Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик
Скорее всего – нет, не слушаю, потому, что знаю, кто это! С вероятностью девяносто девять и девять в периоде после запятой! Батальон Федоренко и моя рота!.. Ой, как это хорошо!.. Да, чего там хозяин бухтит?..
— Простите, Яков Семенович, я, кажется, знаю, кто это был…
Разговор прерывает появление санитара – худого дядьки в застиранной форме с медицинской сумкой в руках. Снова стаскиваю китель. Он разматывает не успевшую схватиться коркой повязку, обрезает по шву и стаскивает рукав нательной рубахи, пропитанный кровью, и с помощью керосиновой лампы внимательно осматривает рану, скорее даже глубокую царапину. Затем берет фляжку у прапорщика, смачивает марлевый тампон, и, пригрозив, что сейчас будет немного щипать, поливает рану водкой, а затем протирает ее тампоном. Сидим, терпим, пока "немного щипать" пройдет. Санитар тем временем профессионально и быстро обрабатывает рану йодом и накладывает повязку. Затем выслушивает мое "большое человеческое спасибо", и отправляется восвояси, повинуясь разрешающему кивку ротного. Который, дождавшись исчезновения лишних ушей, продолжает прерванный разговор:
— Так вот, они о вас, скорее всего, тоже весьма наслышаны, милейший. И шибко, видать, переживали. Наутро всем батальонным и ротным командирам приказ начальника дивизии объявили, мол, в ближайшее время ожидаются еще люди оттуда. Быть готовым к этому, но никому ни гу-гу. Секрет-с! Ну да ладно, соловья баснями не кормят. Отводите своих солдатушек на постой, и с господами офицерами пожалуйте ко мне на чаёк…
Спать не хотелось совершенно ни мне, ни остальным. Наверное, сказывалось остаточное действие дедова коктейля. Поэтому, отведя в указанную рощицу своё войско и проследив, чтобы все устроились с ложками возле костра, на котором грелся огромный котел, испускавший очень аппетитные запахи, мы втроем с Бером и Стефановым отправились на чаепитие к приютившему нас Грановскому. Разошлись часа через два, чтобы маленько подрыхнуть до подъема.
Как хорошо спать на охапке свежего душистого сена, среди своих, подсознательно не ожидая сигнала тревоги, или внезапного выстрела!.. А если еще снится рыженькая…
ИНТЕРЛЮДИЯ
Поездка в Лодзь, где находился ближайший госпиталь, прошла без особых происшествий, если только не считать за таковые несколько синяков и шишек, которые добавились к перечню телесных повреждений полученных егерями в бою с русскими партизанами. Невзирая на все старания водителя, предусмотрительно пытавшегося объехать все явные и скрытые рытвины и ухабы, российская дорога, или, точнее говоря, явление природы, условно именуемое оной, в очередной раз показала свой крутой нрав и свое отношение к солдатам кайзера. И если пострадавшие не смогли облечь свои впечатления в соответствующие словесные формы, относящиеся к некой разновидности арго, то это объяснялось вовсе не их воспитанностью, а желанием спасти язык, который все время норовил попасть между зубами. И только два пассажира не реагировали на превратности пути. Фон Штайнберг по-прежнему находился за границей реального мира, а асистенцарцт Вальтрауб сосредоточился на оценке состояния своего пациента, периодически измеряя пульс и пытаясь отследить температуру, прикладывая ладонь ко лбу. В госпитале, пока остальными ранеными занимались санитары, носилки с гауптманом занесли в комнату средних размеров, которую громко именовали "диагностическим отделением". Доктора волновали мелкие осколки, которые могли остаться в глубине раны и вызвать развитие нагноения, и поэтому рентгеновский снимок был просто необходим. В "отделении" размещался портативный прибор Siemens-Halske, электрический кабель от которого тянулся за окно к динамо-машине, состыкованной с небольшим бензиновым двигателем, установленным в сарайчике. Повинуясь отрывистой команде доктора, уже далеко не молодой санитар, облаченный в замасленную спецовку, запустил свою полевую электростанцию. Выдав несколько холостых "выстрелов" двигатель весело затрещал и сеанс диагностики начался…
Впоследствии фон Штайнберг практически ничего не смог вспомнить о неделе, проведенной в полевом госпитале. Русская, а, если быть абсолютно точным, германская пуля, выпущенная из германского же "маузера"-98, не только оставила свой след в виде шрама на лбу, но и основательно контузила гауптмана. Впрочем, периодические потери сознания позволили не почувствовать страдания, неизбежно сопровождающие перевязки и обработку ран. Более или менее барон пришел в себя в санитарном эшелоне, увозившем его в один из лучших военных госпиталей фатерлянда – Beelitz, находящегося недалеко от Берлина. Гауптман и не подозревал, что окончательный выбор конечного пункта был сделан не только, а точнее – не столько эскулапами. Например, госпиталь в городе Ольденбург, что в нижней Саксонии, ведущий свою более чем вековую родословную от известной клиники, вполне мог поставить Штейнберга если не на крыло, то, во всяком случае на ноги. Но судьбой барона озаботился его в некотором роде "крестный отец" из разведотдела майор Хельмут фон Тельхейм, имевший на гауптмана далеко идущие планы, до которого успел дойти рапорт обер-лейтенанта Майера. Несколько своевременно сделанных телефонных звонков, продублированные телеграфными сообщениями мгновенно, перевели фон Штайнберга в разряд особо привилегированных пациентов. Это выразилось в личном визите начальника санитарного поезда и назойливой опеке санитаров, которые первоначально даже пытались воспрепятствовать гауптману самостоятельно отправлять естественные потребности, советуя воспользоваться услугами некого Штампке, имевшего опыт работы с уткой еще с франко-прусской войны.
