Ванька 10 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

— Может, возьмут, что в амбарах найдут и уберутся?

Сказал я это и на Федора Терентьевича смотрю.

— Не знаю, Ваня. Эти, из продовольственного полка, первый раз у нас. Говорят, в соседнем уезде они хорошо спрятанное находили, всё частым гребнем рыли. Если заберут только для вида приготовленное и уберутся — трогать их я не буду. Если начнут нас к голодной смерти готовить — не утерпит народ, дело до смертоубийства быстро дойдёт. Вот я думал их разоружить и из волости выгнать.

Куда ни кинь — всюду клин. Миром никак не разойтись мужикам с продотрядовцами.

— По обстоятельствам поступим. Приедем сейчас и посмотрим. Я наказал людей из продовольственного полка самогонкой поить сколько им влезет. Может и обойдётся…

Федор Терентьевич в настоящий момент не имел окончательного решения. Не знал, как поступить. Теперь вариант с разоружением продотрядовцев ему самому же уже не очень нравился. Хотя, ранее он к нему в большей степени склонялся.

— Нет единственно верного решения, наиболее правильным будет то, что подходит в данной ситуации, — поумничал я. Вернее, чуть переиначил и озвучил тактику хорошего врача. Такой не по шаблону лечит, а болезнь у конкретного пациента, учитывает все его индивидуальные особенности и то, как протекает его болезнь.

— Правильно, Ваня. На месте решим. Что впереди лошадки-то бежать. Пока, я им заранее наказал — пусть приехавших поят, из здравого ума выводят. Может и не доберутся хмельные до хлебушка…

У околицы села к нашей телеге ещё один парнишка подбежал. У Федора Терентьевича, как всегда, караульная служба из младших вяток-бесед хорошо организована. И за селом острые глазки имеются, и на границе территории, которую бойцовская артель блюдет, и в самом селе тоже есть пригляд.

— Где гости? — был задан пареньку вопрос.

— Где раньше фельдшер принимал, туда их проводили, — отрапортовал тот.

Правильно, куда же ещё казенных людей спровадить. Земство ликвидировано, фельдшерский пункт на клюшке и домик как бы без хозяина стоит. Как и ни чей. Случится что с ним — никому из села прямого убытка нет.

Федор Терентьевич своей лошадке сразу же нужное направление движения дал, даже в дом родной не стал заезжать. Так уже он на свадьбе задержался. Без него незваные гости в село пожаловали.

У фельдшерского пункта стояло несколько телег. Брошены они продотрядовцами в полном беспорядке, а лошади, одна другой доходяжистей, к коновязи были привязаны. Никто им даже сена не догадался дать.

Над телегами на кривоватых жердях имелись красные матерчатые транспаранты с надписями. Последние выводил явно не каллиграф. На каждой из телег красовалось по два-три латанных-перелатанных мешка не самого большого размера. Таких в три-четыре раза ещё больше нагрузить было можно на каждую. Это при том, что тянуть телегу будет только одна лошадка.

Окна фельдшерского пункта были распахнуты и из них неслось пение. Кстати, охарактеризовать его можно было, как — «ближе к приличному по исполнению».

Не для меня придет весна,

Не для меня Буг разойдется,

И сердце радостно забьется

В восторге чувств не для меня!

Не для меня, красой цветя,

Алина встретит в поле лето;

Не слышать мне её привета,

Она вздохнет — не для меня!

Хорошая песня. На фронте мы её часто пели. Да и до войны она исполнялась. Годочков-то ей ой-ой сколько, в первой половине девятнадцатого века морской офицер Молчанов сей романс написал. Дома эту песню почему-то народной считали, но там, правда, слова чуть переиначены были.

Вот такие дела. В императорской армии «Не для меня» любили, а сейчас бойцы Первого Московского продовольственного полка её поют. Хлопцы в банде Лысого, скорее всего, её тоже не чураются. Народ-то — один, россияне, одинаково жить и любить хотят…

От стены соседнего с фельдшерским пунктом дома ещё один подшалимок отделился. Пока тихо на месте стоял, его и не заметно было, а тут раз — вот он. Как бы гуляючи парнишка к нашей телеге подошел. Федор Терентьевич ему на дом кивнул.

— Давно поют?

— Давненько.

— Все тут?

— Все. Из волости тоже.

— Самогонкой гостей не обижаете?

— Не, самую хорошую даем, на курином помете настоянную…

— Так и продолжать. Как петь перестанут, я — дома. Пошлёшь кого из костыг.

Глава 23

Глава 23 Крепка советская власть

Мы с Федором Терентьевичем с дороги уже и в бане помылись, и по рюмочке приняли, а костыги всё не было.

— Крепка советская власть, — сделал заключение атаман.

— Крепка… — склонился я к тому же мнению.

Гостей, как Федор Терентьевич велел, самогонкой угощали. Причем, настоянной на курином помете. В селе считали, что помёт напиток чистит от всего вредного, а ещё и крепость ему придаёт. Не знаю, как насчёт чистки, а запах самогона после этого менялся не в лучшую сторону.

Ну, самогон, это — не тебе духи. Его не нюхать, а пить надо. Нос зажал и проглотил залпом. Вот все и дела.

Не дождавшись костыги, Федор послал к бывшему фельдшерскому пункту мальчоночку. Тот, одна нога здесь, а другая там, быстро обратно вернулся.

— Ну, что? — был задан вопрос, когда парнишка на пороге появился.

— Поют, — прозвучало в ответ.

— Крепка, крепка советская власть… — сказано это было Федором Терентьевичем с уважением.

— Что, поют-то? — влез я в разговор.

— Ворона, — отчитался мальчонка.

Ворона… Пробило что-то продотрядовцев на русскую классику. «Черного ворона» унтер Веревкин даже чуть раньше, чем Молчанов свой романс, написал.

— Хорошая песня, душевная, — одобрил репертуар гостей Федор Терентьевич.

Душевная. Ещё и с большим смыслом. Не знаю, как дома, а тут, где я сейчас, Черный Ворон — это священник Нарада, отпевающий павших воинов. После боя Нарада в своем черном одеянии с гуслями ходит по полю и решает судьбу лежащих на нём. Кто только ранен, тех в лагерь, на лечение. Кто ранен тяжело, уже не жилец, у того он последнюю волю выслушивает, чтобы потом её передать родным и близким. Только после этого и придёт черед отпеть всех павших…

Полети в родну сторонку,

Где у маменьки был мал,

И скажи ей потихоньку,

Что за Родину я пал.

Потихоньку, взяв за плечи,

Что за Родину я пал…

Федор Терентьевич даже напевать начал. Мне тут и вспомнилось, что любил он эту песню.

Да, что-то не больно весёлые песни поют продотрядовцы. Не всё хорошо на душе у них. Понимают, чем они занимаются. Но, люди они сейчас подневольные…

Где-то через полчаса и костыга появился.

— Замолкли, — доложил костыга атаману.

— Ну, пошли потихоньку. — Федор Терентьевич махнул мне рукой.

По дороге к фельдшерскому пункту атаман ещё троих мужиков позвал на помощь. Правильно, лишними они не будут.

Когда дошли до места, Федор Терентьевич сам обстановку в помещении бывшего земского медицинского учреждения проверил и нам отмашку дал.

— Выносим и грузим.

На чем вынести продотрядовцев имелось — Павел Павлович носилки к себе домой с фельдшерского пункта не утащил. Наркоз у бойцов продовольственного полка был крепкий, никто из них и не заметил, как они на телегах оказались.

— С зерном что? — поинтересовался один из мужиков.

— Оставим. Надо же им как-то перед начальством ответ держать.

Федору Терентьевичу, само-собой, тоже зерно было жалко, но приходилось жертвовать малым.

— С винтовками что? — не унимался тот же мужик, вопрос за вопросом задавал.

— Оставить. Разрядить только, — последовало распоряжение от атамана.

Мужик аж крякнул с досады. Такое богатство прямо из рук уплывало.

— Как за границу волости выедите, оставляйте их там. Как проспятся, пусть в уезд сами добираются.

Оказывается, этим троим мужикам Федор Терентьевич ещё и роль возниц уготовил. Они не спорили, без слов подчинились. С нашим атаманом — не забалуешь.

Телег было пять, а мужиков трое. Оставшимися двумя подшалимок и костыга будут править. Всем у Федора дело нашлось.