Андрей Посняков - Крестовый поход
— Что вы на меня так смотрите, господин тавуллярий?
— Старший тавуллярий — с вашего позволения.
— Ах, да, да — старший, — капитан похихикал. — Думаете, не латинянин я? Не католик ли? Признайтесь, ведь так думаете?
— Ну… да, — улыбнулся Лешка. — Судя по вашей одежде…
— А вы попробуйте походить по судну в одежде ромейского вельможи — в длинных туниках, в тяжелых парчовых накидках до самой палубы. Жутко неудобно — я вам говорю. А так — я православный, и даже никогда не поддерживал унию, хотя многие говорили, что она и поможет против турок. Что-то не очень помогла — правильно, что ее прокляли на соборе в Иерусалиме.
— Говорят, римский папа объявил против магометан крестовый поход, — перекрикивая поднявшийся ветер, сообщил Алексей. — Правда, это пока не точные сведения — только слухи.
— А? Что?
— Слухи, я говорю!
Старший тавуллярий покрутил головой. Наверное, все ж таки капитан Афиноген Скаладос был прав: заключенная четыре года назад во Флоренции уния, подчинявшая православную церковь католической, возложенных на нее надежд византийцев не выполнила — никакой толковой помощи против экспансии турок католики предложить не смогли. И вот совсем недавно уния была предана проклятию на Иерусалимском соборе православной церкви. Некоторые, кстати, считали — что зря. Сам Лешка к подобным богословско-политическим вопросам вообще-то относился довольно равнодушно, однако, сама по себе идея союза, унии — если отбросить всю религиозно-идеологическую шелуху — несомненно имела одно важное свойство — вполне могла бы объединить всех христиан в борьбе против магометан-турок, все больше наползавших на южную Европу. Могла бы… Но, вот, похоже, не договорились, вернее — предали проклятию договор. Римский папа и патриарх, католические и православные клирики ну никак не могли решить, кто же из них главнее! Ну, толкались и собачились меж собою, прямо, как дети в игре «хозяин горы». Взрослые люди… Перед лицом самой жуткой опасности!
Кроме Лешки, на боту судна находились солдаты имперской морской пехоты ну и, естественно, экипаж. Никого из сотрудников сыскного секрета с собой не взяли, что объяснялось не только соперничеством двух ведомств, но и оригинальной конструкцией судна, при всех своих достоинствах, дромон имел один весьма специфический недостаток — его осадка должна была всегда, при любых условиях, оставаться постоянной, иначе при перегрузе волны запросто могли захлестнуть весельные порты и всю палубу, а при недогрузе сильный ветер просто валил судно.
Филимон Гротас, конечно, и хотел бы послать с Лешкой проверенных людей, но все же вынужден был уступить, настояв на условии, чтобы морские пехотинцы дромона беспрекословно выполняли все приказы старшего тавуллярия. В общем, пришли к соглашению…
Так-то оно так, но с командиром пехотинцев Лешка еще так и не познакомился — тот с самого отплытия так и дрыхнул в небольшой кормовой каюте, скорее даже — просто навесе, задернутом плотной тканью.
Море играло лазурью, прозрачное голубое небо казалось бездонным, дул теплый боковой ветер, развевая над мачтами дромона золотистое парчовое знамя с черным двуглавым орлом. Стоя на абордажном мостике, Алексей до боли в глазах вглядывался вперед — не покажутся, не мелькнут ли хотя бы на миг прямые паруса «Святого Николая». Торговая скафа вовсе не являлась быстроходным судном, и вообще-то, пора бы было ее нагнать.
— Нагоним, — махнув рукой, усмехнулся Афиноген. — Мы просто сейчас идем к острову Дракона кратчайшим курсом, на что при таком ветре вряд ли окажется способен ваш «торговец» — у него ведь нет весел, да и паруса — прямые.
— Так вы думаете, мы будем в гавани раньше, чем «Святой Николай»? — оживился Лешка. — Вот, хорошо бы!
— Каково отставание? — тут же спросил капитан.
— Шесть летних часов… да, пожалуй, примерно так.
— Тогда мы точно придем к острову первыми!
Афиноген оказался прав — уже к вечеру, когда золотистое солнце уже начинало клониться в море, впереди показались черные скалы. Скалы быстро приближались, вот уже можно стало разобрать росшие на них кустарники, а затем — и кромку прибоя, и высокую башню — маяк — и сады, и беленые, с красными черепичными крышами, домики.
Когда подошли ближе, стали видны и многочисленные рыбачьи лодки, и вывешенные для просушки и ремонта сети вдоль всего берега. Алексей возблагодарил Господа — «Святого Николая» — вообще, никакого крупного корабля — ни на рейде, ни у причала не было. «Агамемнон» все-таки пришел первым!
— Капитан, прикажите срочно разбудить командира воинов, — попросил Алексей. — Мне нужно с ним переговорить.
— Да, я пошлю матроса.
— Кстати, кто он по званию?
— Сотник. Хотя воинов, как вы, верно, заметили, сейчас гораздо меньше — мы же взяли с собой излишки припасов.
Обернувшись, Афиноген махнул рукою возившемуся у фок-мачты матросу:
— Срочно разбуди Ореста!
Матрос со всех ног бросился исполнять приказание.
Чтобы не терять времени, Алексей тоже направился на корму по куршее — узкому мостику, идущему вдоль всего корабля, покрытого сплошной палубой лишь на носу и корме. Взгляд его невольно задержался на гребцах, орудующих веслами под ритм кормового барабана и флейты — задающие темп гребли музыканты были полноправными членами экипажа дромона, как, впрочем, и любого другого гребного судна. Надо сказать, что на дромоне — монере с одним рядом гребцов — людей берегли, и зря махать веслами не заставляли. Если был ветер — использовали только его. Объяснялось это отчасти тем, что гребцы часто не были каторжниками, а являлись свободными вольнонаемными людьми, получавшими за свой нелегкий труд деньги, пусть не очень большие, но вполне достаточные для того, чтобы содержать оставшиеся на берегу семьи. Другой причиной сего гуманизма являлся самый циничный расчет — дромон строился по принципу: один человек — одно весло, и, если кто-то из гребцов выходил из строя, это сразу же сказывалось на скорости хода и маневренности судна. Вооруженные длинными плетками подкомиты — помощники начальника гребцов — конечно ж, имелись, и, при нужде, плети в ход пускать не стеснялись — что и было оговорена в договоре при приеме в гребцы. Да, и приковывались вольнонаемные точно так же, как и каторжники — что б не сбежали во время боя. Впрочем, на стоянках их обычно расковывали.
— А! Так это вы меня спрашивали?
Высокий мускулистый мужчина с длинным лошадиным лицом, только что помочившись с кормового мостика в воду, обернулся, подтягивая штаны, и криво ухмыльнулся, глядя на подходившего Лешку с не очень-то и сильно скрытым презрением. Понятно… То — военно-морское ведомство, а это — сыскное…
Алексей вежливо улыбнулся и поздоровался:
— Вы — сотник Орест? Где бы нам поговорить, что не слишком дуло?
— Боитесь простудиться? — серые, глубоко сидящие глаза сотника насмешливо прищурились.
— Нет. Просто, чтобы шум ветра и волн не мешал разговору.
— Ветер и волны никогда не мешают моряку! Хотя, вы ж не моряк… Ну, идемте… Вон, под помост, — Орест кивнул на навесы.
Орест… Лешка усмехнулся. А этому сотнику вполне подходило его имя. Орест — «Гордец». Что ж, придется работать, с тем, кто есть.
Если б Лешка оставался все тем же неискушенным пареньком, подростком из российской провинции, то, конечно, он не смог бы найти с этим много возомнившим о себе воином никаких точек соприкосновения. Да, наверное, и не попытался бы. Но вот теперь… теперь у него все-таки имелся изрядный опыт не слишком маленького должностного лица. Да еще — служащего в весьма специфическом ведомстве-секрете.
Это окрвенное презрение нужно было как можно скорее погасить. А, для начала, становить хоть какой-то контакт, выходящий за рамки официального.
— Уж извините, я человек невоенный, — усаживаясь на скамью, снова улыбнулся Лешка.
— Оно и видно!
— Поэтому всю военную часть операции предоставлю вам.
— Ага! — сотник гневно сверкнул глазами. — Что б, в случае чего, мне и отвечать.
— Помилуйте, господин сотник! — развел руками Алексей. — Я несу личную ответственность за всю операцию.
Орест снова хохотнул. Веселый. И тут же спросил, каким именно наказанием могут подвергаться чиновники, служащие в «сыскарских ведомствах».
— У нас во флоте, к примеру, проштрафившихся принято сажать в карцер… Или ссылать на совеем уж убогие суда, а то и — не дай, Боже — на сушу. Торчать в какой-нибудь Богом забытой крепости, это, скажу я вам — не сладко! Очень несладко!
— Да уж… — согласился Лешка. — Глушь, пустота, накаленные солнцем стены… Когда солнце — уж никуда не спрячешься. И так хочется пить… А вода — строго по норме. Знаете, я сколько раз спрашивал себя — кто их утверждал, эти нормы?
После этой фразы сотник посмотрел на собеседника уже по иному — удивленно-заинтересованно. Усмехнулся — а как же без этого? — покачал головой:
