Старые недобрые времена 2 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"

— Чёрт! — ругнулся он, не зная, как к этому относиться. Становиться кошельком ему решительно не хочется, но… видно будет.

Вспомнив снова, что хотел купить трость, Ежи зашёл в первый попавшийся ломбард, не смущаясь ни обилием дешёвого хлама, ни впечатлением общей засаленности и самого заведения, и его хозяина. Ему, в конце-концов, ехать, а не шашечки!

— Покрепче, да? — владелец, пожилой бодрый еврей такого почтенного профессорского вида, что это невольно настораживало, вплоть до желания покрепче держать кошелек, подёргал себя за бороду.

— И недорого, — уточнил паренёк, — Все эти… с женскими фигурами и прочими излишествами не стоит.

— Зря, молодой человек, зря, — осуждающе качнул головой еврей, и его завитые пейсы качнулись подтверждающее, — молодость даётся один раз…

— Впрочем, кто я такой, чтобы судить? — поправился он, заметив, что клиент не в настроении.

Несколько минут спустя перед попаданцем было уже с дюжину тростей, и он, не долго думая, выбрал одну из них — дубовую, не слишком длинную, с увесистой рукоятью. Такой достаточно удобно фехтовать, а при необходимости можно перехватить за другой конец и использовать на манер палицы.

В пансионат Ежи вернулся незадолго до ужина, успев обойти изрядное количество магазинов, ломбардов и лавок старьёвщиков, приглядываясь и прицениваясь. Гардероб ему обновлять решительно необходимо, но не сходу же!

Неделю, а то и две походить, прицениться, посмотреть, во что одеты обыватели в разном возрасте и статусах, и только потом…

Деньги есть, да… но карман они ему не жмут! Да и знает, пусть не за собой, так за другими, такую штуку, что стоит только начать тратить, так и не остановишься, пока не потратишь.

Париж, культурная столица, соблазны… к чёрту! Лучше, хотя бы на первых порах, быть жмотом… да и потом, пожалуй, тоже.

— Ба-а… какие люди! — услышал он, подойдя к пансиону, и остановился невольно, насторожившись и приготовившись ко всякому.

Двое. Физиономии… он просканировал их, пытаясь вспомнить в антураже барского дома и бастионов Севастополя…

… но нет, решительно незнакомы. Средних лет, выправка… а вернее её остатки, показывают, что эти господа некогда служили, но вероятнее всего, давно и не слишком долго.

— Понимает, — нехорошо усмехнулся говоривший, невысокий крепыш с пшеничными усами, переходящими в роскошные бакенбарды, — всё они русский язык понимают! Кур-рва…

Ругательство сказано достаточно тихо, так что Ежи решил, что он его… хм, не расслышал. Драк на сегодня с него достаточно, да и вообще, кидаться с лаем в ответ на каждую шавку, тявкнувшую из подворотник, это никакого здоровья не хватит!

— Пол-лячишки, — выплюнул через редкие зубы второй, обладатель несколько клочковатой и жидкой, но тщательно лелеемой чёрной бороды, — мерзкий народец! Добр Государь был покойный, я бы вас за предательство в крови бы утопил! И плевать, плевать на Европу!

Он, ничуть не фигурально, начал плевать куда-то в сторону, где, по-видимому, находилась в его воображении антропоморфная коллективная Европа.

— На кой чёрт всё время на неё оглядываться, на Европу треклятую⁈ — продолжил он после короткой паузы, дыша резко и будто через силу, — Нас за своих здесь всё равно не считают и не посчитают, как бы мы не любезничали, так не один ли чёрт⁈

К концу фразы физиономия его приобрела опасный оттенок, а последние слова бородатый буквально выплёвывал, и в них было больше слюны и эмоций, нежели смысла.

— Господа? — отступив на шаг, сказал попаданец, вложив в единственное слово и вопрос, и предупреждение. Трость едва заметно выставлена вперёд, и человеку знающему нетрудно увидеть, как легко из такой позиции перейти к атаке…

… и эти двое, судя по всему, относятся к знающим. Будь у них трости при себе, кто знает…

— С-с… сударь, — судя по наглому, вызывающему прищуру прищуру так и не представившегося пшеничного, подразумевалось то самое… — не хотите ли объясниться по поводу действий ваших… земляков?

