Герман Романов - Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК
— В плен «языков» взяли?!
— Нет! Всех татар с винтовок насмерть положили. Только мой отец один живой остался, а гусар всех до смерти посекли, кого стрелами, кого саблями. Вот так! Один солдат греком крымским был, он и крикнул, что это татары, видно, речь их разбирал. В Крыму ведь и татары живут?!
— Живут! Сам видал, — подтвердил Шмайсер, а Путт кивнул головой, соглашаясь с ним. Семен Федотович чуть дрожащими пальцами закурил еще одну папиросу. Танкисты притихли, лица побледнели. Было видно, что рассказ Фомина заинтриговал всех до жути, а потому они даже дышать старались через раз и тихо.
— В пещере полдюжины трупов истерзанных было — девок, снасилованных этими татарами. Страшно убитых, зарезанных. Но не с наших мест, как потом выяснили, и одежда на них была старинная. Жандармы отца долго теребили, допытывались. А он и так ничего не понял — уж больно быстро все произошло. А через месяц ученые из Москвы приехали, ходили да ахали. Могилу с татарами вскрыли, трупы обмеряли. Затем взяли их оружие и одежду да с собой и увезли.
— А что сказали-то?
— Ничего, только удивлялись сильно и вздыхали тяжко. Они сами ничего не понимали. Правда, один из них, самый молодой, с отцом выпить не погнушался, спьяну историю ему одну поведал, о которой в древних свитках написано было. То чуть ли не триста лет тому назад было, при царе Алексее Михайловиче, что отец императора Петра Великого был. Якобы где-то под Москвой подобный Поганкин Камень есть, и вот однажды из тумана, что его в полнолуние окутал, выехали конные татары, но не десятком, как эти, а всей сотней. Их побили, но и пленных удалось захватить. Царь велел самый строгий сыск вести, и там такое прояснилось…
— Да что же? Не томи душу, Федотыч!
— То была сотня из отряда хана Девлет-Герея, и шли они на Москву, где царствовал Иван Грозный. А то за сотню лет до царя Алексея Михайловича было. Но у Камня в странный «туман» попали. Когда татары из него выехали, то оказались они в другом для себя времени, веком позже. Из Москвы на проверку бояр выслали, и те живо у местных крестьян выяснили, что татары сии незнамо откуда появились, чуть ли не из воздуха. И за тем Камнем тоже недобрая слава тянулась.
— Ни хрена себе! — легким присвистом выразил общее мнение Путт. — Это что ж получается — твой батя дрался здесь с монголо-татарами!? Опупеть можно! Получается, нас также… забросило, как тех татар?
Путт своим вопросом выразил общее мнение — танкисты горящими взглядами смотрели на Семена, с нетерпением ожидая ответа. Тот замялся и, стараясь спрятать смущение, потянулся за папиросой. Следом закурили все, но взглядами продолжали сверлить сержанта.
— Дед мой ведуном был. Или, как у нас говорят, — знающим человеком. После отмены крепостничества прошло лет шесть, когда он, тогда молодой парень, здесь с девкой согрешил, в этом капище. С моей бабкой, значит, свадьбы они дожидаться не захотели. А спать пошли в хатку, к родителям, чтоб поутру сено косить. Ну и утречком сюда смотались, чтоб еще разок на зорьке помиловаться. Пришли, значит, и остолбенели. Тут в пещере стрельцы побитые лежали, в кафтанах, с пищалями и бердышами.
— Так что такое творится на белом свете! — капитан потрясенно захлопал глазами.
— Подожди, Андрей! Прадед, как тела увидел, так настрого запретил о том кому-то говорить, дабы полицию сюда не привадить. Три холмика видели перед Камнем? В одном женки зарезанные погребены. Рядом с ними татар тех зарыли, а в стороне еще несколько камней. Так вот под ними стрельцы те побитые лежат, что дедом и прадедом похоронены. Вот такие дела здесь были, но о том мы, Фомины, завсегда молчали. Потому что место это клятое. Шмайсер, Попович! Разгребите в углу сено, под ним оружие разное спрятано. И притащите сюда, сейчас увидите все собственными глазами.
Механик-водитель и радист кинулись в угол, разгребли сено и с удивленным оханьем извлекли длинную старинную пищаль с шестигранным и толстым стволом, потом топор с широким лезвием полумесяцем. Затем появились на свет две кривые сабли и охапка из мелких колец, которая оказалась порядком разорванной кольчугой.
— Твою мать! Первый раз в жизни такое вижу! — только и сказал капитан, разглядывая старое оружие.
— Надо же, так это бердыш?! — Попович крутил в руках топор. — Я такой же в кино видел, там фильм крутили про этих, как их… А, хрен с ними, потом вспомню. А это пищаль?
— Да. Пищаль и бердыш стрелецкие, сабли и кольчуга от татар остались. Все остальное оружие давно в кузнице перековано…
Фомин устало прикрыл глаза, а остальные с увлечением загремели железом, разглядывая старинное оружие. Но тут неугомонный Шмайсер заговорил о совершенно ином.
— Я вам так скажу, по школе еще помню. Крепостное право отменили у нас вроде в 1861 году. Берем шесть лет — значит, стрельцы появились в 1867. Так?! А в 1905 году уже появились татары эти. Прошло от того времени 38 лет. И все творилось осенью…
— Сейчас начался сентябрь 1943 года. И тоже осень, и ровно 38 лет прошло…
— Получается, — Шмайсер прищурился, — что это как-то запускается с определенной частотой, как такт дизеля. Допустим. Хотя это попахивает мистикой. Но что-то должно этот процесс запускать?
— Так «светлячки», помнишь, пошли, когда Федотыч к стене прислонился? Что перед этим было?
— Да ничего не было, — Попович растерянно пожал плечами. — Бой был, Федотыч, вон, пришел, у стенки сел…
— Кровь! — Фомин подскочил на месте. Его глаза горели, он тер виски ладонями. — Я же руку вытер о стену, помнишь? Бабка здесь невинности лишилась, и дед говорил, что на полу «светлячки» видел, когда уходил! Пару секунд горели и погасли разом… И с татарами… Дядька здесь руку косой порезал. Дождь был, они с женой и сыном здесь сидели. Дядька здесь косы точил. Вот тут он и порезался.
— А как узнали-то? Мертвецы ведь не говорят.
— Так сын его, Пашка, мой братка, на вечерку в село тогда отпросился, мол, дождь сильный идет, до полудня все равно косить нельзя, чего ж вечеру пропадать. Он эти «светлячки» на полу и видел, когда уходил…
— Да… — Путт нервно стучал пальцами по колену. — Вот дела так дела! Как понять такое, Федотыч?!
— Я сам еще всего не понимаю! Андрей, — Путт подобрался, — пойдем, прогуляемся, посмотрим, что здесь к чему! А то — мистика мистикой, а пуля, хоть и дура, но убивает вне зависимости от того, во что ты веришь…
Шмайсер только и придумал, что помахать им вслед, когда Фомин пошел первым по штольне, тщательно подсвечивая себе под ноги. Путт потопал следом, держа автомат наизготовку и делая отсчет шагов.
Через несколько минут в правой стенке обнаружился проем еще одной штольни, и танкисты остановились.
— Посмотрим там, а? — спросил Фомин и, дождавшись кивка Путта, шагнул в темноту. Шли на этот раз дольше, минут пять, осторожно, тщательно осматривая трухлявое крепление.
— Это не главный ход, Федотыч, ответвление. Здесь ниже и уже намного, и крепеж не столь добротный.
— Ладно, пойдем обратно. Стой! — внимание Фомина привлекло что-то блеснувшее в тусклом отсвете свечи. Семен Федотович сделал несколько шагов и застыл, потеряв на секунду дар речи.
— Майн готт! — только и смог сказать Путт, глядя на человеческий скелет.
Именно череп, отполированный временем, и привлек внимание танкистов. Фомин медленно склонился над останками, тщательно осмотрев их. И первое, что бросилось в глаза, была проржавевшая и рассыпавшая на звенья цепь, которая крепилась одним концом за здоровенный штырь, вбитый в каменную стену, а другим к массивному широкому кольцу на заклепке, которое обхватывало кость.
— Суровые нравы, — только и сказал Путт. — Приковали в штольне да оставили умирать. Ничего нет, ни клочка материи, и на костяке никаких повреждений, если не считать, что кое-где рассыпался.
— По крайней мере, одно ясно — когда-то сея штольня была обитаемой. Вопрос только один — когда именно?
— Полвека назад, Федотыч, не раньше. С того момента как ее забросили, полвека именно и прошло, не меньше. А вот когда это произошло? Вот в чем вопрос! Холодно кругом, а лиственница мореная. А она и двести лет простоять спокойно сможет. Тем более, сыровато здесь.
— Да уж, пойдем-ка мы лучше обратно. Перекурим это дело, Андрей, а то мне чего-то муторно от таких открытий. Во-первых, попали неведомо куда, а во-вторых… — Фомин помолчал и тихо добавил: — Похоже, что и неведомо когда…
— Постой, остановись! — Путт положил на плечо Фомина свою крепкую ладонь. — Или мне кажется, или сладковатым тянет?!
Фомин остановился и стал вдыхать воздух. Этим он живо напомнил Путту сторожевую собаку, которая замерла в стойке и тщательно нюхает залах. Он хотел подшутить над ним, но осекся — внезапно сузившиеся глаза и злющая кривая гримаса на лице Фомина не предвещали ничего доброго.
