Александр Мазин - Римский орел
На этот раз Черепанов успел понять, что произошло. Вернее, почувствовать, как мягкая, почти нежная рука Ляна скользнула по его руке, от запястья вверх, а потом пальцы китайца как-то проникли между черепановских мышц, уже у локтевого сгиба, и правая рука Геннадия отнялась так же, как и левая. Миг спустя дикая боль, словно удар тока, проскочила между онемевшими руками Черепанова. У Геннадия как будто сердце остановилось. Наверное, он закричал. Если этот вибрирующий вой можно назвать криком. В следующий момент китаец резко хлопнул летчика ладонью точно в центр груди. И Черепанов отключился.
Отключился и не слыхал, как восторженно заревели «коммандос». И не увидел, как Лян поднял руку, призывая к молчанию. Кивнул на лежащего Черепанова:
— Летчика отнесите в блок. Аккуратно. — Затем азиат указал на Панчо. — Ему — десять плетей и в лазарет.
Подручные зароптали было, но холодный, равнодушный, как у ящерицы, взгляд раскосых глаз прошелся по лицам — и ропот увял.
— Этого, — кивок на подвешенного, — кончайте. Остальных — к делу. Мне нужны рабочие руки, а не харч для кондоров. Можете взять пяток баб — на всех. А эту, — жест в сторону девочки, которая опрометчиво понадеялась на защиту Геннадия, — эту — мне. Выполнять!
Китаец повернулся и неторопливо двинулся прочь. А его подчиненные, не мешкая, принялись выполнять приказ. Точно и быстро.
Правда, те, кто тащил Геннадия, не удержались и уже внутри попинали бесчувственное тело. Но аккуратно попинали. Без членовредительства. Они знали своего командира. Только очень хорошие деньги могли удержать этих людей рядом с таким чудовищем. С другой стороны, деньги действительно были очень хорошие, а чудовище крайне редко убивало своих ради развлечения.
Глава пятнадцатая
Китайское предложение и последствия «утонченных» развлечений настоящих китайских мужчин
— Это хороший самолет, — сказал Лян. — Маленький, но быстрый. Слетаешь в Мексику и обратно.
— А потом? — спросил Геннадий.
— А потом получишь деньги. Десять тысяч долларов.
— Неслабо. — Черепанов сделал вид, будто сумма его заинтересовала. На самом деле он ни минуты не сомневался, что никаких денег не будет. Его используют, а потом убьют. — А что мы повезем?
Китаец сделал вид, словно не услышал вопроса.
— За каждый рейс будешь получать десять тысяч. Наличными или на кредитку. Как предпочитаешь?
— Наличными.
— Хорошо.
— Маршрут?
— Узнаешь перед вылетом.
— Трудности?
— Какие трудности?
— Если за два вылета платят десять тысяч баксов, значит, должны быть трудности.
— Единственная трудность, русский, в том, что это должен быть беспосадочный рейс. Даже если кто-то захочет, чтобы ты сел. Но я знаю, что ты хороший летчик. Я узнавал о тебе. Ты справишься.
— Справлюсь. Если нас не собьют и хватит горючего.
— Так и будет.
— Мне бы хотелось попробовать машину.
— Попробуешь в полете. Мои мальчики тебя больше не обижают?
— Меня трудно обидеть.
— Трудно, но можно. Ты здесь чужой. Никто.
— Но тебе я нужен, верно?
— Да, русский. Мне ты нужен. Мой пилот совсем никудышный. В этой стране очень трудно найти хороших пилотов. В этом тебе повезло. И в том, что я послал Сэма договориться насчет рабочих именно в это селение.
— Может, мне и повезло, но не этим индейцам.
— Думаешь, я жестокий человек? — спросил китаец.
— А разве нет?
— Ты ошибаешься. Я не жестокий, я мудрый. Мудрый не жесток и не добр. Я управляю. Жизнь или смерть не имеет значения. Здесь, в горах, живут очень жестокие люди, русский. Они не позволили бы мне делать мое дело, если бы не ощущали, что я — их господин. Вот моим мальчикам нравится быть жестокими. Я специально подбирал таких. Потому что в них живет страх. А я управляю их страхом. Вот в тебе страха нет. Ты очень храбрый человек, русский. Вы, русские, все такие: храбрые и глупые. Вас тоже хорошо использовать.
Черепанов промолчал.
Эта косоглазая сволочь была права. Его использовали. Как повод, чтобы расправиться с индейцами. Как вещь — чтобы показать «бойз», насколько крут их хозяин.
Черепанов подозревал, что Лян умело спровоцировал его, еще когда они садились в вертолет. Заронил в Черепанове желание проверить, кто из них сильнее. Но приемчики у него что надо. Геннадий охотно поучился бы таким.
— Хочешь что-то спросить?
— Хочу, — сказал Черепанов. — Покажи, как ты это делаешь?
Китаец понял, о чем идет речь, качнул круглой головой.
— Нельзя, русский. Это тайна моей семьи. Если я открою ее — умру. И ты тоже умрешь.
Похоже, он не шутил.
— Жаль.
— Хочешь выпить?
— Нет, спасибо. Когда вылет?
— Торопишься? Это хорошо. Вылет — завтра.
Черепанов удивился. Но кивнул. Завтра, так завтра.
— Иди, — сказал Лян. — Отдыхай. Собирай вещи. Шутка.
Этот чертов китаец начинал нравиться Геннадию.
Черепанову всегда нравились сильные противники. Даже если не удавалось их победить, все равно. Даже после проигрыша оставалось замечательное ощущение достойного поединка.
Черепанов вышел из «командирского» блока. Постоял, наблюдая, как мечутся среди ветвей длиннохвостые обезьянки.
Упругий ветерок был вкусен, как бывает только в горах. Черепанов вдохнул полной грудью. И тут ветер переменился… И принес запах тлена. Вернее даже не тлена, а смерти. Крови и нечистот. Совсем слабый запах, но у Черепанова острое обоняние.
Она лежала на земле, у опорной сваи, накрытая куском грязного брезента. Узнать ее было невозможно. Не потому, что лицо ее было изуродовано, нет. Просто это было уже не ее лицо. Не хотелось даже думать о том, какой смертью она должна была умереть, чтобы лицо стало таким.
И тем не менее Геннадий ее узнал. По кукле, длинноносому китайскому уродцу-«буратино» на тонком красном шнурке.
Черепанов не помнил, сколько он так простоял, — глядя на мертвую индейскую девочку. Может, полминуты, может, четверть часа. Его безукоризненное ощущение времени внезапно отключилось. Особое состояние мгновенного постижения сути мира. И осознание своего места в нем. Осознание того, почему он, Геннадий Черепанов, находится здесь. Почему и зачем.
Понимание пришло и ушло, оставив внутри ощущение предназначения, силы, которую невозможно ни отбросить, ни одолеть. Геннадий наклонился, разорвал тонкий красный шнурок, сунул игрушку в карман и снова накрыл тело брезентом.
…И услышал доносящийся из окна голос Ляна.
Голоса его собеседника не было слышно. Очевидно, китаец разговаривал по спутниковому телефону.
— Да, — говорил он. — Да. Вам не следует беспокоиться. Мне пришлось избавиться от того пилота… Да, у меня есть другой. Доставит продукт вам. Но обратный рейс должен сделать уже ваш пилот… Избавьтесь от него. Нет, он хороший пилот, но его невозможно контролировать… Да… Да… Завтра ближе к вечеру. Конец связи.
Черепанов мрачно улыбнулся и двинулся прочь от «командирского» блока.
Ночью Черепанов долго лежал без сна. Не потому, что снаружи орала и вопила всякая фауна. И не потому, что — бессонница. Уж чего-чего, а бессонницы у Черепанова сроду не было. Просто не хотелось спать. И было о чем подумать. Все-таки не каждый день ощущаешь прикосновение высших сил. В сравнении с этим все остальное: катастрофа, индейцы, угроза смерти — казалось чем-то вроде декораций в театре. Декорации ведь не определяют спектакля. Это спектакль определяет декорации. Но было и нечто, не подлежащее замене. Например, лицо мертвой индейской девочки. И непередаваемое чувство предназначения. Казалось бы, если ты знаешь, что должен сделать, это лишает тебя свободы. Но на самом деле именно в этом была истинная свобода. Геннадий мог все. Например, он мог сейчас встать и уйти в сельву. И никто не смог бы ему помешать. Но Черепанов не уходил. Зачем? Мир и так принадлежал ему. Нечто подобное Геннадий не раз испытывал в небе. Когда внизу, под упругими крыльями его машины со скоростью двух тысяч километров в час прокручивалась поверхность земного шарика. Но то было в небе, где истинная мощь определялась не мускулатурой летчика, а огненными смерчами турбореактивных двигателей и смертоносными сигарами ракет на консолях крыльев. То было в небе. На земле же Черепанов раньше никогда не испытывал ничего подобного. Это было здорово. Потрясающе. Утром…
Глава шестнадцатая
Еще одна авиакатастрофа
Утром Геннадий вновь проснулся обычным человеком. Пережитое вчера казалось чем-то вроде сна. Не более.
Черепанов встал, умылся, сходил в столовую. Коренные обитатели лагеря не замечали его. Похоже, самоуверенный Лян даже не приставил сторожа. И Сэм куда-то подевался. И индейцев куда-то увели. В лагере осталось человек тридцать «коммандос» и всякая обслуга.
