Александр Солженицын - Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого
На Екатерининской гимназисты раздавали прохожим белые печатные листки, прокламации. Взяла. Крупно:
„Граждане! Россия переживает страшный час!…”
Ну, читать уже в библиотеке. Но вошла – а там, сразу же за входной зеркальной дверью, завешена вся доска объявлений – таким же, только крупным печатным воззванием – уже не от ЦК, а от всей партии Народной Свободы:
Граждане! Россия переживает страшный час! Решается судьба страны, судьба будущих поколений! Народ проявил великую мудрость в доверии Временному правительству. Сплотимся же вокруг него, не дадим разрастаться анархии, вслед за которой придёт притаившаяся чёрная сотня… Милюков, появление которого у власти купило доверие к нам наших союзников, объявляется врагом отечества! Но они знают, что уход Милюкова означает уход всего Временного правительства, – куда ж они ведут Россию?
Мы стоим на краю пропасти. Граждане, выходите на улицу! проявляйте свою волю, участвуйте в митингах, выражайте одобрение правительству! Спасайте страну от анархии!
По всей библиотеке перебрасывалось волнение. Настроение было: идти! Почему, в самом деле, мы всегда бесконтрольно отдаём им улицу? Почему мы вот здесь, у себя, говорим свободно, а на улице стесняемся? А на улицах всё и решается! Вчера уже ходили другие – а что же мы?
Переговаривались в коридорах, на лестницах, передавая друг другу нарастающее:
– Правда! Надо не отделываться ироническими шуточками, а идти на Невский! И вслух говорить против анархической пропаганды!
– А то мы только поддакиваем тем, кто делает…
– Если имеем убеждения – почему таимся? А если наши убеждения ничтожны – не надо сетовать на развал.
Нашлись добровольцы – снаружи к зданию приставили лестницу – и с садового фасада сняли кем-то накануне вечером подвешенную красную полосу, криво отрезанную и с кривобуквенной надписью: „Да здравствует международная пролетарская солидарность!” Кто-то писал на ватмане: „Доверие Милюкову”, „Доверие Временному правительству”. В подвале служащие сколачивали под них щиты.
Кто-то внёс снаружи в вестибюль свёрнутое зелёное знамя – кадетское знамя. До сих пор такие красовались только на съезде, да в районных комитетах. А теперь вот – на улицу?
Показать им, что в столице – не одни горлопаны-ленинцы. А получат отпор – их как бы и не было.
– Только заикнись против них – сейчас же кричат: „Буржуй! убрать его!”
– „Буржуй” – это стало теперь вместо „фараона”.
– „Буржуй” – это становится как чёрная кость.
Мирнейшие библиотекари, интеллигентные посетители… „Уличное воздействие” – нам казался шаг, не допустимый для воспитанного человека? Но – пришла пора!
И Вера – была из решительных идти.
Тем временем прочли в „Известиях” заявление Совета, что это не он устраивал вчера выступления против членов правительства: „это – недоразумение, которое было создано некоторыми несоответственными личностями”. Ах вот как! А между тем эти личности играют чужими головами.
Кем же тогда? большевиками? Хотя революция и победила, а большевики не раскрылись откровенно, остались со старыми конспиративными приёмами.
Но – как начинают манифестации? Друг друга убедили, всякую работу прекратили, подготовились, оставили двух дежурных, -
– Господа! Выходите! Господа, через главную дверь.
Вышли кучкой на тротуар против Екатерининского сквера. Сперва робкой. Потом больше.
– Господа! На мостовую! Не стесняйтесь.
Как странно: всегда они ходили по мостовым, а мы – только смотрели с тротуаров. А вот – сейчас пойдём по мостовой мы!
И значит? – у нас сила?
Взяли, подняли два плаката, одноручный и двуручный. Свой каталогист впереди – поднял зелёное знамя и развернул.
Да! Чтобы проявить свои убеждения не в гостиной, а на улице – нужна конечно смелость.
А уже вышли и все свои, с читателями.
И из прохожих примыкали – любопытные? или сочувствующие?
Уже их стало больше сотни.
И два-три весёлых солдата.
– Господа! И солдаты с нами!
По-шли.
А на Невском – уже опять муравейники! Вчерашние. Перегораживая тротуары. И соступая на мостовую.
Повернули налево – мимо Гостиного двора.
Чудовищно странно идти – по мостовой Невского. Извозчики придерживают, объезжают. Трамваи умедляют.
Со всех тротуаров – внимание: и к невиданному зелёному знамени, и к публике такой.
Одобрительные возгласы.
