Андрей Валентинов - Преступившие
– Елы, а зачем возвращаться? – удивился Фрол. – Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать. А то и в ЧК угодишь. Оставайся, не пропадешь.
– И вправду, – поддержал Келюс. – Там и так все ясно, а у нас, бином, похоже, все только начинается.
– Нет, Николай, – покачал головой Корф. – Не могу. Там друзья… А главное – та война – это моя война. Остаться у вас – вроде как дезертировать. Нет, господа, это бесчестно…
– Ну и чего, твое благородие, делать будешь? – поинтересовался дхар.
– Вообще-то можно к Президенту сходить. Только, елы, он того и гляди не поверит – запрет в Кащенку, а то и чего похуже.
– Высокоблагородие, – машинально поправил барон. – Нет, никуда я не пойду. И так перед вами расшифровался… Буду искать скантр – пока не найду.
– Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, – заключил Келюс.
– Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная…
– Н-да, – понял барон. – Например, дожить до утра. Дверь, господа, какая-то больно странная… Да и браунинг осечку дает. Этак тепленькими возьмут. Так что будем дежурить. У нас есть два ствола, на крайний случай
– бомбы. Квартиру жаль, но, боюсь, выбор, господа, невелик.
– Бомбы, это, елы, конечно, – вмешался Фрол. – Только я бы еще кой-чего сделал. Дед меня учил… Только ты, Француз, не смейся…
– Какой тут смех, – вздохнул Лунин, – заклинание, что ли?
– Да вроде… Может, ерунда, а вдруг и в самом деле… У тебя чеснок есть?
– Однако, господа, – не выдержал Корф, – вы бы еще бубен взяли…
Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка, подвесил их над дверью, после чего замер, тихо шепча что-то на понятном лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой, отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.
Барон взял на себя самое неудобное время – с трех до четырех утра. Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из лунинской библиотеки «Краткий курс истории ВКП(б)». Чтение весьма занимало полковника. Он негромко ругался, усмехался и даже время от времени крутил пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался будить Фрола – своего сменщика, как вдруг за дверью послышались приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался к стене и вдруг почувствовал, как волосы на голове начинают шевелиться, а воздух застревает в горле. Чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла, напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского замка…
…Когда замок щелкнул, и дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер на уровень глаз. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо сквозь дверь начала проступать фигура высокого худого человека в черной, военного образца, куртке. Михаил явственно различал красивое надменное лицо с искривленным судорогой ртом и пустыми светлыми глазами. Словно во сне, ничего не соображая, Корф поднял револьвер и нажал на спуск. Но выстрела не последовало – верный наган, ни разу не подводивший за все годы, дал осечку.
Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф в отчаянии, повинуясь далекой детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, и перекрестил дверь. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом, рука с образком на миг окаменела. Когда полковник поднял глаза, все исчезло. Лишь приотворенная дверь напоминала о случившемся.
– Ты с кем воюешь, барон? – сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего револьвера, выглянул в коридор.
– Не подходите к двери, – прохрипел пересохшим горлом Корф.
– Ага, – всмотрелся дхар, – вот, елы, меня тут не было.
Гибким, неожиданным для его высокого роста движением, он прижался к стене и быстро прошел к самой двери.
– Надо же! – Фрол, качая головой, несколько раз провел руками по воздуху. – Сработало, в карету его! Однако, чуть не прорвали… Вот и не верь сказкам!
Он прислушался, затем аккуратным движением прикрыл дверь и задвинул засов.
– Ушли. Иди спать, барон. Думаю, больше не сунутся. Светает, елы…
– Однако, – выдавил из себя Корф, непослушными пальцами пряча револьвер в кобуру. – Интересно, оба мы ненормальные, или я один?
– Да нормальные мы, елы, – успокоил дхар. – Сразу видно, что ты, Михаил, городской. У нас в деревне, дед рассказывал, каждый вечер чеснок вешали и за порог – ни ногой. Шатались эти… Так от них хоть чеснок помогает, а вот, говорят, ежели руг-риты или, как их, февральские волки…
– Сдаюсь, – быстро проговорил Корф. – Признаю себя Наполеоном и иду спать.
