Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Мы же с ними тренируемся, — неопределённо ответил я, пожимая плечами.

— Слушай, если ты такой, э-э-э… Как ты сказал, крутой? Так вот, если ты такой крутой может поможешь мне по дружбе?

— Не понял. Чем помочь? Хе-хе! По дружбе?

— Тут я с дисками по городу мотаюсь, а почти каждый под сотню стоит. А двойники так и больше. На гоп-стоп нарваться, как два пальца об асфальт. А определить, что с диском идут, за нефиг делать. Конверт квадратный.

— Купи для художников… Как его? Куда они свои работы складывают… Папку такую… С верёвочными ручками.

— Да не-е-е… Туфта это. Какой из меня художник?

— Экспрессионист, хе-хе-хе, — захихикал я, представив эту хитрую рожу с такой папкой. Типа, работы он свои несёт. Ага! Валерка внешне походил на персонажа из Незнайки на луне. Мигу, или как там… А, нет! Он напоминал Жулио, владельца магазина огнестрельного оружия. Только без бороды! И чтобы он не нёс, никто не поверит, что там простые картинки.

— И что ты мне предлагаешь сделать тебе, хе-хе, по дружбе?

Я уже понимал, что он хочет, мне предложить, но мне хотелось, чтобы он сам это сказал, чтобы потом не съехал.

— Ну, я же сказал уже, что мне нужна твоя дружеская помощь.

Валерка ещё говорил невнятно, осторожно шевеля челюстью. Мне тоже когда-то «давно» выбивали её и я знал, как это больно, в душе сочувствуя своему бывшему другу.

— И?

— Если бы они махались, а ведь они бьют неожиданно. У меня так первый диск «Рэйнбоу» отмели.

— Ричи Блэкмор который?

— Ну, да! Ты знаешь?

— Ну, что же я, лошара какой?

— Хе! Лошара… Прикольное слово! Представляешь на сколько я попал? Он ведь прошлогодний.

— И чем же я тебе могу помочь? — наводил я Валерку своими вопросами на просьбу.

Не знаю почему я это делал. От его дел, я знал, нужно было держаться подальше. Он жуликовал всю жизнь. Правда сильно так и не поднялся. Наверное, потому, что внешне не вызывал доверия. Говорю же, вылитый Жулио.

— Мы бы с тобой вместе походили. Ты вон какой здоровый. Приёмчики знаешь…

— Валера, я тебя сейчас выпну. И твой Сержант Пепер мне не нужен. Меня Битлы притомили.

Валерка вылупился на меня своими чёрненькими глазками.

— Когда это они тебе успели надоесть. Ты ещё в том году «Пэни лэйн» с приёмника писал и мы под этот кусочек в пару минут на твоём дне рождения танцевали? Ты ещё с Любкой…

— Выпну сейчас. Мне алгебру зубрить надо. Видел, как меня Давыдовна дрючит?

— Короче.

Валерка глянул на меня.

— Ему бы в покер играть, — подумал я. — Столько эмоций, что не поймёшь, какая верная.

— Мне нужен охранник.

— Чего? — «удивился» я. — Тебе? Самому крутому перцу?

— Гы! — осклабился Валерка, прислушиваясь к новым ощущениям. — Что-то щёлкнуло.

— Где?

— Тут.

Валерка показал на челюстной сустав слева.

— Заживёт до свадьбы. Короче давай. Не понял я тебя.

— Будешь со мной ходить и меня охранять, — наконец выпалил он.

— Ты охренел. Чтобы меня вместо тебя били. Ты же сам говоришь, это — гоп-стоп. Дали по башке тяжёлым и «Вася не чешись». Два жмура.

— Да вдвоём мы отобьёмся.

— Грек, это — гоп-стоп. Грабёж. А с оружием — разбой. На такие преступления люди ходят с определённой целью — завладеть имуществом любыми путями. С тебя джинсы ещё не снимали?

Валерка покрутил головой.

— Снимут, если будешь шляться по ночам. А ты по ночам и шляешься. Правда ведь?

— Так дают записать на ночь.

— Ещё нужно подумать, не подставляют ли тебя такими ночными прогулками твои дружки? На счётчик поставили?

— Чо?

— На рифму напрашиваешься?

— На какую рифму? Странный ты какой-то, Мишка.

Я отмахнулся.

— Проценты накрутили?

— А-а-а! Пока не отдам? Пытались, да. Но были у меня бабки. Сразу и рассчитался.

— Не, Валера. Твоим телохранителем я не буду. И всё. Вали давай. Мне уроки учить надо.

Валерка ещё какое-то время покачал меня, но, поняв, что я непоколебим и начинаю постепенно закипать — испарился.

