ожидании матчасти обязаны изучить обстановку и готовиться к встрече своих.
Ясно. Изображать бурное и активное ничегонеделанье. Нет уж, тем более запахло реальной схваткой с нациками.
— Товарищ комбриг, а где ближайший аэродром хоть с чем‑то местным летучим?
Пумпур метнул в меня обычный советский взгляд: тебе больше всех надо? Неожиданно мои попутчики засуетились. Им тоже невтерпёж, воевать охота, а не водку пьянствовать. Женька Ерлыкин прямо заявил, что приехал не груши карданом околачивать. Нет самолётов — возьмёт винтовку и врага саблей порубит, как Чапаев.
— Рядом нет ничего. Хули делать? Приказываю — двум добровольцам двигать в Альбасете, возьмёте переводчика недобитого. Хули с вас толку… Остальные — со мной в Мадрид.
Наутро мы с Ваней Копецом погрузились в древний «Форд». Пётр Григорьевич на правах старшего по возрасту полез в кабину к водителю, нас определил в кузов. Тёзка заартачился и заявил, что он главный.
— Кто сказал? — включил непонятку наш гид.
— Пётр Ионович…
— При испанцах называйте его «полковник Хулио». Так сказать, для конспирации.
Мы сразу догадались, откуда такая партийная кличка — по любимому словечку Пумпура.
— Кстати, а как он меня величает? — переводчик прищурился подобно Ильичу на плакате.
Копец смутился, а я не смолчал.
— Недобитый.
— Ага… Значит, надеется потом добить. Ещё посмотрим. Вот что, молодые люди, разницу в возрасте не отменит ни Бог, ни воинский начальник. Извольте иметь уважение.
Хлопнула дверца, я залез в кузов, не пытаясь объяснить, что родился в Риме в десятом году после Рождества Христова. По меркам смертных, мне давно положены покой и пенсия. Вечный покой.
Ехали долго, медленно и по отвратительным дорогам. Затратили больше суток на плёвое, в общем‑то, расстояние. На одной из многочисленных остановок спросил Григорьича, что он забыл у республиканцев.
— Не могу сказать, что они мне по душе. Марксисты вообще напоминают тех, кто красный террор учинили.
Копец недовольно засопел, а белый продолжил.
— Однако же я офицер Русской императорской армии. Мир кто с германцем подписал — большевики. Моя армия войну не закончила. Подробности нужны? Одной достаточно. Мы никакой химии не держали. В битве тоже должны быть свои законы и ограничения, человечьи и Божеские. Я под Гродно служил, когда кайзеровцы на нас газы пустили. А иприт и хлор, молодые люди, не разбирают — армеец ли в окопе или партикулярный в квартире. Куда ветёр унёс, там и смерть. А уж сколько выживших, но не жильцов, с обожжёнными лёгкими! Словом, не имеет германская нация права на существование. Мало их англичане с французами в Версале прижали. Такое дело. Поэтому как Гитлер заявил про помощь другу Франко, я сюда примчался. Стар уже, в окопах не боец. Стало быть, военный переводчик да советник. Ещё вопросы, господа красные соколы?
У меня не нашлось. Недобитый белогвардеец имеет мотивацию того же типа, что и меня в преисподней снабдили. Он воюет не за, а против. Но тёзка не угомонился.
— А немца раздавим, против красных пойдёшь, белая шкура?
— Пусть вас это не тревожит, юноша. Вы даже не представляете, насколько трудно Германию одолеть, раз ей ожить позволили. Не забывайте, вы такие же русские, заблудшие, и наша Гражданская война — сплошная ошибка. Со временем сами поймёте.
Кого же он мне напоминает? Всепрощенец… Но Копецу не до тонких материй, партия и правительство учат оставлять за собой последнее слово.
— Для вас — точно, ошибка. А Красная Армия Ленина — Сталина доказала свою правоту!
Я не стал встревать с разъяснениями о главенствующей роли Троцкого в Красной Армии времён Гражданской войны и о неоднозначности происходившего в России. Парень хороший, простой как рубль, ему ни к чему историческая правда. Только вперёд — и к чёрту детали.
Наш недобиток прав, у германской нации в числе иных качеств есть уникальная способность вызывать к себе жгучую ненависть других народов. Ничто так не объединяет Европу, как повод набить немцу морду.
