Дмитрий Дашко - Лейб-гвардии майор
Перебив всех сопротивлявшихся поляков, гренадеры наперегонки полетели к шалашу, чтобы захватить главного обидчика — пана Потоцкого. Тот стоял в гордом одиночестве, обнажив сверкающий клинок. Его окружили со всех сторон, но не решались начать атаку. Слишком грозным противником казался этот гордый шляхтич, не смотря на усталый и изнурённый ранами вид.
— Стойте, — властно произнёс он и поднял левую руку. — Фон Браун остался должен мне схватку. Надеюсь, он держит слово чести.
Гренадеры прекратили смыкать кольцо вокруг шляхтича, вопросительно уставились на меня. Я понял, что кузен обязательно примет вызов, не тот у него характер, чтобы пренебречь обещанием.
— Что скажешь, брат?
— Не сомневайтесь, ясновельможный пан, — гордо выступил Карл. — Ещё никто не мог упрекнуть меня в отсутствии чести. Я к вашим услугам.
Кузен поклонился. Потоцкий с усмешкой человека, которому нечего терять, опустил подбородок на грудь.
— Я рад нашему знакомству, барон, — с достоинством произнёс шляхтич. — Вижу, мы оба ранены. Это уравнивает наши шансы на победу или проигрыш. Поединок рассудит, на чьей стороне правда. Он сбросил с себя жупан и остался в белой, пропитавшейся кровью рубахе. Противники стали в позицию.
— Готовьтесь к смерти, барон.
— Только после вас, ясновельможный пан.
— Начинайте, господа, — сказал я, отходя в сторону, чтобы не мешать поединщикам.
Дуэлянты сшиблись, раза два сухо лязгнули сабли, потом один из них упал, а второй устоял на ногах, при этом качаясь как дерево на ветру. Я увидел, что это Карл и удивился столь скоротечному сражению.
— Боже мой, как быстро!
— Боюсь, мой уважаемый противник был слишком истощён ранами, — тихо сказал кузен. — Не думаю, что мою победу можно назвать честной.
Лежавший на земле Потоцкий открыл глаза и с трудом шевеля губами произнёс:
— Не надо корить себя, молодой человек, вы заслужили победу в настоящем бою. Шляхтич закашлялся, каждое слово давалось ему ценой неимоверных усилий.
— В благодарность за ваш благородные поступок, открою вам маленький секрет: не стоит возвращаться к границе с Московией прежней дорогой.
— Почему? — спросил я.
— Вы обязательно наткнётесь на людей Сердецкого. С ними будет вся окрестная шляхта. Они задавят вас числом.
Потоцкий прекратил говорить и затих. Жилка на его шее перестала пульсировать. Лицо стало спокойным и безмятежным.
— Умер, — сказал Чижиков, снимая треуголку.
— И впрямь, как ему нагадали: от сабли, — хмыкнул я, вспоминая слова сказанные одним из шляхтичей после первой дуэли.
Окружавшие место схватки кусты раздвинулись. На поляну высыпало несколько десятков лохматых мужиков. Среди них был и тот, что столь любезно одолжил нам ножик. Староверы, сообразил я. Они направили на нас рогатины, кое-кто целился из мушкетов. Мы были в плотном кольце и слишком устали, чтобы оказать сопротивление. 'Патриарх' раскольников протиснулся сквозь ряды единоверцев и сквозь зубы процедил:
— Собаке собачья смерть.
Он внимательно посмотрел на меня, выражение на его лице вдруг из смиренного стало плотоядным. Старик хищно ощерился:
— Да и вам скоро небо коптить, чада заблудшие.
Глава 7
Раскольники отконвоировали нас к деревне. Мы шли на заклание будто овцы, понимая, что впереди ничего хорошего — пытки да 'огненное очищение', однако все были столь истощены, что не могли оказать маломальского сопротивления. Мужики скрутили нас в мгновение ока, я пробовал вяло отбиваться, но это закончилось тем, что меня крепко огрели дубиной и сбили с ног. Не помогли шпага Карла, пудовые кулаки Чижикова, хитроумие Михайлова и ярость Михая.
— Зачем вы нам помогли освободиться? — спросил я у старца. Тот по-заячьи пожевал губами и высокопарно изрёк:
— Господь прислал вас, чтобы вы проучили чрезмерно возгордившихся ляхов, поэтому мы решили помочь вам довести столь богоугодное дело до конца. Община терпела от панов много мук и унижений.
— Так это же замечательно. Мы проучили поляков, отпустите нас хотя бы из чувства благодарности, — предложил я. — На небесах вам зачтётся.
— Не слышу кротости и смирения в словах твоих. Чую дух непокорный, злой. Вознесите молитву, Господу, чтобы принял ваши заблудшие души, а о прочем и думать забудьте.
