Андрей Колганов - ЖЕРНОВА ИСТОРИИ
- Постой, постой! - Шацкин отводит мой палец в сторону. - Как вывести хозрасчетные бригады на уровень завода - понятно. Пример Брянского паровозостроительного это уже показал. Но представить себе межзаводской хозрасчет я что-то не могу…
- Кто говорит о межзаводском хозрасчете? Я? Ничего подобного! - И что это он уперся в хозрасчет? Ничего другого вообразить уже не в состоянии? - Предприятия ведь связаны друг с другом, так? От того, как сработал один коллектив, зависит результат работы другого. Если поставщики гонят брак, или срывают сроки поставок, то могут пострадать коллективы многих фабрик и заводов. И этот вопрос рабочие тоже могут взять в свои руки. Разобраться, что там творится у смежников, почему у них провалы в работе, если надо, помочь, взять отстающих, так сказать, на свой буксир. Можно сначала отработать этот вопрос на межцеховом уровне внутри предприятия, а уже потом, получив практический опыт, выходить на межзаводской… - Дальше пусть сами додумывают. В конце концов, дело-то зависит от того, как к нему отнесутся сами трудовые коллективы, а не от того, что я тут наговорю.
- Но кто же позволит рабочим лезть на чужое предприятие… - начал было Паша, однако я не даю ему договорить:
- Чужое? Это государственное-то предприятие при Советской власти для рабочих - чужое? Мы что, ведомственным барьерам поклоняться должны? - напираю с неподдельным негодованием. - Не должно быть такого!
- Нет, Виктор, тут все не так просто, - вдруг вступает в разговор молчавшая до того Лида, лишь с сожалением наблюдавшая, как остывает в стаканах чай и остается нетронутой расставленная на столе немудреная закуска. - Отношения между заводами, тем более принадлежащими к разным трестам и наркоматам, - это уже вопрос общегосударственного хозяйственного плана.
- Кто же спорит? - легко соглашаюсь с нею. - Но разве рабочие должны оставаться в стороне от выработки общегосударственного плана? Впрочем, пока не будем замахиваться так далеко. Нам хотя бы с прочими моими задумками разобраться, пощупать на практике, что и как.
- Тут еще и вопросы секретности могут встать, - продолжает моя комсомолка, - взять хотя бы тресты нашего Главного управления военной промышленности.
- Есть такая проблема, - со вздохом признаю ее правоту. - Секретность здорово может помешать развитию участия рабочих в решении хозяйственных вопросов. Но тут уж ничего не поделаешь - в капиталистическом окружении военные секреты надо беречь втройне строго. Главное, чтобы борьба за обеспечение секретности не превращалась в самоцель или в средство замазывания промахов нерадивых хозяйственников.
Разговор на минуту затух, и, воспользовавшись паузой, Лида предложила заново согреть остывший чай. Вскоре мы все вчетвером (Михаил Евграфович так и остался в своем кабинете, в ответ на приглашение к чаю крикнув что-то, не вставая с места, насчет срочных переводов) прихлебывали обжигающий напиток, быстро подъедая стоявшие на столе баранки, ломти черного хлеба с тонкими кусочками колбасы, и варенье из вазочки. Колбаска, надо сказать, была очень недурна - в век консервантов, красителей, стабилизаторов и ароматизаторов, "идентичных натуральным", такой уже и не попробуешь.
Проводив гостей (меня за гостя уже вроде бы и не считали…), мы с Лидой отправились на кухню - мыть посуду. Прополаскивая стаканы остатками горячей воды из чайника, она передает их мне, а я уж вытираю их насухо льняным полотенцем. Девушка была как-то необычно сосредоточена, или, скорее, погружена в себя, в какие-то свои мысли. И, похоже, мысли эти были довольно невеселые.
Разобравшись с чайной посудой, собираюсь было покинуть кухню, как вдруг Лида порывисто кидается ко мне, обнимает за шею и прячет лицо у меня на груди. Осторожно поглаживая ее по коротко стриженым волосам и по спине, спрашиваю:
- Что стряслось?
Немного помедлив, она отвечает мне каким-то бесцветным голосом, полным внутреннего напряжения:
- Я сегодня была у врача… - И тут же в голосе ее прорывается рыдание:
- Он сказал… Он сказал… У меня никогда не будет детей! - и, уже не сдерживаясь, она громко всхлипывает у меня на груди, не произнося больше ни слова.
- Может быть, это ошибка? Тебе надо будет показаться хорошему специалисту, - пытаюсь успокоить ее.
