Владимир Романовский - Польское Наследство
– Казимир! – раздался вдруг зычный голос одного из поляков – с соседней улицы.
– Казимир! – донеслось с другой улицы.
– Что это они? – удивился Бенедикт.
– Ищут кого-то, наверное. Кличут.
– Кличут? Он что, собака или бык? Ну и устои у этих поляков! Это несерьезно.
– Казимир! – снова раздалось над картье.
Стефан улыбнулся.
– Пойдем в дом, – предложил он. – Чего стоять-то тут, на страте. Еще подумает кто, что мы с ними, кличущими, из одной компании.
– Да, но … Кличут … Казимира…
– Казимир – это я, – сказал Стефан.
– Ты?
– Да.
– Они тебя ищут?
– Чего меня искать. Я не прячусь. А ты, кажется, посланец Папы Римского.
Некоторое время Бенедикт размышлял.
– Казимир! – снова закричали где-то неподалеку.
– Вон там, в палисаднике, деревья, густая тень, – сказал Бенедикт. – Пойдем туда. Мне нужно с тобою побеседовать. И я боюсь, что твои соотечественники помешают разговору.
Стефан, он же Казимир, подумал и кивнул. Зайдя в палисадник, молодые люди укрылись в тени деревьев.
– Мне известно, что ты не хочешь заступать на должность правителя Полонии, – сказал Бенедикт. – Наверное, тебе это скучно. Но, может, есть и другие причины. Скажи, если есть.
– Ты же видишь, – ответил Казимир. – Восемь поляков орут среди ночи, скоро весь город разбудят. А представь себе целую страну поляков.
– Действительно, невежество, – согласился Бенедикт. – Неужто они в Полонии все такие дикие?
– У тебя, наверное, есть ко мне письмо от Папы Римского?
– Зачем оно тебе?
– Ну, как. Интересно. Все-таки Папа Римский. Хотелось бы узнать, как и что он пишет. Мне.
– Всему свое время. Будет нужно – будет письмо. Или даже четыре письма. Помимо того, что твои соотечественники шумные очень, есть ли у тебя еще причины торчать в этой дыре вместо того, чтобы … Ну?
Казимир промолчал.
– Девушка, например, – предположил Бенедикт.
Казимир улыбнулся. Было темно, но Бенедикт понял.
– Которая, – продолжил он свою мысль, – не знает, кто ты такой.
– Возвращаться в Полонию мне нет смысла, – сказал Казимир. – Полонией владеют силы, враждебные моей семье.
– Тебя попросят встать во главе освободительного войска, насколько я понимаю.
– Ты видел это войско?
– Я – нет.
– А я видел. Оно сейчас вокруг мезона бегает, меня ищет. В полном составе.
– Ты преувеличиваешь.
– Ты хочешь сказать, что оно еще меньше, чем я думал?
– Призовут в помощь Императора Конрада.
Казимир усмехнулся.
– А если он откажется, – продолжал Бенедикт, – то Дука Иарослаффа.
– В обоих случаях я буду просто куклой, либо императора, либо дука. И вскоре после этого настанет момент, когда кукла сделается ненужной. Я молод, и желаю быть живым и свободным.
– Можно и не призывать чужих. Можно собрать польское войско.
– Не вижу смысла обсуждать это с тобой.
– Почему?
– Ты посланец, следовательно интерес твой в данном случае праздный. Тебе все равно, что будет, у тебя есть место при Папе, и ты просто развлекаешься предположениями.
– Я уполномочен…
– Папа Римский не мог уполномочить тебя вести со мною переговоры. Давай мне письмо, и кончим болтовню.
– Почему же он не мог меня уполномочить?
– Для такого поручения он нашел бы человека, выглядящего менее легкомысленно.
Бенедикт улыбнулся. Неглуп, подумал он. Но и не слишком умен.
– Послушай меня, мальчик мой, – сказал он. – У всех нас в жизни есть предназначение. Люди рождаются – пейзанами, зодчими, ремесленниками, летописцами, а также правителями.
– Некоторые правители отказываются от престола. И что за дурацкое обращение – мальчик мой? Ты ненамного меня старше, посланец.
– Отказываются, потому что не родились правителями.
– Ну вот и я также.
– Ты не можешь отказаться от престола.
– Почему?
– Потому что нельзя отказаться от того, чего у тебя нет. Ты сперва престол этот займи, а уж потом отказывайся.
– Не читай мне нравоучения, – раздраженно сказал Казимир. – Ты, знаешь, ли, все-таки не Папа Римский.
– Я именно Папа Римский.
– Не шути, мне не до шуток.
– Твои поляки подтвердят.
Казимир подумал.
– Хмм … – сказал он. – Правда, что ли?
– У меня нет с собою тиары, – сказал Бенедикт, раздражаясь. – Экий народ недоверчивый.
– Ух ты, – восхитился Казимир. – Сам Папа Римский! Вот ты, стало быть … А я-то думал…
– Что ты думал?
– Я тебя по-другому себе представлял. Да и одет ты…
– Не в тиаре же мне по страдам разъезжать, не в мантии.
– Тебя очень не любят везде.
– Это не имеет значения. Не для того я становился Папой, чтобы меня все любили. Я становился Папой, чтобы меня любили некоторые.
– Имеет. Я именно потому и хотел съездить в Рим, посмотреть на тебя. Раз не любят, значит есть в тебе что-то основательное. Ну! А скажи, это правда, что есть такая чаша, которую ищут…
Бенедикт уперся лбом в дерево, пытаясь подавить смех. Плечи его затряслись.
– А что смешного? – обиделся Казимир. – Я просто спросил…
– Казимир, – сказал Бенедикт, и подавил еще один приступ хохота. – Подожди … Молчи … Казимир … Послушай. Нужно собрать это войско … поляков…
– Ты опять за свое! – возмутился Казимир. – Это тебе нужно, а не мне! Это у тебя, а не у меня, отобрали Полонию!
– Не переживай, я щедрый, – заверил его Бенедикт. – Как отберем ее обратно, я с тобою обязательно поделюсь. Тебе тела, мне души. Ладно. Видать за одну ночь тебя не уговоришь. Ого! Опекуны твои возвращаются.
– Тише. Пусть они зайдут в мезон.
– Да. Я-то как раз не хочу заходить.
– Почему?
– Вонь там несусветная. Ужас. От тебя не сильно пахнет, ты молодой совсем…
Казимир покраснел, но ничего не сказал.
– Проводишь меня в заведение. Называется «Ла Латьер Жуайез», – сказал Бенедикт. – И можешь остаться ночевать.
– Нет, я…
– Да, правда, ты ведь к девушке шел. Проводишь меня, пойдешь к девушке.
– Один боишься? – насмешливо спросил Казимир.
– Один боюсь, – согласился Бенедикт. – Я вообще из пугливых.
– Я подумаю.
– Насчет чего?
– Насчет Полонии.
– Ах, да, я и забыл было … – удивился Бенедикт.
– То есть как?…
– Да так. Что это мы с тобой – Полония да Полония…
На этот раз Казимир совершенно растерялся.
– Я шучу так, – сказал Бенедикт. – Не обращай внимания. Вот что. Как придем в трактир … Я приготовлю тебе список.
– Какой список?
– Список людей, к которым тебе нужно обратиться в Полонии. Дать им знать. Собрать их в каком-нибудь небольшом селении. Они по большей части знатные землевладельцы старой закалки, многие под командованием твоего деда воевали. Они придут и приведут войска. Тебе нужно будет их кормить…
– На какие деньги я буду их кормить?
– Не знаю … Найдешь. В Саксонии, например. Кстати, в Саксонии проживает много народу, сбежавшего от польской смуты, и у них дети уже подросли, вполне боевые стали. В общем, пойдем-ка мы в трактир. Посмотри – вроде они все в доме, во двор никто не смотрит?
***
А тем временем поляки, молодые и старые, отчаявшись, вернулись в мезон.
– Как быть, что делать? – уныло задал риторический вопрос один из старших. И добавил еще два вопроса, – Где он? Что скажем мы Папе Римскому, когда он явится сюда утром?
Приуныли.
Лех, не в силах сдерживаться, сказал со смертной тоской, —
– Где он – известное дело. Казните меня, панове. Я один во всем виноват.
– Ты знаешь, где он? – самый старший поляк, именем Кшиштоф, поднялся с шеза. – Где же?
– У Неустрашимых, – едва слышно произнес Лех.
– Как? Громче!
– У Неустрашимых.
Сделалось тяжелое, грозное молчание.
– Объясни, – попросил Кшиштоф.
– До нашего еще приезда – стал он к ним ходить. Я сперва не понял, куда он ходит, дума, что к девушке.
– Ходит?
– Каждую ночь. Я вызвался его стеречь, вон там, в том помещении, пока остальные спят. И никто меня не сменял. Привыкли. Он меня упрашивал долго, ну я и позволил.
– Что позволил?
– По ночам ходить. Я думал – к девушке. Сперва мы вдвоем вылезли через окно и пошли … потом еще раз … Он доходил до мезона и ждал, пока я уйду. Я думал – чтобы девушку не смущать.
Ежи, Адам и Дариуш, сгорая от стыда и ярости, вскочили на ноги.
– Ты за это ответишь, – сказал Адам. – Ты, кривая рожа, так ответишь, что день проклянешь, когда матка твоя, курва подлая, тебя зачала.
Лех сверкнул глазами.
– Тихо! – сказал старший, Кшиштоф. – Ругаться мы будем потом.
– Я убью это рольниково отродье.
– Когда тебе будет угодно! – крикнул Лех в ответ.
– Тоже потом! – прогремел Кшиштоф. – Сперва надо бы выяснить, что к чему! Молчи, Адам. И остальные – щенки! – тоже молчите! Говори, Лех. Но говори всю правду. Так лучше будет, всем.
– Один раз, – сказал Лех, с трудом сдерживая ярость, подавляя стыд, глядя на Адама. – Один раз … Он запозднился … – Лех перевел взгляд на Кшиштофа. – Запозднился. Я уж начал переживать, что он не вернется вовремя, эти проснутся, а его нет. Пошел я к тому мезону, ему навстречу. Думал, может он уснул там, с девкой своей. Иду по страту, вижу – они навстречу, пахолек наш, а с ним другой, статный такой, большой. Я спрятался за липу. А они прошли мимо. А я за ними. А они переговариваются.