— Это вместо 'спасибо', — хмыкнул я. — Перебили нашими руками обидчиков, а как отвечать перед другими панами станете? Приедут искать Потоцкого, обязательно приедут, не последний человек, чай в Речи Посполитой, спросят: 'куда подевался?'
— Как спросят, так и ответим. Объясним, что сеча была промеж ляхами и людьми залётными, непонятными. Что осталось от тех и других покажем, — пряча в бороде усмешку, пояснил старец.
— Много ль от нас оставить хотите?
— То не твоя забота, грешник.
— Бороду бы тебе выдрать, козлу старому, — раздувая ноздри, зло прошипел Чижиков. — Нашёл грешников. На себя посмотри, сивый!
— Ты что глаголешь, ирод? — вроде даже обиделся главный раскольник.
— Правду глаголю. В воду на отражение своё глядеть не страшно, старче? Или она сразу красной от пролитой крови становится?
— Вот оно как, — с видом заправского доктора покачал головой старец. — И вправду неладно с вами. Гордыня окаянная полезла! Спасать надо ваши души тёмные, пока не поздно. Я печально вздохнул, представляя эти методы спасения.
— Может, покормите нас? Со вчерашнего дня крошки во рту не держали… — наивно спросил Михайлов.
— Токмо о чреве своём да о плоти греховной помышляете?! — сплюнул старец и ушёл.
— Стоило спрашивать? — усмехнулся я. Михайлов пожал плечами:
— Так я ж из того разумения, что люди мы христианские, не католики чай. Зачем нас голодом морить?
— Святая простота! Будут они ради нас в расходы входить.
— Разве что берёзовой кашей попотчуют, — внёс свою лепту Чижиков.
Нас заперли в большом амбаре без окон, заложили ворота дубовыми брусьями, поставили в охрану здоровенного сторожа комплекцией похожего на армрестлера. Руки вязать не стали, что ж и на том спасибо.
В кармане обнаружились маточники. Похоже, поляки при обыске не догадались, что это такое, а раскольникам и вовсе не было до них никакого дела.
— Как думаете, господин сержант, здесь палить будут али как? — как-то отстраненно спросил Чижиков. Мне показалось, что он уже смирился с неизбежностью смерти.
— Сомневаюсь. Уж больно постройки добротные, чтобы на нас переводить. Раскольники — народ хозяйственный, зря имущество портить не станут. Скорее всего, есть у них особые избы для провинившихся, там и жгут, а потом на пепелище заново отстраивают. Сейчас приготовят всё и в гости позовут. Михайлов, заберись повыше, посмотри — может, чего увидишь.
— Слушаюсь, господин сержант, — юркий гренадер полез почти к самой крыше и, усевшись на поперечной балке, как курица на насесте, сообщил:
— Я тута щёлочку проковырял, через неё маненько рассмотреть можно.
— Докладывай, — приказал я.
— Поодаль от всех домов изба стоит какая-то, низенькая, рубленная. Чёй-то возле неё народ суетится: солому носят да смолу вроде. Бабы, старухи, детишки… Всех припрягли.
— Понятно чего народ суетится, — поморщился Чижиков. — Гарь устраивают. И охота же людям…
— Так то не люди, то вера такая! — в каком-то философском угаре бросил Михайлов.
— Вера… Что же за вера такая — человеков в геенну огненную живыми бросать?! По виду и не скажешь, что людоеды энтакие.
— Брат, нас и вправду хотят сжечь? — недоумённо спросил Карл.
Бедолага, где ж ему знать, что в России всегда всё очень серьёзно. Если война, так до последней капли крови, если драка, так до смерти. Не любит наш народ полумер и полудействий.
— Угу, в полном соответствии с фольклорными традициями. На Руси ведь как заведено: одних — напоят-накормят, в баньке напарят, а других пустят на золу, ценное удобрение в народном хозяйстве. Как карта выпадет.
— Неужели нельзя переговорить с ними, объяснить, что они поступают бесчеловечно?
— Увы, дорогой кузен. Нас просто не станут слушать. Этот сивый дедок давно уже всё решил, а остальные ему в рот смотрят. Боюсь, не поможет даже высокое ораторское искусство.
— Я — солдат и не собираюсь дёшево продавать свою жизнь. Неужели мы позволим этому мужичью без боязни творить столь чёрное дело?
— Какие будут предложения? На помощь Бэтмана или Железного человека я бы не рассчитывал.
— О чём ты, Дитрих? — удивлёно заморгал кузен. Я досадливо прикусил язык, вот уж воистину не вовремя развязался.
— Да так… вспомнились кое-какие герои из былин. Карл, я сам ломаю голову над ситуацией, но ничего пока придумать не могу. Ясно одно: делать отсюда ноги и как можно скорее. Когда нас загонят в ту уютную избушку и запалят потолок и стены, будет поздно. На люк, ведущий к подземному ходу, я бы не надеялся.
