Ванька 10 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич
Так-так…
Значит и здесь сейчас советская власть… Ну, тогда беречься мне надо.
— Постреляли, говорят, не без этого. До этого и после с оркестром по улицам ходили. Мужики на базар ездили, они и рассказали.
— В уезде что? — задал я очередной вопрос.
Федор мои слова пропустил мимо ушей.
— Верховный Совет-то хороший был. Хлеб за пределы губернии запретил вывозить…
Ещё минут пять Федор мне расхваливал предыдущую власть, а потом к моему вопросу вернулся.
— В уезде? Ходят с красными бантами…
Сказал и замолк Федор, в свои мысли провалился. Я его не тревожил — дорога у нас дальняя, успею про всё его расспросить.
— Теперь хлебушек забирать начали, — наконец вернулся мой возница к рассказу о местном житье-бытье. — Из Москвы прибыл продовольственный отряд, оголодали там… По деревням ездят, выгребают всё до зернышка. К нам в село пока не были — мы дальние.
Мля…
Похоже, спокойной жизни у меня тут не будет…
— Кругом — всякие дела творятся. Вон, в Ижевске стала новая власть рабочих в Красную армию мобилизовать, а там через одного — солдаты бывшие. Их пугнули — кто добровольцем не пойдёт, тому — расстрел без суда и следствия. Тут на заводах гуднули, оружейный склад открыли, винтовки захватили и сами комиссаров перебили. Теперь в Ижевске и Воткинске Прикамский комитет.
Во дела…
Попал. В Вятке и уезде — советская власть, в Казани — вчера её уже, наверное, не стало, в Ижевске и Воткинске — Прикамский комитет.
— Прикамский комитет — это кто? — уточнил я у Федора.
— Леший его знает. Не советская власть. Там у них — Народная армия. Командует полковник и кавалер Федичкин. Ижевцы с оружием умеют обращаться, вон сколько уже его делают.
Фамилия Федичкин мне ничего не говорила, не слышал я про такого полковника и кавалера.
То, что Федор такой подробный расклад дал, меня не удивило. Атаман бойцовской артели, что довольно большую территорию под своей защитой держит, не только руками и ногами валить противника умеет. Он головой работает, решения принимает, а для этого информация требуется. Причем полная и свежая.
Кто его не знает, посмотрит — мужик и мужик, на вид — не богатырь даже. На свадьбе срамные частушки бабьим голосом поет. Это — для чужих. Свои к нему — по имени и отчеству, с полным уважением.
Меня сам Федор не расспрашивал. Знал, придёт время — сам расскажу. Пока он меня в тутошнюю жизнь вводил, коль уж я сюда вернулся.
— В волости как дела? — дошла у меня очередь и до этого вопроса.
— Никак. Дальние мы, не догребли до нас руки у новой власти. Флаг — повесили.
Вот как… Тогда, по сути, бузники в волости за порядком следят. Само-собой, без всякого мандата. Где-то там революции одна за одной, брат с братом в бой роковой вступают, вихри враждебные веют, а в волости Федор Терентьевич опять за всё в ответе.
— Федор Терентьевич, а Павел Павлович как? — справился я о земском фельдшере. Сейчас — уже не земском. Отменила советская власть земское самоуправление.
— Фельдшер-то наш? Жив, чего ему сделается… Медицинский пункт его закрыли, так он из дома лечит.
Тут Федор неожиданно соскочил с телеги, залихватски свистнул и сыпанул очередной частушкой.
Ах ты! Ох ты!
Чаво же я не дохтур?
Я бы сам себя лечил
Пока бы не подохнул!
У Федора на каждый случай частушка припасена. Такой он и есть…
— У него и жить будешь — всё старику веселее.
Вот, Федор Терентьевич и с жильем для меня вопрос заранее продумал. Не удивлюсь, что уже и с Павлом Павловичем переговорил.
— Высоковские как?
Когда я из села уезжал, у артели Федора с ними мира не было.
— Давно замирились. Волей-неволей. Мужиков-то, что у них, что у нас — почти не осталось. Случись что, друг-другу помогаем. Хорошо, что ты вернулся. Павел Павлович-то, открылся мне, что многому тебя научил, а я вижу — ты, Ваня, ещё где-то добавил.
Так, вот почему Федор Терентьевич на меня всё так внимательно поглядывал. Крупная и мелкая моторика у бузника — не как у обычного человека. Артельные несколько иначе движутся, да и не только. Чужому, несведущему, это и, может, не заметно, но не Федору же.
— Покажу, — не стал скрывать я.
— Век живи, век учись, — озвучил непреложную истину Федор Терентьевич.
— А, всё дураком помрешь. — подмигнул я вознице.
Федор рассмеялся.
— Так, давай по чуть-чуть, дорога-то долгая, а всё короче будет.
Не дожидаясь моего согласия, Федор Терентьевич потянул к себе холщевый мешок с гостинцами кума. Там — было. Четверть.
За неимением питейной посуды мы отхлебнули прямо из горлышка. Тут уж, душа — мера.
Глава 20
Глава 20 Люди Лысого
Мы выпили и по пирожку с грибами умяли.
Хорошо…
Травка зеленеет, солнышко блестит… Мир как-то просветлел даже.
С версту проехали и Федор Терентьевич снова руку к мешку с гостинцами кума протянул.
— Ручки зябнут, ножки зябнут… — залихватски подмигивая мне начал возница. Кстати, этому стишку я его в своё время и научил. Правда, стишок — зимний, но — какая разница… В текущую ситуацию укладывается.
— Не пора ли нам дирябнуть, — закончил я начатое Федором Терентьевичем.
— Во, правильное предложение!
В руках атамана уже красовалась четверть.
— Ну, по чуть-чуть, — обозначил дозу Федор Терентьевич.
Четверть была протянута мне. Я сделал глоточек.
Атаман приложился гораздо солиднее.
Ну, всё, попала вожжа Федору под хвост…
В мешке, что дал кум, на два пирожка стало меньше.
Так мы и ехали. После ещё одного причащения Федор Терентьевич частушки запел. В большинстве своем, для меня новые.
— А, не вернуться ли нам? — вдруг получил я заманчивое предложение.
— Агапит просил скорее вернуться, — напомнил я возжелавшему продолжения банкета.
— Точно, точно! — нахмурился Федор Терентьевич. — Просил Агапит. Знает он что-то. Знает. В Вятке его электрической машиной лечили, вот после этого он знать начал… Скажет — обязательно сбудется.
Вот оно как…
При мне, когда я в психиатрическом отделении работал, там никакой электрической машины ещё не было. Значит — купили. Молодцы… Растет материально-техническое обеспечение медицинской помощи в Вятской губернской больнице.
После моего напоминания об Агапите Федор Терентьевич начал стимулировать увеличение скорости лошадиной силы, что тащила нашу телегу. Результативностью его действия не отличались. Лошадка, как шла, так и продолжала двигаться. Только один раз голову к нам повернула и посмотрела укоризненно. Забыл, видно, её хозяин, что тише едешь — дальше будешь.
Пирожки у нас кончились, но как ни странно, нас это не огорчило. Закуска, она градус крадет.
К полудню, что я, что Федор Терентьевич были уже хороши, поэтому не заметили, как из кустов на дорогу человек вышел. Лошадка Федора в него чуть не мордой уткнулась и встала. Тут на него мы внимание и обратили.
— Давай, слазь с телеги, — сказал непонятный мужик и ещё ручкой своей нам небрежно помахал. Куда-то на землю, чуть не под копыта лошадки.
— Чо надо? — добродушно спросил его Федор.
— Слезайте, кому сказано! — повысил голос мужик.
Тут на тракт ещё двое вышли.
— Во, подвалило… — мотнул головой Федор Терентьевич.
Что подвалило, мне оставалось только догадываться.
Сам возница с места не сдвинулся, а мне на дорогу пальцем указал.
— Слазь. Покажи, чему научился.
Мля…
Он, что сейчас увидеть возжелал, как я свои умения в боевых искусствах увеличил? Одурел? Один против троих, ещё и вооруженных?
— Давай, давай, — поторопил меня атаман бузников. — Не робей.
Легко сказать…
Не ему сейчас шкуру продырявят…
Я спрыгнул с телеги.
Да, ну его к лешему! Сам пусть геройствует…
От выпитого меня мотнуло и я, не хотя того, пару шагов вперёд сделал.
Тут мужик у лошади в лице изменился. Наглая его улыбочка с морды сползла.