И присоединяются – гимназисты, офицеры. О-о-о, да нас много уже!
Всем – необычно, всем – чудесно.
К Казанскому собору! Там поговорим. Где ж ещё и говорят?
72
И уже по всему Невскому – необычайное лихорадочное оживление. Уже не кучки, а едва ли не толпы чистой городской публики, как никогда не бывает. И солдаты есть. А рабочих не видно. Стеснены все перекрестные трамваи, звонят, медленно едут.
Вышла на улицу – интеллигенция! Ещё не знают, как себя держать, куда идти, – просто показать свою гражданскую убеждённость.
– С нами, товарищи! Кто за доверие – присоединяйтесь!
Молодёжь лезет на стены, снимает красные флаги с домов, их много натыкано, и несут. У кого-то на флагах уже и скороспелые надписи.
На углах расклеены, в витринах выставлены жгучие воззвания партии Народной Свободы: „Выходите на улицу! Проявляйте свою волю!”
* * *
На углу Пушкинской студент кричит возражательно с ящика:
– Нам надоели эти общие места! Народу противна буржуазная казуистика!
Гимназический учитель в форме:
– А причём тут буржуазия? Не буржуазия ведёт войну, а для жизненных интересов России!
Тот студент: – Нет оснований доверять Временному правительству!
Матрос с тротуара, густо:
– Вполне доверяем правительству, оно нас не подвело. А кто может сказать, что оно изменило?
Из гула: – Ленин и компания.
Матрос, приступая к студенту:
– А велика наука, вон, быть вагоновожатым? А ну, стань на его место, далеко ли уедешь?
* * *
У Аничкова дворца, к Фонтанке, большая толпа. Между шляпок и котелков – есть и картузы и бабьи платки. Всё сегодня получило горло, перекликается, но обывательские речи смирные, а если резко крикнет, то вот реалист:
– Отказаться от ноты! Потребовать от союзников присоединиться к манифесту Совета!
Дама, сплетя на груди пальцы в лайковых перчатках:
– Но нельзя же заставить союзников пересматривать договоры во время войны!
– Опубликовать тайные договоры!
– Это подло!! Секретный договор может быть опубликован только с согласия всех сторон.
Военный чиновник объясняет: опубликование договоров равно усилению шансов наших врагов. От оглашения могут быть большие осложнения, это бестактное требование.
Вроде банковского служащего:
– Ну, хорошо, с нашей земли изгнать врага, это мы согласны. Но надо точно объявить наши условия мира – тогда и немецкий народ пойдёт нам навстречу.
– Да кто ж до Учредительного Собрания может устанавливать условия мира?!
Студент: – Да зачем дальше воевать, когда на фронте уже братание идёт?
Представительный рослый господин в хорошем пальто:
– Это возмутительно! Сперва надеялись: немцы свергнут Вильгельма. Не свергают. Теперь – надежда на братание. Да откуда эта мечта, что немцы не пойдут на нас наступать? У нас просто голова кружится. Но надо встряхнуться! Мир – это многостороннее действие: надо, чтоб и союзники были согласны, надо, чтоб и противник шёл на мир. Как же мы можем сами объявить мир?
Та же дама, всё так же с руками на груди:
– Да имейте терпение! Вот, Америка вступила! – теперь война скоро кончится. Америка тоже долго говорила – мир без победителей и побеждённых, – а вот же присоединилась!
Тот господин:
– Мир вничью – так Германия скоро оправится, и опять нападёт на нас. Нам нужно укреплять нашу военную силу – и вот тогда нас будут бояться, и наступит мир.
Ему курсистка, чёлка из-под меховой шапочки:
– Вы хотите победы? Вам нужно ещё миллионы калек? А нам нужно – братство народов! Германский народ очнётся.
Тому студенту – лакей:
– Хотите с немцами брататься? А чем же французы хуже?
Студент – не ему, а всем сразу, с ледового бугорка:
– Выслушайте спокойно! Это иллюзия, что одержав победу над кайзером, мы потом своим революционным благородством заразим союзников, и они откажутся от захватов. Они – всё равно захватят! – и хоть с ними потом воюй. Нет, кто-то должен благородно отказаться, и с самого начала. Нельзя упускать ни малейшей мирной возможности!
– Нет! Это если мы с Вильгельмом помиримся – вот тогда придётся воевать с союзниками!
Курсистка, встряхивая чёлкой:
– Мы согласимся защищать свободную Россию, но не алчные аппетиты богачей.
Два солдата прикатили бочку. И раненый солдат, рука на перевязи, влез на неё:
