Владимир Романовский - Польское Наследство
– Я умный!
– Скажи, «Я очень умный!»
– Я очень умный!
– И я прекрасен!
– И я прек … хмм…
– Не стесняйся. Говори. И погромче.
– И я прекрасен.
– Теперь подпрыгни.
– Как?
– На месте. Подпрыгивай. Ну же!
Кристоф подпрыгнул.
– Еще раз.
Кристоф подпрыгнул еще раз.
– Иди сюда.
Кристоф подошел.
– Завтра … Когда у вас утренняя служба?
– В семь часов.
– Нет, это рано … То есть, проводите, конечно, я не возражаю. Но в полдень … Пусть архиепископ оповестит прихожан, что приехал вельможа из Рима, приближенный Папы Римского, и будет читать проповедь забавную. Захватывающую. Только пусть не говорит, что сам Папа приехал, иначе я ушлю его миссионерствовать к халифам. И тебя тоже. Запомню, затаю в себе зло – и напишу приказ. Я вообще очень злопамятный, это все знают. Мстительный я. Ежели решил кого-нибудь со свету сжить, то непременно сживу. Такая натура у меня. Понял?
– Понял.
– Когда я проповедь буду читать?
– В полдень.
– Правильно.
– В полдень мало народу.
– Ничего. Жахнете в колокол лишние пару раз, так сбегутся. Правителя и двор можешь позвать тоже, целиком. А вот скажи … как, бишь, зовут тебя?
– Кристоф.
– Вот скажи, Кристоф. Я похож на Ирода?
– На…
– На Ирода. Который хотел, чтобы Иисус ему чудеса показывал?
– Нн … нет.
– А на императора Клавдия?
– Нн … не знаю, сеньор.
– Ага. А на святую Женевьевь?
– Нет.
– Ни на кого я не похож, – огорчился Бенедикт. – А хочешь предаться плотским утехам со мною? А ну, подойди поближе.
– Нет, нет, что ты, – Кристоф попятился.
– Ну – не хочешь, не надо. Да и не слишком ты красив, Кристоф. Ты, конечно, думаешь, что совершенно неотразим. А ты не думай, это не так. Лицо у тебя постное, да и угловатый ты. А еще мне известно, что заговоры против меня строят. Козни всякие. Скажи, строят?
Кристоф стал прозрачно-бледный как водянистое молоко, и не догадался отодвинуть факел от лица.
– Что ж молчишь ты, Кристоф?
– Я…
– Не участвовал ли и ты в таких заговорах?
– Что ты, нет, конечно.
– Участвовал, – протянул уныло Бенедикт. – В них все участвуют. Собираются и начинают рассуждать, как бы им Папу скинуть, и нового на его место поставить. Особенно Венеция свирепствует. А знаешь ли ты, Кристоф, чем я их всех якобы не устраиваю? Ты скажешь – блудом, мол, папский престол на посмешище всему миру выставил. Соблазнитель чужих жен, мужеложец, пьяница, и так далее. Но это они так говорят только, Кристоф. Ты не верь. Не поэтому вовсе я им не нравлюсь. Вовсе нет. … Ладно. Третью Заповедь помнишь?
– Э…
– Скажи Третью Заповедь.
В голове Кристофа сделались туман и сумбур. Возлюби? … Нет … Не сотвори? … тоже нет.
– Эх ты, – сказал Бенедикт. – Аббат огородный. Тумбочка франкская. Пойду я, ты мне надоел. Чтобы завтра к полудню мне тут народ был.
Подбоченясь, Бенедикт прошел по нефу, сопровождаемый Кристофом с факелом, и вышел из храма.
– Спокойной ночи, – сказал он.
– И тебе … сеньор…
Перевозчик, как и обещал, ждал Бенедикта. Запрыгнув в лодку, Бенедикт сунул ему дукат. Несколько взмахов весла – и вот опять Левый Берег.
– Не скучай, гондольер, – сказал Бенедикт. – Напевай себе что-нибудь, не дремли. От скуки злодейства случаются.
Напевая себе под нос «Не играй красавица сердцем артиста…» он углубился в один из стратов. Сначала прямо, затем направо, в проулок, думал он, затем будет широкий старт, и по нему семь кварталов красивым, размеренным шагом. Что-то я не вижу дозоров. В столице страны – нет ночных дозоров? Странно. Вот ведь глушь какая, франкское логово. Позвольте, если нет дозоров и ночные прохожие предоставлены самим себе, значит, грабителям простор. Как же так. Ведь это в какое искушение вводят город по ночам, а? Где дозоры? Да я бы сам стал ночным грабителем при таких обстоятельствах! Дикие они здесь. А ведь со мной нет никакого оружия, подумал он.
И именно в этот момент луна зашла за облако. Стало непроглядно темно. Куда ни повернись – чернота. Нужно держаться забора. Где забор?
Забор не находился.
Так. Спокойно. Страт этот – шириной в двадцать шагов. Не больше. Шел я прямо. Если я повернусь вправо на девяносто градусов и пошагаю, то упрусь в забор максимум через двадцать шагов. Правильно. Спокойно.
