Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа. Книга третья
– Хорошо, – снова улыбнулся Кошон. – Хорошо, что не нужно напоминать тебе о нашей встрече. Ты тогда так убеждённо говорила о том, что Жанна истинная Божья посланница, чуть ли не ангел. И я так хотел в это поверить! Но… Вот теперь сама же Жанна тебя и опровергла. Два дня назад она отреклась от своей прежней жизни и надела женскую одежду вместо той, еретической, которую поклялась не снимать, пока её миссия не будет исполнена. И я скорблю всей душой…
– НЕТ!
Клод показалось, что она крикнула, но, судя по тому, как наклонился к ней епископ, как повернул голову, прислушиваясь, это был только шепот.
– Что, что? – переспросил Кошон. – Прости, я не расслышал, что ты сейчас сказала.
– Жанна не могла такого сделать, – раздельно произнесла Клод.
– Тем не менее, сделала.
Кошон неторопливо перегнулся за решётку и втащил внутрь узел, который принёс его помощник.
– Вот её мужская одежда. И это при том, что английский король будет вот-вот коронован в Париже. Но ты должна радоваться, потому что мирской суд, за проявленную, наконец, покорность и раскаяние проявит к Жанне мягкость. Её объявят помешанной и заточат, конечно… Но она, по крайней мере, будет жить. Хотя и не так славно, как жила при дворе.
Клод напряжённо смотрела епископу в лицо. Зачем он всё это говорит? Чего хочет от неё? Ведь он чего-то хочет, раз пришёл сюда и даже принёс одежду Жанны, как доказательство… Хочет, чтобы она тоже отреклась? Или испытывает? Ждёт, что она дрогнет, отступит… что признает – да, чудес в этом мире не случается, потому что нет на земле никого настолько чистого и безгрешного в делах и помыслах, кто способен сотворить чудо для других, или сам стать таким чудом! Он уже сломил чем-то злобным Жанну, а теперь подбирается и к ней, Клод, потому что осталась только она одна… Последнее доказательство, что по образу и подобию… Или нет, не так! Он хочет жертвы! И жертвы самой страшной, потому что уверен – никто добровольно не отдаст себя на заклание!
– Вы верите в Бога? – спросила Клод, как только епископ замолчал.
Тот засмеялся.
– А какой ответ ты хочешь получить? Правдивый, или тот, который никому не нужен, но который дал бы любой другой на моём месте?.. Впрочем, не отвечай, я и так знаю, что ты скажешь. Так вот тебе мой правдивый ответ. Я готов в прах упасть, если сюда сейчас войдёт сам папа. Готов стать на колени, если войдёт английский король, или регент. Но, если войдёт Иисус… Его я, пожалуй, вызову на суд и сумею доказать, что он есть злостный еретик. И, заметь, я нисколько не боюсь говорить тебе об этом, потому что любой другой на моём месте, желающий ответить честно, сказал бы то же самое! Верить в живого, равного тебе во всём человека, глупо и не удобно. Да и во что верить-то? Вот он, точно такой же, как ты, только думает, может быть, иначе. Но от такой веры какой прок? Ты скажешь – духовное возвышение, а я в ответ спрошу: кто сказал, что мысли праведника возвышеннее моих? Нет, может быть где-то там, – Кошон повертел пальцами в воздухе, – где нет мирских утех и плотских радостей… Но тут, на земле насквозь грешной, каждый готов сказать, что он верует, а на деле не верит никто! То есть, в папу, в короля, в бальи, который для какой-нибудь деревенщины тот же король, верят охотно – они поставлены НАД НАМИ! Они могут сделать нашу жизнь лучше, или хуже, потому что имеют для этого все возможности! А приди сейчас Иисус? Что он сможет дать, к примеру, тебе? Чем поможет? Вот Жанна, она оказалась не так глупа! Долго упрямилась, но поняла, наконец, что возвышают и свергают с пьедестала не бесплотные идеи, а конкретные люди, которые при этом, далеко не святые! Поняла и отказалась от заблуждений той веры, которая требует постоянной жертвенности. Она стала, как все. А все вокруг далеко не праведники.
Кошон замер перед молчащей Клод и посмотрел на неё едва ли не с сочувствием.
– И ты не праведница, девочка. Вот дверь, она открыта и больше не закроется. Если хочешь, уходи прямо сейчас, никто не остановит. Мне не давали полномочий судить ещё и тебя, так что можешь считать, что Святая Инквизиция против крестьянки из Домреми ничего не имеет.
– А против Жанны?
– Какой Жанны? Той, что стала теперь Никем? Но Ничто Святая Инквизиция не судит, это дело мирян, а им всё равно – Ничто ведь не кормит и не одевает.
– Я спрашивала про ту, которую все называли Девой.
Кошон презрительно скривил рот.
– Это сказка, которую все скоро забудут.
Клод опустила глаза. Нет, не зря она собирала тут крупицы самого важного из своей жизни. Ей действительно предстоит родиться заново! Пусть не надолго, но силы на это рождение у неё есть!
Молча девушка подняла с пола узел с мужской одеждой и прижала к себе. Потом попросила:
– Велите, сударь, снять с меня кандалы и отведите в комнату Жанны.
Кошон смотрел на неё со смесью любопытства и недоверия.
– Неужели ты сделаешь это, Клод?
Ответа он ждал долго. Девушка словно боролась с кем-то внутри себя, потом всё же выдавила:
– Я теперь Жанна.
Руан
Бэдфорд прибыл в Руан поздним вечером, но прямо на утро назначил аудиенцию для Кошона, которого встретил бодро и деловито, со следами только лёгкой усталости на лице.
– Ну, что тут у вас, докладывайте, – потребовал без особых предисловий.
Кошон благочестиво нахмурился.
– Как и ожидалось, перед лицом Святой Инквизиции еретичка признала все свои заблуждения греховными, а выдвинутые обвинения справедливыми. Ей была дана женская одежда и вынесен приговор о вечном покаянии, то есть, достаточно мягкий, как вы и просили. Так что, по договорённости, которая была достигнута ранее, господин де Монтон вчера тайно вывез Жанну в Монроттье, и дело о, якобы Божьей, Деве можно считать завершённым.
Бэдфорд перекрестился.
– И слава Господу! Теперь надо подготовить оглашение по войску. Обосновать, чем вызван такой мягкий приговор и… всё такое… Но вас, Кошон, я этим отягощать уже не буду.
Регент засмеялся своим словам, как доброй шутке. Но тут с улицы донеслись крики и топот бегущих ног.
– Что там? – спросил он, пока ещё вполне благодушно, и выглянул в окно. – Смотрите, Кошон, этот ваш Эстиве никак не может угомониться. Что он там кричит, вы слышите?
– Отлично слышу, милорд, – холодно сказал Кошон, даже не сдвинувшись с места. – Он хочет нам сообщить, что французская ведьма снова впала в ересь и надела, так угодное демонам, терзающим её, мужское платье.
Бэдфорд медленно отошёл от окна, не сводя с Кошона побелевших глаз.
– Что это значит, епископ? Вы мне только что сказали, что Жанну из Руана увезли.
– Да, увезли, – спокойно подтвердил Кошон. – Но увезли ТУ, неприкосновенную. Другая же оставалась в Буврее и должна была сегодня всего лишь проехать по улицам города обритая наголо и в позорном колпаке, чтобы дальше проследовать к месту заключения. Мы же не могли оставить горожан без подобного зрелища! Вчера я сам отвёл её в камеру, где содержалась Жанна и оставил там… Вероятно, мужская одежда была брошена в каком-то углу…
– Что вы несёте, Кошон?!!!
– Я просто хочу сказать, что мы, возможно, судили не ту девицу…
– ПОШЁЛ ВОН, ИДИОТ!!!
Бэдфорд вылетел из комнаты. Оттолкнув попавшегося под руку Эстиве, кликнул оруженосца и подхватив первого же оседланного коня, помчался к Буврею.
Уже на подъезде он понял, что опоздал – всё пространство вокруг башни было запружено людьми. Они гневно кричали, требуя сжечь проклятую ведьму, которая не терпит приличествующую ей одежду и упорствует в своей ереси, оскорбляя истинную веру! Бросив поводья оруженосцу, регент вошёл внутрь донжона, где тоже толпились, но в основном представители духовенства.
– Эстиве постарался… – процедил сквозь зубы Бэдфорд, ни к кому не обращаясь.
Он грубо отпихнул каких-то неповоротливых прелатов, которые не успели освободить ему дорогу и, рявкнув: «Пошли все вон отсюда!» шагнул в комнату, где не так давно содержалась Жанна.
В самом её центре стояла девушка, которая в первый момент напугала герцога своей схожестью с той, другой. Но, когда она подняла глаза, сразу стало видно – нет, не та!
– Ты кто? – хрипло спросил Бэдфорд.
– Я Жанна, – последовал ответ.
Нетвёрдо ступая герцог подошёл почти вплотную.
– Не понимаю, зачем ты это сделала?
Девушка посмотрела с грустью.
– Я не хочу, чтобы о Жанне забыли. Это была и надежда, и мечта… Если сейчас у людей отнять чудо, вся жизнь станет только войной и злобой, и другого, такого же, как Жанна, в эту жизнь уже не пустят.
– Дура! – не выдержал Бэдфорд. – Ты хоть понимаешь, что теперь тебя казнят, и я ничего не смогу для тебя сделать?!
– Понимаю, – ответила девушка, не сводя глаз с бледного лица регента. – Но вы и раньше не могли.
Внезапно она подняла руку, невесомо коснулась его щеки и прошептала:
– Лицо, как луна… Это не следовало бы говорить, но, верно, нужно… Для спасения… Вам ведь не много лет осталось, сударь…