— Надо же какой шёлковый становится человек, если ему хорошенько впороть⁈ — мелькнула философская мысль. — И ухмылочка куда-то делась. Не исчезла совсем, но, как-то, размазалась по лицу.

На тренировке я не рвал себя, а больше налегал на физику и подходы. Коли с Валерой не было, а Георгий Григорьевич про поездку на соревнования мне так ничего и не сказал. А не сказал, так и я не «рвусь из кожи, из всех сухожилий»… Мы навесили на Кауфмана Сашку ремень с утяжелителями и я его натягивал на себя. Потом он меня натягивал на себя без утяжелителя. И такую карусель мы крутили целый день. В смысле — всю тренировку.

Потом я поотрабатывал на Сашке — он был тяжелее Игоря — броски. Кауфманы приставали ко мне показать им «те» приёмчики, но я, косясь на тренера, только кривился и посылал их «в сад».

— Идите, — говорю, — в сад.

Закончил я тренировку хорошей тяжелоатлетической заминкой с гантелями и штангой. Покачал спину, поподтягивался с грузами, поприседал со штангой.

Когда я после душа переодевался, в раздевалку вошёл тренер и как всегда, немного шепелявя, как Брежнев, он даже чем-то был похож на Леонида Ильича — у него была челюстная травма во время Отечественной войны — сказал:

— Вижу, сказали тебе про поездку, Миша. И ты, вроде как сегодня старался. Но… Отец твой звонил мне сюда днём…

Тренер посмотрел на меня, а у меня мелькнула мысль:

— Не верит он в меня. Отец в меня не верит. Надо же было мне дожить до такого! Что же я за человек-то такой в его глазах? Что он про меня думает?

— Сомневается он в тебе.

— Это крындец, — подумал я. — И как теперь с таким жить? Как жить, когда отец во мне сомневается? Хотя? А что я из себя представляю на сегодняшний день? В голове ветер, в жопе дым… Как говорила бабушка про тётку. Не мне говорила, но я слышал.

— Папа, как всегда, категоричен, — сказал я. — Для него лучше, как бы кого не обидеть и не подвести. Вот он и опасается, что я облажаюсь на соревновании.

— Не-е-е-т… — остановил меня рукой тренер. — Он не этого опасается. Он опасается, что ты не выложишься до последнего. Ты же ко всему относишься спустя рукава.

— Я бы сказал по-другому: «на отъ*бись», — подумал я. — И ведь они правы. Именно так я и относился ко всему сильно не утруждая себя по жизни ни в чём. Сука! Стыдно-то как. Отец у меня другой. И братья у него мужики настоящие, работящие. И братья мои двоюродные… А я какой-то… Да-а-а. Это фенита ля комедия. Момент истины. Мля…

— Что молчишь? — спросил тренер.

— Вы же всё равно уже приняли решение, — дёрнул я плечами. — А про себя могу сказать одно. Я приложу максимум усилий, чтобы оправдать оказанное мне доверие.

— Ну, хорошо, Миша. Я на тебя надеюсь, — сказал Георгий Григорьевич и вышел из раздевалки.

А я сел на скамейку и заплакал.

Глава 7

По дороге домой — я пошёл пешком — мне думалось, что жизнь кончилась. И в общем-то так и было. Эта жизнь кончилась. Не хотелось никого видеть. Хотелось просто замёрзнуть на улице. Спортивная сумка с формой противно била меня по заду, когда я ускорялся, словно говоря, ну куда тебе спешить? Там тебя ждёт он. Твой судия, который приговорил тебя окончательно: «Не дееспособен». Молоток упал и зал охнул. «Пожизненно».

Иногда я начинал снова плакать. Мне было жалко себя и я… В этот момент я ненавидел отца.

— Неужели я смог бы сказать чужому мне человеку, что мой сын может тебя подвести, поэтому ты с ним не водись. Да, однозначно не сказал бы я так про своего сына. Если бы он не был преступником. Но ведь я не был преступником! Зачем меня так⁈

Я «поковырял» своё будущие предоставленное мне кем-то, и не увидел ничего подобного тому, что случилось сегодня. Не увидел, но не факт, что его не было. В смысле, не было его звонка тренеру и разговора с ним обо мне. Тогда просто не знал почти до последнего, что еду на соревнования. Я и не прилагал никаких усилий, поэтому. Это я сейчас заранее знал, что поеду, а потому пришёл на тренировку, а тогда я только за месяц до поездки и появился в спортзале. Поэтому совсем е факт, что этого разговора не было и в той мое жизни, только я о нём не знал. Затёрся он в голове у тренера. Или некого ему было брать, действительно.