Вся эта кутерьма, усугубленная тряской, скученностью и жарой отнюдь не способствовала улучшению настроения барона, а напротив – провоцировала сильные головные боли. Внесла свою лепту и раненая рука, которая немедленно отзывалась болью при попытке хоть немного пошевелить пальцами. Да и температура как будто бы решила подвергнуть своего хозяина кузнечной закалке – фон Штайнберга бросало то в жар, то в холод. По ночам мучили кошмары. Во снах события прошлого причудливо переплетались с ужасами, талантливо описанными великим Андерсеном и красочно, в лицах озвученные долгими вечерами заботливой няней в далеком детстве.
В итоге, прибытие поезда в Берлин было воспринято им как долгожданное спасение. После непродолжительной поездки на санитарном автомобиле в Beelitz, гауптман попал в уютную палату, которая больше напоминала номер в первоклассном пансионе, разместившуюся в одноэтажном здании среди парка. Проспав почти 20 часов и проснувшись от негромких трелей птиц за открытым окном, в которое вливался чистейший воздух, настоянный на ароматах трав и цветов, он смог почувствовать себя если не в раю, то, во всяком случае, в его земном филиале.
В первую очередь, врачи занялись раненой рукой. В это время в Германии уже был учрежден Имперский антигангренозный комитет и лучшие умы искали пути борьбы с этим страшным и, увы, распространенным злом. В данном случае, рукой барона занялся лично Альберт Вольф, который был одним из пионеров озонотерапии.
В течение нескольких дней состояние фон Штайнберга значительно улучшилось, и он стал более спокойно и с интересом осматривать окружающий его мир и людей.
Особенно приятно было видеть рядом с собой по-настоящему обаятельных и доброжелательных сестер милосердия, а для мужчины, вырвавшегося с фронта, это чувство удваивалось. Тем более что администрация госпиталя в подборе данной категории медперсонала неизменно руководствовалась требованиями выработанными профессором Альбертом Гоффе: "Сестра милосердия, прежде всего, должна чувствовать призвание к своему делу; иметь ровный, спокойный характер и врожденный такт; любить порядок, быть правдивой и, наконец, человеком надежным. Сестра должна обладать наблюдательностью, сообразительностью, ловкостью, опрятностью и не быть брезгливой. Она должна уметь поставить себя и снискать уважение больного и его окружающих, но без надменности. Она всегда должна быть одинаково приветливой".
В комнате, в которой разместился барон, стоял небольшой книжный шкаф, содержимое которого говорило о хорошем вкусе того, кто подбирал книги. В основном это были исторические и приключенческие романы. Причем фон Штайнберг был готов поклясться, что в первый день появления в палате, он был пуст. Подойдя к полкам, гауптман неуклюже, действуя только здоровой рукой, попытался достать наудачу один из томиков. Но книги стояли настолько плотно, что пальцы просто соскальзывали с переплета. После третьей или четвертой попытки, фон Штайнберг негромко выругался, и решил сменить цель. На самой нижней полке поверх общей шеренги, чуть выступая над корешками своих "коллег" лежал одинокий том. Барон наклонился, вытянул его, но тут болезненными молоточками в висках напомнила о себе контузия и книга хлопнулась на пол. Почти одновременно с этим раздался деликатный стук в дверь, и в комнату вошла одна из сестер.
