Михаил Маришин - Бочонок
— Учитесь у Гинзбурга. Вы с ним в равном положении. Однако, протолкнул толстую броню именно он, — оставил я за собой последнее слово.
Эпизод 7
Чем заняться командированному свободным вечером в городе, претендующем на звание культурной столицы? Конечно пойти в кино! Ведь, как сказал Ленин, оно является для большевиков важнейшим из искусств! Но не сразу. Сперва я попросил водителя дежурной машины завода N 174, которого Сиркен, стремясь избавиться от моей назойливости, выделил в моё распоряжение, высадить меня у ближайшего к "Англетеру" отделения милиции. К блюстителям порядка у меня было важное дело. Ведь когда по вечернему мирному городу расхаживает человек вооружённый мечом, пусть и в форме капитана НКВД, — это непорядок. А в гостинице оставлять клинок я просто побоялся.
Немало подивившись моей просьбе, милиционеры меч на ответственное хранение приняли и выдали мне соответствующую расписку, за что я им мысленно поставил "плюсик". В моё время стражи порядка из меня бы всю душу вынули, докапываясь что, почему, зачем, согласовывая "наверху, а на самом деле, боясь принять решение. Зато теперь я мог спокойно идти в ближайший кинотеатр, чтобы получить удовольствие от просмотра новинки советского кинематографа — фильма "Чапаев". Видел я его, конечно, уже много раз. Но вот на большом экране, совсем "свежего", да ещё и в подходящей по духу обстановке — никогда. Это вам не на диване с пивом сидеть! И вообще, здесь я ещё ни разу в кино не был, надо хоть на разведку сходить. А то Полина и так уже толсто намекает, что пора её культурным развитием всерьёз заняться.
Что такое советский кинотеатр образца 1934 года? Пусть даже и в самом центре второго по значению города в стране? Невеликих размеров зал с установленными в нём простыми неокрашенными деревянными скамьями, центральным проходом и установленным в нём проектором. Окинув взглядом помещение, я понял то, что постеснялся спросить в кассе. В приобретённом билете был указан лишь ряд, а место каждый мог выбирать себе сам. Закономерно, что первые пришедшие находились в заведомо более выгодном положении, а опаздывающие, в числе которых оказался и я, довольствовались тем, что осталось. Причём, зачастую получалось так, что лавка была уже занята во всю ширину, и вновь подошедшим приходилось просить соседей потесниться.
В силу своей неопытности в приобретении билетов, я оказался на краю скамьи на "галёрке" почти перед самым началом просмотра. Молоденький киномеханик с важным видом закончил последние приготовления, застрекотал аппарат и в этот момент в зале погас свет. Сеанс начался. Зрители затихли.
— Можно пройти? — резкий шёпот у самого уха заставил поёжиться, но, захваченный зрелищем, я не думая потеснился и пропустил мимо себя не слишком вежливого жителя культурной столицы. Маленькому человеку с непропорционально большой головой, живо мне напомнившему своим силуэтом одного из политиков будущего, удалось довольно легко и он принялся втискивать своё седалище между мной и ближайшим соседом, так как тот оказался гораздо более опытным в вопросах удержания занятого плацдарма, чем я, и не пропустил хитреца. Тут то я и осознал свою ошибку, ибо треть моей собственной задницы оказалась в подвешенном состоянии.
Мало того, реакция зрителей на разворачивающиеся в фильме события была довольно бурной, но мой новый сосед-карлик вообще похоже перепутал кинотеатр со стадионом и вёл себя так, что самые отпетые футбольные фанаты 21-го века, посмотрев на него, удавились бы от зависти. Вскочить с места, помахать руками, потрясти соседей, чтобы разделить с ними свои чувства и впечатления, было для малыша в порядке вещей. Вместо речёвок, правда, из него сыпались цитаты классиков марксизма и лозунги.
— Чёрный ворон, чёрный ворон, что ж ты вьёшься надо мной, — поддавшись общему настроению сопричастности, вслед за киношным Чапаем, я тихо затянул одну из самых любимых моих песен.
— Тише ты! И так ничего не слышно! — шикнул на меня сосед и попутно слегка пихнул локтем. Я лишь тяжело вздохнул, подумав, что в кино больше ходить не буду. Чего я здесь не видел на полсотни лет вперёд? Лучше б в Мариинку на разведку заглянул. Всё-таки театр. Культурная атмосфера.
Фильм, между тем, шёл своим чередом, уже уехал Фурманов, Чапай вволю настрелялся из Максима с чердака, а Петька героически подорвал гранатами броневик. Пришла очередь бравому комдиву переплыть Урал.
— Ну же, держись! Давай, давай, плыви! — карлик болел за Чапаева как-то по-детски непосредственно, до глубины души. — Второй, второй рукой греби!
— Он не может, у него в другой руке чемодан с планом кампании! — брякнул я в сердцах, вспомнив бородатый анекдот.
— Какой ещё чемодан! — даже в отблесках света с экрана, казалось, глаза соседа блестят как-то нездорово. — Ах, гады!
Это он киношным белым пулемётчикам. Пара минут и драматический заплыв окончен. Сосед от горя уткнулся лицом в шапку-ушанку и даже успешная контратака красных не изменила ему настроения. Фильм кончился, зажёгся свет.
— Товарищ, а что за чемодан? Вы там были? — карлик вцепился мне в рукав и, видимо, отпускать без ответа не собирался.
— Не был. Один хороший товарищ рассказывал.
— Что рассказывал то?
