Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа. Книга третья
– Он ещё не сделал этого, – глядя в сторону обронила мадам Иоланда.
– Это пока. Я, конечно, запретил всем недовольным святым отцам покидать Руан до окончания суда, но нет никакой гарантии, что кто-то не сбежит тайком! А там… сами знаете – первый же слух о том, что папа процессом недоволен, и в Рим полетит подробнейший донос!
– Хорошо, что вы это понимаете.
Глаза мадам Иоланды, до сих пор изучавшие канделябр, переместились на лицо регента.
– Но, даже если такое случится, этот донос папа ведь может никогда и не увидеть, – произнесла она со значением.
– Вы гарантируете? – живо спросил регент.
– Гарантировать я могу только такое вмешательство Рима, которое будет соответствовать нашим сегодняшним договорённостям. Если таковые состоятся, папа, как и прежде останется всего лишь сторонним наблюдателем, что бы ему ни доносили. Ну, а не договоримся…
– Можете не продолжать, – хмуро перебил Бэдфорд.
Все трое помолчали. Регент яростно тёр ладонью подбородок. Филипп, с показным безразличием, перекатывал в руке зёрна чёток. Герцогиня же вернулась к изучению канделябра. Она прекрасно понимала – на переговорах заранее теряет позиции тот, кто начинает задавать вопросы непосредственно по делу. Отвечающий же становится в положение человека, который это дело вроде бы корректирует тем своим мнением, о котором его спрашивают. Поэтому она ждала вопросов. Но Бэдфорд тоже не спешил что-то спрашивать или уточнять. Закончив тереть подбородок, он покосился на дверь, за которой вдруг то ли померещились, то ли действительно послышались шаги…
Нет, кто-то определённо приближался, тяжело шаркая!
– Вы ещё кого-то ждёте? – насторожилась герцогиня.
Удивлённый Филипп тоже поднял голову.
– Жду, – поморщился Бэдфорд. – Прежде чем решать что-то, я должен быть уверен, что не обманывался с самого начала, и вы, мадам…
Договорить он не успел. Шаркающие шаги затихли, и дверь начала открываться.
В слабом свете всего нескольких свечей из темноты коридора заползала в комнату безобразно расплывшаяся фигура с одутловатым жабьим лицом.
Досадливо крякнув регент поднялся. Следом встали Филипп и мадам Иоланда.
Перед ними, опираясь на руку сморщенной дуэньи, стояла королева Изабо.
– Заждались? – прошепелявила она и мерзко засмеялась.
Мадам Иоланду охватил ужас. Она совсем забыла про существование женщины, которая до сих пор именовалась королевой этой страны! Впрочем, женщиной то, что осталось от красавицы Изабо, назвать теперь было сложно.
Переваливаясь жирным телом и продолжая хихикать беззубым от потребляемых сладостей ртом, королева добралась до пустого стула и вдавилась в него, словно набитый тряпьём узел. На дуэнью махнула, дескать, убирайся, и та с достоинством вышла. Сама же Изабо хихикать перестала, но осмотрела собравшихся с нескрываемым злорадством.
– Вспомнили, наконец, да? Ну, так вот я – ещё живая.
Она попыталась поёрзать на стуле, который отозвался жалобным скрипом, но тесное пространство подлокотников зажало обширное тело в тиски.
Мадам Иоланда и оба герцога сели.
– Итак, – тоном председательствующего на королевском совете заговорил Бэдфорд, – её величество я потревожил для того, чтобы получить подтверждение факту, который мы здесь поставили во главу угла.
Бросив хмурый взгляд на мадам Иоланду, он обратился к Изабо:
– Сможете ли вы, мадам, определённо вспомнить о ребёнке, который был вами рождён почти сразу после убийства герцога Орлеанского? Если, конечно, вы кого-то тогда вообще родили.
Изабо тугодумно наморщила лоб.
Её мозг, давно не востребованный ни для каких целей, с трудом пробуждался. Чего хотят от неё эти люди? Какой-то ребёнок… Луи Орлеанский… Да, было что-то этакое, похожее на сон, но так давно… Да и с ней ли это было? Она припомнила давнее отражение в полированной поверхности зеркала так, будто вызывала в памяти образ давно умершего человека. И ночь – ту самую – наполненную криком и смертью… Смертью и криком: «Герцога убили!»
Да, кажется она тогда ждала ребёнка. И рожала его очень тяжело…
Но он ведь умер!
Во всяком случае никакого новорожденного Изабо не помнила. Да и Бог с ним! Сейчас главное понять, как нужно ответить всем этим людям, вызвавшим её к жизни ради каких-то своих целей, до которых ей, давно умершей Изабо, нет никакого дела!
В еле видимых на заплывшем лице глазках загорелась осмысленность.
– А кому это нужно знать?
– Нам всем, – сверля её взглядом ответил Бэдфорд. – И мы хотим услышать правду.
«Ах, правду!» Лицо Изабо раскисло в улыбке. Ещё раз, неторопливо, она обвела всех глазами.
«Правды хотят. Ну-ну! И эта, насквозь лживая герцогиня, тоже, верно, хочет? Ишь, как напряглась… А она постарела… Что-то такое я слышала о ней не так давно… Или не о ней? Ах, да, какая-то девушка, то ли крестьянка, то ли монахиня… Что-то там их связывало с герцогиней… Не помню. Говорили, кажется, что эта деревенщина чуть ли не управляла войсками дурачка Шарля и короновала его… Да, точно так! Я ещё смеялась тогда… Чудо Господнее! Чего же и ждать от дурачка… Но, подождите, уж не моего ли ребёнка эта мадам выдавала за крестьянку?»
Пробуждающийся мозг трудно, но верно заработал.
«А что, с неё станется сотворить такое… Ишь, сидит, как каменная, даже не смотрит… А ведь ей, пожалуй, не выгодно получить от меня подтверждение. Крестьянку ещё можно выдать за чудо, а мой ребёнок такой же бастард, как и тупоумный Шарль, от которого толку мало, но бастард с королевской кровью! Видимо, мадам надеется на мою беспамятность? Зря! Я ещё не до конца умерла и помню многое, ей на беду!»
– Был ребёнок, – скрипнула Изабо. – Мне сказали, что он умер. Но только сказали. Самого ребёнка я не видела никогда.
Она мстительно посмотрела на герцогиню, потом перекатила глазки на Бэдфорда. Выражение его лица королеве понравилось. Явно что-то обдумывая, регент смотрел на лживую Анжуйскую мадам, как показалось, сердито и тяжело.
– Господа ждут от меня чего-то ещё? – спросила Изабо.
Ей безумно хотелось увидеть, как будет посрамлена эта слишком ловкая особа, но въевшийся во всё её существо придворный опыт подсказывал, что в подобном удовольствии ей откажут.
Не скрывая усилий, королева оперлась на подлокотники и выдавила себя из кресла. Ни на кого больше не глядя, приказала:
– Позовите мою дуэнью.
А когда старуха появилась, обмякла на неё всей тушей и зашаркала к выходу.
Герцоги встали, мадам Иоланда не шелохнулась.
Видимо Изабо это почувствовала, потому что в дверях, не имея возможности просто повернуть голову, заколыхалась, заёрзала руками и развернула жирный корпус так, чтобы видеть герцогиню.
– Я доставила кому-то неприятности своим признанием? – спросила она, не скрывая удовольствия.
Никто ничего ей не ответил.
Руан
Кошон присматривался.
Он выжидал, чуткий, как паук в своей паутине.
С Жанной старался разговаривать любезно, но не настолько, чтобы его новая любезность контрастировала с прежней непримиримой жесткостью. Только однажды, на закрытом совещании членов судейской комиссии, он оборвал Эстиве, который предлагал применить к Жанне пытку. Оборвал с резкостью и страстью, удивившими многих. Но потом, когда уже никто не мог слышать, епископ мягко и душевно попросил старого приятеля так уж не стараться.
– Милорд Уорвик уже высказывал своё недовольство, – с откровенной неприязнью к этому самому милорду напомнил Кошон. – У них там появились новые резоны для того, чтобы нянчиться с этой девкой, как… – он помялся и со смехом закончил, – как с особой королевской крови! Но вы, Эстиве, духом не падайте. Если моё слово что-то для вас значит, поверьте этому слову – лично вам я предоставлю возможность завершить процесс так, как дОлжно! И очень скоро, надо только проявить немного терпения. Позвольте нашим трусоватым теологам терпеть поражения на допросах, и держитесь пока в тени без этих глупостей с пытками, отравлениями и прочей ерундой. Вы меня поняли?
Эстиве задумчиво погладил переносицу, потом кивнул.
– Ваше слово много значит для меня, Кошон.
– Вот и славно.
О том, что Бэдфорд договорился об обмене пленными епископ понял сразу, как только регент вызвал его в свою резиденцию и потребовал полного отчёта о процессе. Кошон изложил всё спокойно, обстоятельно, но не мог не заметить, что на лице Бэдфорда, при явном общем неуспехе суда, отразилось мрачное удовлетворение. Он как-то вяло пожурил епископа за слишком долгое топтание на месте и посоветовал хорошенько подумать над тем, что можно будет предъявить Риму, если там сочтут, что пора вмешаться.
– В крайнем случае, – добавил герцог, – объявите девицу помешанной и приговорите к заключению в какой-нибудь монастырь для покаяния.
– То есть, речь о публичной казни еретички уже не идёт? – уточнил епископ.