Лида поднимает голову. В глазах ее стоят слезы, но она уже не рыдает и не всхлипывает. Голос ее тверд и спокоен:
- Это очень опытный врач. Мне зима 1919 года память оставила. Пришлось как-то ночевать двое суток на снегу. Потом лежала в горячке, еле выходили. И вот, оказалось… - она снова замолкает, чтобы через несколько секунд произнести с тем же леденящим душу спокойствием:
- Теперь ты меня разлюбишь.
- Никогда! - тут же срывается у меня громкий возглас.
- Не надо кричать, - чуть кривится Лида. - Разлюбишь. Зачем я тебе такая?
- Зачем? - автоматически переспрашиваю ее, а затем решаюсь:
- Пошли в комнату, объясню.
Лида остается стоять на месте и мне приходится взять ее под руку и усилием (впрочем, совсем небольшим), повести за собой. Устроив ее на диване, говорю:
- Я попал сюда из будущего.
- Как? - лишь чуточку более оживленным голосом спрашивает девушка, сидя с закаменевшим лицом и смотря прямо перед собой невидящим взором.
- Если бы я знал, - как! - бросаю в сердцах, и продолжаю:
- Я родился в 1954 году…
- Что, Уэллса начитался, про машину времени, а теперь сам принялся фантазировать? - с вялым скептицизмом перебивает меня Лида.
- Да погоди ты! Дай досказать. - Мне уже все равно, поверит ли она в путешествие во времени, или нет. Главное - вырвать из нахлынувшего на нее чувства безнадежности, и я начинаю заводить сам себя. - Ты думаешь, мне легко жить, зная, какими страшными и кровавыми путями шла история? - Хватаю ее за плечи и трясу:
- Ты можешь себе представить войну, которая унесла больше 50 миллионов жизней? Ты можешь себе представить концентрационные лагеря, где людей уничтожали сотнями тысяч? Ты можешь себе представить бомбу, которая за несколько секунд может испепелить крупный город со всеми его жителями?
Лида безуспешно пытается оторвать от себя мои руки:
- Пусти!.. Не надо меня трясти…
Опомнившись, отпускаю ее:
- Извини… Но для меня все это - реальная история. И, вполне возможно, ваше, - точнее, теперь уже наше общее - будущее.
- Не хочу я такого будущего… - бубнит себе под нос девушка.
- И я не хочу!!! - крик рвется у меня из самой глубины души. - Поэтому у меня нет другого выхода, как сражаться за то, чтобы наше будущее стало другим. Не настолько мрачным. Все исправить, конечно, невозможно. Людей не переделаешь, - во всяком случае, так быстро. Но все, что в моих силах, буду делать.
- Так ты, что, знаешь, что будет завтра, в следующем месяце, через год, через два? - в голосе Лиды скептицизм перемешан с затаенной опаской.
- Нет. Не настолько я хорошо изучал в своем времени историю, чтобы знать все события с точностью до дня, - отрицательно качаю головой. - Но кое-что, конечно, помню. - И на Лиду посыпался ворох бессистемной информации - все, что удалось припомнить с ходу:
- Летом французы выведут свои войска из Рейнской области. В конце года на конференции в Локарно состоится подписание соглашений о гарантиях европейских границ. В 1927 году маршал Чан Кай-ши начнет резню китайских коммунистов. В 1929 году в капиталистическом мире разразится самый глубокий за всю историю экономический кризис. В 1931 году Япония оккупирует Маньчжурию. В середине тридцатых годов начнется производство танков с противоснарядным бронированием, а затем для боевых самолетов будет окончательно принята схема моноплана. К концу тридцатых будут созданы радиолокационные станции, способные обнаруживать корабли и самолеты на расстоянии более сотни километров…
- А у нас, у нас что будет? - в голосе девушки на этот раз недоверие было смешано с растущей тревогой.
- Все, о чем я только что сказал, для меня - прошлое. Уже прошедшая история. Но вот пройдет ли она здесь точно так же - не знаю. Многое, конечно, произойдет с неизбежностью. Кризис 1929 года - обязательно. То, что я говорил про танки, самолеты, радиолокацию - тоже. А вот у нас… - Внимательно смотрю в глаза Лиде:
- Во-первых, случайностей в ходе истории еще никто не отменял. Поэтому конкретные события здесь вполне могут отличаться от той истории, которая известна мне. Кроме того, не следует сбрасывать со счета и сознательного воздействия на ход исторических событий. История СССР уже кое в чем отличается от известной мне, потому что я не сидел тут, сложа руки, как пассивный наблюдатель.
- Что ты имеешь в виду? - теперь моя возлюбленная уже явно встревожена.
- Я попал в это время в самом конце августа 1923 года. И практически сразу попытался разными путями воздействовать на развитие политической борьбы. Кое-что удалось. - Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоить часто заколотившееся сердце.