— Выплыл Чапаев из Урала, высыпал из чемодана картошку и говорит Петьке: "Здесь белые. Здесь наши. А впереди я. На лихом коне!"
— Так убили ж Петьку…
— Это военная хитрость была! Ты что, шуток вообще не понимаешь?
Буйный сосед нахмурился, посерел лицом и вперёд меня выскочил из зала, а я лишь усмехнулся ему вслед. Вроде взрослый мужик, а эмоции скачут, как у подростка.
— Товарищ, стойте! — выйдя из здания кинотеатра, я не успел дойти даже до ближайшего перекрёстка, как меня со спины окликнули. — Предъявите ваши документы!
— Знакомые всё лица! — обернувшись я увидел спешащего ко мне милиционера, одного из тех, кому я всего около часа назад сдавал на хранение меч, за которым как раз намеревался вернуться. — Я что-нибудь нарушил?
— Предъявите документы! — настойчиво повторил страж порядка.
— Он это! Точно! Это я его выявил! Так и запишите! Николаев моя фамилия! — из-за спины милиционера выглянула несуразная голова соседа по скамейке, которому захотелось от души отвесить подзатыльник. К сожалению, моя форма НКВД и присутствие постового начисто лишали меня этого удовольствия, поэтому я только в сердцах плюнул.
— Товарищ Николаев утверждает, что вы издевались над памятью комдива Чапаева, — пояснил мне причину задержания милиционер. — Придётся дать объяснения. Пройдёмте в отделение.
— Туда и шёл. Забрать кое-что, — буркнул я недовольно, но документы предъявлять не стал, а милиционер же, в свою очередь не рискнул настаивать и бодаться с целым капитаном НКВД.
— Так значит, — хмуро сказал дежурный по отделу, который, из-за малочисленности личного состава исполнял одновременно и обязанности дознавателя. — Значит, вовсе вы не насмехались над памятью героя Гражданской войны, как утверждает товарищ Николаев? Значит, вы просто не можете поверить, что такой человек, как товарищ Чапаев, мог утонуть?
Дядька с пышными седыми усами и спрятанными под густыми бровями колючими глазками отложил лист бумаги, на котором были записаны мои показания и посмотрел на меня очень внимательно и сурово.
— Вот именно, — не моргнув глазом ответил я. — Великие люди просто так не уходят. Да и в фильме показали, что Фурманов уехал, а сценарий-то именно он писал. Значит не мог он видеть, как Чапаева убили. И вообще никто не мог видеть, раз Чапай один в конце остался. Так-то. А раз убитым не видели его, так он и живым может оказаться. Мы-то с вами прекрасно знаем, что раз нет тела, то и дела об убийстве тоже нет. Может Чапай ещё живой объявится.
— Ладно вы, товарищ капитан госбезопасности, в… объясняете, — усмехнулся старый милиционер. — И упрекнуть-то не в чем. Забирайте свою железку и ступайте. А о происшедшем мы в вашу парторганизацию сообщим, пусть там разбираются.
Последние слова он выговаривал очень жёстко, можно сказать, зло. Дал понять, что ни на грамм мне не поверил, просто связываться недосуг. Был бы я простым пролетарием, хрен бы я просто так ушёл.
Эпизод 8
Первого декабря 1934 года, наевшись бессовестных "завтраков", я решил плюнуть на формальности и заявился в Смольный, в обком партии. Бюрократические проволочки могут вывести из себя кого угодно, поэтому, после двух неудачных попыток попасть на приём к Кирову, который, по словам секретаря, либо ещё не вернулся из Москвы, либо был занят, решил просто устроить на Сергея Мироновича "засаду", дожидаясь его лично у кабинета. Должен же он хоть когда-нибудь явиться на работу?
Дело же к "пламенному трибуну" у меня было архиважное. Завод "Русский дизель", не слишком большой, пожалуй, даже меньше МССЗ, выпускал исключительно двигатели. И это было хорошо. А вот то, что он имел полный набор особенностей старого, дореволюционного производства, мне не нравилось. Как и следовало ожидать, в техническом плане, ни о каком конвейере речи не шло. При этом, коллектив, в основном, был старый, с большим стажем и сложившимися традициями. Техническая интеллигенция была представлена главным инженером и двумя его помощниками-заместителями. Правда, до начала 34-го года здесь работали немцы, помогавшие освоить выпуск лицензионных дизелей для подлодок, но в марте они уехали. В настоящий момент, завод ритмично строил эти моторы и имел на удивление малый процент брака, что объяснялось наличием очень и очень грамотных мастеров, на которых и лежала основная нагрузка. Меня поразило, что когда я, осматривая цеха, пришёл на участок коленчатых валов и меня представили, мастер, покопавшись в лежащих на отдельном верстаке бумагах, достал чертежи вала 13–16, высланные сюда заранее, и сходу ткнул меня носом в ошибки и пробелы. Видимо, схалтурили мои подопечные при копировании. Но, палец на отсечение, на МССЗ, да и на любом другом заводе, сначала сделали бы по тем бумагам, что есть, убедились, что детали невозможно состыковать без "обработки по месту напильником", и только потом забили в колокола. Здесь же всё всплыло в момент, без лишней практики. Это какое пространственное воображение надо иметь, чтобы просто заподозрить неладное?! Признаюсь, у меня самого представить всё "в объёме", хотя двигатель был мой и все детали я знал, буквально, на ощупь, получилось не сразу. В общем, сел я в лужу. И орден с мечом не помогли.