— Все они — подданные Российской Империи! — непрошенно влез чернобородый, — А если они стали забывать об этом, наши пушки живо это напомнят! Ваше предательство не забыто, и если прощено Государем, то не армией! Всё, всё попомним!

— Погоди… — попросил его товарищ, — не горячись, не надо. Не стоит оно того!

Достаточно быстро прояснилось, что в пансионе успели побывать новые друзья Ежи, и, попросив служанку позвать проживающих здесь русских господ, что-то там наговорили…

… притом, что сам он помнил точно, что не просил их об этом, а просто в разговоре упомянул, что вот-де, русские проживают и в его пансионе, упомянув об этом, как о курьёзе. Всё…

— Господа… — он, не желая раздувать конфликт, поклонился едва заметно, очень формально и холодно, — приношу извинения за действия моих знакомых, и спешу заверить, что никоим образом не просил их об этом ни прямо, ни косвенно. В свою очередь, прошу воздержаться от… замечаний, в таком-то тоне!

Пшеничный, ничего не ответив, чуть помолчал, сверля Ежи глазами, а потом очень коротко и небрежно поклонился, и, схватив за руку своего товарища утащил его в дом. Сопротивляясь в стиле «держите меня семеро», и кидая на предполагаемого поляка огненные взгляды, тот позволил себя утащить, но уже будучи внутри повысил голос… и градус.

Врываться внутрь, выясняя отношения, попаданец не стал, хотя его это изрядно покоробило. Впрочем, он и так-то бы не лучшего мнения о дворянах Российской Империи, так что очередная эмоциональная копеечка в эту драконову гору мало что изменила.

Выждав с минуту, попаданец, изрядно заведённый, проследовал внутрь, в крохотный, уже опустевший холл, и поднялся наверх, мысленно проигрывая варианты развития событий. Так-то чёрт бы с ними…

Но чернобородый, судя по всему, не привык сдерживать эмоции, а манеры у него самые что ни на есть дурные, хотя он, вероятнее всего, полагает иначе.

В голову полезли варианты того, кем бы он мог быть, с такими-то манерами, и, по суждению бывшего лакея, неплохо обученного разбираться в сортах гостей, выходит не иначе как представитель провинциального уездного дворянства. А вернее, той её части, не обнищавшей ещё в конец, но уже озлобленной, живущей в кредит, в том числе и заслугами предков, некогда близких к трону. Всё-то им кажется, что им должны, что их незаслуженно обделили, обошли…

— Да и чёрт с ними, — в сердцах ругнулся попаданец, постаравшись выкинуть из головы неприятного гостя, — этого ещё не хватало, в собственной голове его, как в номерах, заселять!

Умывшись и заранее переодевшись к ужину, он завалился на узкую кровать с книгой, решив с её помощью забыться от неприятностей. По уверениям владельца букинистического магазина, данный опус, несмотря на изрядную его потрёпанность и абсолютно незнакомое название, едва ли не реинкарнация «Жиля Бласа[iv]» на новый лад.

Несмотря на скепсис попаданца, книга оказалась достаточно занимательной. До оригинала ей куда как далеко, но герои произведения, представляющие собой интересный срез французского общества, выписаны, кажется, не без знания дела и вполне старательно, с большим вниманием к деталям.

Правда, продираться через жаргонизмы и смысловые торосы было подчас сложно, и это — мягко говоря… Впрочем, попаданец и сам знает, что с французским языком у него некоторые проблемы, а вернее — пробелы.

Как бывший лакей, он знает всё от и до в этикете и сервировке стола, а как человек, занимавшийся самообразованием по Вольтеру и Дидро, может уверенно рассуждать о философии и политике, бичевать язвы общества и тонко шутить. При желании даже с отсылками на греческих и римских авторов, с цитатами на соответствующих языках.

А вот обычная, повседневная жизнь, французская рутина, презренный быт и уж тем более современные жаргонизмы, коих во французском языке, весьма живом и быстро меняющемся, предостаточно, вызывает у него проблемы…