Он так и поступил, но через двадцать шагов забора не оказалось, и у Бенедикта стали подкашиваться от страха колени. А ну нападет кто! В полной-то темноте! Впрочем, грабителям тоже … не видно ничего … или видно? Может, они привычные. В Риме везде дозоры с факелами, и на стенах факелы…
Значит, подумал Бенедикт, я до этого вертелся туда-сюда, как дешевая путана, и стоял лицом не в перспективу страта, а к забору, а когда повернулся, то и пошел – по страту вдоль. Поэтому сейчас нужно снова повернуться на девяносто градусов, и идти, и меньше, чем через двадцать шагов забор будет.
Забор не повстречался ему и на этот раз.
Это потому, что и в первый, и во второй заход, Бенедикт пересекал улицу по диагонали – что он и осознал, как только из-за угла появились двое с факелом и осветили местность.
На дозор двое с факелом похожи не были, и Бенедикт еще больше перепугался. Но тут он сообразил, что на идущих – робы. Типа монашеских. Или алумни. Спрятав страх поглубже, он пошел им навстречу – выхода не было, бордовый мантелло, который его угораздило нацепить, заметили.
В Италии монахи одеваются … хмм … робы у них не такие … совсем … Наверное эти люди – монахи. Тогда все хорошо. Но не могу ж я им просто так вот взять и сказать – я Папа Римский! А вдруг они вовсе не монахи. Что-то дрожу я весь, спина влажная стала.
– Мир вам, добрые люди, – сказал он беззаботным голосом. – Я тут давеча уронил факел в реку. Не окажете ли вы мне услугу, не проводите ли меня до Рю Гарсон Мове – это совсем рядом. За вознаграждение, конечно.
– Вознаграждения нам не надо, – сказал тот, что повыше и покрепче. – А проводить можно, прогулки способствуют ясности мысли…
– Вы – монахи? – спросил Бенедикт.
– Нет, – сказал тот, что повыше.
– Да, – сказал тот, что пониже, и добавил, пригласительно склонив голову. – Ты говоришь, Рю Гарсон Мове?
Некоторое время поколебавшись, Бенедикт кивнул. И они двинулись в путь неспешным шагом.
– В гости идешь? – осведомился тот, что пониже.
– Навещаю старых друзей. Обещал помочь им разобраться в одном щекотливом вопросе, – запросто ответил Бенедикт, чувствуя холод в животе. – Мы правильно идем? Я приезжий, расположение улиц мне неведомо.
– Мы правильно идем, – заверил его тот, что поменьше. – А приезжий – откуда? Я мало путешествую, всегда интересно узнать что-то новое.
– Из Италии я.
– Из Флоренции?
Бенедикт подумал, что вопрос каверзный. Флорентийским диалектом он владел плохо, и если спрашивающий во Флоренции бывал – распознает.
– Нет, из Рима.
– И как там у вас, в Риме?
– В Риме у нас неплохо.
– Много развлечений? Веселый город?
– Не то, чтобы очень.
– А я был в Риме, – сказал тот, что повыше.
Тот, что пониже, отмахнулся, делая вид, что не верит товарищу.
– А вы, люди добрые, куда в такое время направляетесь? – спросил Бенедикт пытаясь себя уверить, что это не грабители и, что хуже, не похитители.
– Направлялись мы в один дом, но к разным … – тот, что повыше, запнулся.
– Хозяйкам, – закончил тот, что пониже.
Помолчали.
– Вот что, Нестор, – сказал тот, что пониже. – Там, в доме том, будут беспокоиться. Вот, запали второй факел и иди к ним, да скажи, что я скоро буду, только человека провожу.
– Но мы же хотели вместе…
– Иди, иди. На факел.
Запалив факел от первого, Стефан передал его Нестору.
– Ну, хорошо, – сказал Нестор. – А ты скоро будешь?
– Да зачем я тебе?
– Ну, как … Я к тебе привык за эти недели…
– Я не рыба копченая, – отрезал Стефан, – чтобы ко мне привыкать. Иди, Нестор.
– Ну, как знаешь. Не больно то и желалось мне тебя лицезреть.
И Нестор ушел. Пройдя с Бенедиктом еще несколько шагов, Стефан сказал с чувством,
– Свинья круглорожая.
У Бенедикта лицо было продолговатое – он понял, что это не о нем, а о Несторе.
– Не так уж он плох, – предположил он.
– Спьен и доносчик, – отчеканил Стефан.
– Ты уверен?
– Нет. Почти. Ага, вот, кажется, мезон, который тебе нужен. В окнах свет. Тебя не подождать ли?
– Нет, я, видимо, надолго к ним.
– Я постою у калитки.
– Не нужно.
– Ничего, ничего. А вдруг тебя выгонят? А третьего факела, чтобы тебе дать, у меня нет.
– Не выгонят, – Бенедикт засмеялся и, пройдя через палисадник, вошел в мезон.
Стефан остановился у калитки, нагнулся, оторвал стебелек травы, и стал его жевать.
Через некоторое время Бенедикт, помрачневший, вышел из мезона, выдвинулся на страт, и посмотрел хмуро на Стефана.
– Куда-то все подевались, – сказал он. Там только один человек. И он говорит, «Ах, оставь меня». Ничего не добьешься.