Фрол пожал плечами, сел в кресло, положив кобуру с револьвером на колени, и, поудобнее устроившись, о чем-то задумался. Впрочем, до самого утра их больше никто не потревожил.
Похороны были немноголюдными. Накануне Келюс обзвонил всех известных ему знакомых деда, но не более дюжины из них съехались к крематорию на Донском. Неделей раньше старый большевик Лунин удостоился бы почетного караула, венков с торжественными надписями, траурного митинга, а то и прощального салюта, но эпоха уходила вместе с ним, и только несколько пенсионеров, таких же старых и забытых, стояли у гроба.
На поминках людей было еще меньше. Кроме Келюса – последнего из Луниных – и его двух новых знакомых, за столом сидели четыре старика в немодных костюмах с длинными рядами орденских ленточек на пиджаках. Один из гостей, возрастом еще постарше покойного, то и дело вспоминал Польский фронт, где впервые познакомился с молодым комиссаром Николаем Луниным, ругал «проклятых демократов» и не без удовольствия констатировал, что в свое время порубал белых гадов без счета. Остальные больше расспрашивали Келюса о его делах и жаловались на времена.
У Лунина-младшего кусок не лез в горло, и за столом распоряжался Корф. Старики с уважением смотрели на бравого полковника, и кто-то удовлетворенно заметил, что покуда есть такие, как товарищ Корф, дело партии не пропало. Ветеран Польского фронта согласно закивал, добавив, что Михаил напомнил ему красных командиров гражданской, которые славно били белую контру, посоветовав уклонисту и пораженцу Николаю Лунину-внуку брать с полковника пример. Келюс не стал спорить, пообещав во всем брать пример с барона.
Корф выслушивал подобные излияния с совершенно невозмутимым видом и лишь, проводив гостей, заметил, что он лично предпочел бы получить очередную, последнюю, пулю на этом самом Польском фронте, но не дожить до того, когда гвардейского офицера начинаешь путать с краснопузой сволочью.
Перед сном Фрол снова подвесил над дверью мешочки с чесноком, однако неизвестные гости как будто потеряли к квартире всякий интерес…
…Наутро встал вопрос, что делать дальше. Мнения разделились. Барон заявил, что не сделает и шага, покуда не сходит в церковь, не поставит свечи Богородице и не спросит совета у Творца. Заодно полковник предложил заказать панихиду, поскольку похороны без пенья и ладана, по его мнению, – не похороны, а большевистское глумление. Панихиду Лунин-младший отверг сразу, помня крутой атеизм деда, и поинтересовался мнением Фрола. Тот, задумавшись, неуверенно заметил, что в Храм Божий сходить не грех, особенно после памятной ночи. Что касаемо плана действий, дхар считал за лучшее посоветоваться с тем самым Варфоломеем Кирилловичем, который помог им в Белом Доме. Правда, где найти старика, Фрол не имел ни малейшего понятия.
Келюсу эти мысли показались несколько странными. По его мнению, искать помощи в церкви или у экстрасенса-любителя следовало в более спокойное время. Китаец или «черные куртки» Волкова могут добраться до них в любой момент, а посему следовало их опередить. Прежде всего, считал Николай, надо пройтись по квартирам, где хранились документы. Хозяева могли подсказать что-то дельное. Начать же следовало с квартиры в правительственном доме, где обитал бывший Слуга Народа, который был достаточно осведомлен о Волкове и его бандитах. Против похода в церковь Лунин не возражал, но сам туда не собирался, посоветовав барону захватить с собой весь свой арсенал на случай нежелательных встреч.
Корф согласился, прибавив, что собирается отправиться на Ваганьково. В последний раз он был в тамошней церкви весной 17-го, и ему хорошо запомнился священник, читавший проповедь о Звере из Бездны. Келюс предположил, что Михаил едва ли сможет прослушать новую проповедь красноречивого иерея, поскольку настоятель ныне явно весьма занят другими делами. Корф обозвал Лунина нигилистом, и тот не стал больше спорить.
